Нарышкин с брезгливостью двинул от себя арбуз.

— А что же делайт?

— Клад возьмем сами, тихохонько, чтобы господа янычары ни ушком, ни рыльцем не повели! Вот только для этого нам оборотный капитал требуется…

В этот момент в Ланжероновом сарае что-то грохнуло, и оттуда повалил густой черный дым.

— Ахти, господи, пожар! — из сарая выскочил перемазанный копотью инженер Яков Аркадьевич и, засумятившись, помчался к колодцу.

Нарышкин и Заубер последовали его примеру.

Возгорание удалось быстро погасить. Как оказалось, взорвалась некая металлическая конструкция, склепанная из жести и снабженная какими-то трубками и колесиками. Внутри сарая немилосердно воняло керосином.

— Что это Вы, Яков Аркадьевич, в зажигатели подались? — поинтересовался Нарышкин.

— Горе мое! Прямо Дамоклесов меч! Вы себе не подозреваете — пятый раз переделываю, а нужной тяги все нет. И у клапана недержание, будто у старого Мойши Цинципера! Вот сейчас накачал атмосферу, так она возьми и грохни! Мои дети могли остаться без ничего! Нет, надо заканчивать, а то уже вся гавань смеется с этих опытов. Нечего строить себе утраченных иллюзий…

— Так все-таки, Яков Аркадьевич, что Вы тут мастерили? — Гроза морей с интересом обозревал задымленное помещение, в котором проступали очертания большой плетеной корзины, подвешенной к потолку.

— Мастерил! Именно что смастерил большой гемороид на всех оставшихся у меня конечностей! Яков Ланжерон думал прославить Одессу, он думал об служению науке. Но для его идей требуется приличный цех, а не этот гнилой сарай!

— Да скажите же прямо, что вы хотели сделать? — рявкнул Нарышкин, проявляя нетерпение.

— Дирижабль! Вы читали что-нибудь за изобретения француза Анри Жиффара или другого француза — Жульена?! Раз мои каменные мосты никому не нужны, то я хотя бы повяжу человечество воздушным мостом.

— А что у вас взорвалось? — морща нос от едкого дыма, поинтересовался Нарышкин.

— Горелка, будь она неладна! Вот извольте поглядеть сюда!

Ланжерон указал в угол мастерской, где к стене был прикреплен чудом уцелевший от пламени большой чертеж летательного аппарата. В общих чертах он объяснил компаньонам устройство дирижабля и его принципы. Если верить Ланжерону, главная техническая задача для него заключалась не в пошиве шара и не в плетении корзины, а в создании мощной горелки, способной быстро нагревать воздух. Взорвавшаяся была уже второй улучшенной конструкцией, но и она подвела изобретателя.

— Видите вон то загнутие, — кивал Яков Аркадьевич на чертеж. — Это нос! Вон там под нумером три — пропеллер! Удобопомещаемая корзина типа гондола изготовлена из бамбука для пущей легкости. В оболочку вделан так называемый «баллонет». Это нужно, чтоб уменьшить перетекание воздуха. Посредством перемещаемого вдоль гондолы груза мы можем менять дифференцию тудой и сюдой…

— Голова! — восхищенно отозвался Нарышкин.

— Горизонтальные рули, позволяют аппарату подниматься ввыспрь, — продолжал рассказ Ланжерон.

— А вот эти шнурочки-бляшечки? — допытывался Гроза морей.

— Это сетка нужна, чтоб придерживать оболочку, — бодро сыпал польщенный Яков Аркадьевич. — Название дирижаблю я придумал с аффектацией: «Будитель ума»!

— Отшень красиво! — восхитился молчавший Заубер.

— Ага, Вам тоже понравилось?! — взвился Ланжерон. — Обратите Ваше внимание: для того, чтобы уменьшить лобное сопротивление воздушных масс, я придал аппарату рыбообразную форму…

Неожиданно Яков Аркадьевич потянул носом воздух и схватился за голову грязными от сажи руками:

— Боже мой, рыба! Я же ставил жарить моим деткам полную сковородку бычков! Он метнулся на кухню, задевая по пути предметы и, какое-то время спустя, вышел и вытряхнул на двор кучу дымящихся черных головешек.

— Жаль бычков, — констатировал Нарышкин и, тронув за плечо Заубера, шепнул ему:

— А знаете, Иоганн Карлович, у меня тут созрел один интересный план!

— Скажите, Яков Аркадьевич, а Вы часом не обращались …ну, скажем, к одесскому купечеству с просьбой о том, чтобы оплатить ваш проект? — начал издалека Гроза морей.

— Да чтоб я имел просить у этих жлобов? Они же за поганую копейку маму с папой посмертно удавят и родственников их в придачу. Нет, все свои кровные, недоеденные! От деток отрывал и в дело! Вот, имеете видеть, какая это корзина! — инженер спустил наземь привязанную к потолку большую кособокую конструкцию из толстой лозы.

— Ее Опанас плел, первый мастер на весь Качибейский лиман! Вы бы видели его плетень! Это ж таврическая ограда, а не плетень. Лоза к лозе — мышь не просочится. Он думал, что я в этой корзине гуппиков ловить стану. А оболочка? Вы знаете, за что мне обошлось пошить оболочку? Либерман хоть мне и дальний родственник, а ободрал как родной! Пять рублей — один к одному, смотрят и ухмыляются! Ладно, что парусина почти даром досталась, у рыбаков со старых шаланд за поговорить и поднести рюмочку. А это ж тоже расход. Но зато Яков Ланжерон теперь имеет ни с кем ни славой, ни прибылью не делиться! — инженер гордо вскинул всклокоченную седую шевелюру.

— Так-то оно так, Яков Аркадьевич, вот только Вашему предприятию солидности не достает. Ну, изготовите Вы шар, а дальше-то что? Кто на нем полететь отважится, если он в таком сарае на коленке сшит? — вставил Сергей, незаметно подмигивая Зауберу.

— А сам-один и полечу! — воскликнул инженер в запале.

— Вам нельзя, у Вас дети. Не дай Бог случится чего, по миру пойдут, — грустно и сочувственно вздохнул Нарышкин.

— Дети… дети, да! — на чело изобретателя легла скорбная тень. Он пошарил полными слез глазами по углам мастерской и бросил в сердцах:

— А тогда я в целях науки посажу туда Мойшу Либермана с его пятью рублями, пусть он ими там задавится!

— Нет, Яков Аркадьевич, — улыбнулся Сергей. — Этак у Вас ярмарочный балаган получится. По пятаку за погляд. Не солидно…

— Что Вы имеете этим сказать! — насупился Ланжерон.

— А то, любезный мой инженер, что испытателем Вам нужен человек во всех отношениях достойный. Представьте, Яков Аркадьевич, афиша, аршинными буквами: «Русский дворянин покоряет атмосферу на аппарате системы Якова Ланжерона»! Каково?! И чуть ниже: «Акционерное Общество Южно-Черноморской воздухоплавательной линии „Одесса-Бухарест-Стамбул“ представляет демонстрационный полет над Большим Фонтаном. Спешите видеть, количество зрительских мест ограничено!». И цена билета соответственная.

Афишу беру на себя… Фу, ну и воняет же тут у Вас, давайте на воздух выйдем, — Нарышкин поспешил наружу.

— И еще, вот Вам, прошу любить и жаловать: профессор атмосферных наук, знаток воздушных потоков, Иоганн Карлович Заубер. (Брови немца стремительно поползли к затылку).

— Чувствуете разницу! Да под такое солидное дельце мы с Вами одесских торгашей как грушу потрясем! Вы мне только человека подыщите, чтоб подход к этим Вашим гаврикам знал, — продолжил обхаживать инженера Сергей.

— Есть такой человек. Племянник мой, Моня Брейман. О, это такой способный молодой человек, что он далеко пойдет, если полиция не остановит, — отрекомендовал родственника Ланжерон, с сомнением разглядывая «знатока воздушных потоков».

— Прекрасно! Такого и надо. Я вижу, Яков Аркадьевич, мы начинаем находить с Вами общий язык! — радостно потер руки Нарышкин.

— Только одна загвоздка, где мы с Вами отыщем этого храброго русского дворянина?

— Как!? Вы, что же, не поняли? Это же я! — чуть не задохнулся от притворного возмущения Сергей.

— Вы? — Ланжерон скептически оглядел изрядно потрепанный костюм Сергея.

— Да-с! Извольте видеть, отставной поручик и дворянин Сергей Валерианович Нарышкин… Неслыханно! Не увидеть во мне благородного человека?!

— Так-то оно так, но уж Вы с меня не обижайтесь сударь, тут бы кого поблаго… потребнее, ипостась у Вас не та!

— Вздор! Поизносился в дороге и что с того? Я дворянин и полагаю, что этого довольно, а главное — я не боюсь взлететь на этой вашей штуке, — Нарышкин нервно расхаживал по двору, бросая на Заубера многозначительные взгляды.