Иоганн Карлович благостно и самодовольно зажмурился.

— Вы только представьте, мой друг, царь имел… около восемьсот рукопись. Это же есть настоящий клад! Светоний, Тацит, неизвестный науке рукопись Вергилий… Эти книги, если они где-то сохраняться, есть бесценный сокровищ!

— Но, знаете, что интересно! — потирая руки от удовольствия, вспомнил Иоганн Карлович. — У история есть продолжений.

— Неужели? — удивился Нарышкин.

— Когда герр Дабелофф сделал копий список, он вернул ее в Пернов. Через некоторый время, подлинник документ имел намерений изучать другой профессор из наш университет — герр Вальтер Клоссиус. Случилось это, кажется, в двадцать шестой год… Я не очень хорошо помнить, но мне казаться, это был последний год мой обучений в Дерпт. Ах, юность! Славный молодой годы… Шамиссо, Клейст, Эйхендорф… Где вы, милый сердцу романтик?

— Ах, быть бы птичка мне — пропел бы я песенка много! Ах, быть бы птичка мне — нашел бы я к милой дорога! — растроганно продекламировал Иоганн Карлович и трубно высморкался в аккуратно расшитый незабудками платок.

— И что же случилось? — нетерпеливо спросил Нарышкин. — Что стало со списком?

— Когда герр Клоссиус приехал в Пернов, то документ там не оказалось, — вытирая нос, сообщил Заубер. — Его там не был, понимайте?

— Куда же он делся? — выразил удивление Сергей.

— Сие обстоятельство есть покрытое мраком! — ухмыльнулся Иоганн Карлович.

— А где, все-таки может находиться сокровище Грозного? — мысли о пропавшей библиотеке царя Ивана странным образом все больше и больше занимали Нарышкина.

— О, это есть еще большой тайна! — немец снова наполнил кружки. — Библиотека хотелось найти многие люди. Ее искали в Белокаменной… в Коломенское и даже в Вологда! Для Петр Первый ее искал Конон Иосипофф … как это… пономар. В Москве, в подземелий Кремль, он видел две комната с многими сундуки. Это был возле Тайницкий ворота. Забавно! — Заубер закудахтал, смеясь. — Тайник есть возле Тайницкий ворота!

— Действительно забавно, — согласился Сергей, успев подумать о своеобразии немецкого юмора.

— Пономар так ничего не нашел, — продолжал Заубер. — Он был хитрый бестий! Он пытался открутить себя от… как это… казенный недоимка…

— Так, по-вашему, библиотека и вправду существует? — перебил немца Сергей.

— О, молодость, она всегда есть отшень поспешить, — снова закудахтал Иоганн Карлович. — Этот вопрос, к вашему сведений, я задавать себе отшень давно.

Он сдул пену и, перестав смеяться, внимательно посмотрел на Сергея поверх своей кружки.

— Библиотека, мой друг, может быть и цел… если только она не сгореть от большой Московский пожар и не пропадать в земле насовсем!!!

Неделя за неделей проходили в поисках следов банды похитителей клада, а между тем, кончился май, началось лето и как-то незаметно и споро подобралось к своей середине. Ярмарка открылась, как ей и положено было — в известное число, со всею обычной торжественностью. С переносом во флачную часовню чудотворной иконы преподобного Макария, с подъемом флагов на обеих башнях подле часовни. С молебном, с колокольным неистовством, со светлейшими гостями, с огромным стечением торгового и глазелого люда всех статей.

Дни стояли жаркие. Ежедневные наблюдения за пароходом пока не приносили никаких результатов. Судно разводило пары с исправностью часового механизма, но никуда не двигалось от пристани. Его команда скучала на борту, лишь ненадолго отлучаясь в город. Капитан парохода, расквартировавшийся на третьей Пожарской, от избытка свободного времени запил уже к концу июня. При этом отдохновенный покой «речного волка» довольно часто и бесцеремонно нарушали весьма разнообразные посетители. К нему, например, регулярно заходили в гости Генерал-губернатор, Царь Морской, компания белых человечков и некая Синяя Бабушка.

Нарышкин застал капитана возлежащим на диване, в мятом форменном кителе. Закрыв глаза и слегка шевеля пальцами босых ног, капитан вел неспешный, тихий и, на взгляд стороннего наблюдателя, лишенный всякого смысла разговор. Судя по тому, что он обращался к своим невидимым собеседникам не иначе, как «господа», в этот раз у него гостили белые человечки. Все попытки привести речного волка в чувство не увенчались успехом. Капитан был человеком самоуглубленным, предусмотрительным и, как выяснилось, равнодушным к физическому воздействию. При виде количества емкостей из под горячительных напитков, несших почетный караул у изголовья его кровати, даже многое повидавший Нарышкин уважительно присвистнул и почесал шевелюру. Караулила капитана разношерстная компания в разной степени початых бутылок, в которой преобладали ямайский ром, заморское столовое вино ярославского производства за номером сорок и некая мутноватая жидкость, поставщиком которой, как рассказал словоохотливый коридорный, являлись квартиры «пятыя, семая и шашнадцатыя» из дома напротив.

«Василь Игнатьич только когда на реке грозен бывают. А как на берегу в запойность войдет — завсегда тихонький, как ерань, цветок в кадочке. Ты его протирай, да поливай, он тебе ни слова поперек, только головкой качает. А захотит поговорить, поговорит сам себе, стаканчик заглотит — и на бочок!»

— Хороший постоялец, — заметил Нарышкин, давая коридорному монетку.

— Тьфу, тьфу, тьфу, — согласился тот. — Вот только бывает, иной раз, в луну, задумчивость на него нападает. Он в таком разе на крышу в одних подштаниках лазает и все топочет взад-вперед по самому краешку! А то трубу облапит и стоит себе воет, навроде как по-собачьи. Мы спервоначалу пужались, да фелшер все растолковал. Мол, болезнь это, навроде чесотки, только незаразная. Вы, говорит, его не трожьте. Пущай на луну человек попялится! Что вам убудет? Сделает себе променаж, да и урезонится…

Так, что вы, сударь, через недельку к нему заверните. Глядь, к тому времени Василь Игнатьич в разум-то и возвернется!

Тем временем поиски на берегу продолжались.

Ежедневные походы по лавкам и заведениям ювелиров, вначале забавлявшие Нарышкина, теперь стали его раздражать. Трещинский как сквозь землю провалился. Палимый зноем город начинал давить на Сергея, и порою, ему делалось душно и гадко до того, что он чувствовал себя подлещиком на шкворчащей сковороде. Уже давно были осмотрены и даже пересчитаны башни Нижегородского кремля, лучшие магазины на Большой Покровке, а также умильно-провинциальная колоннада портика Дворянского собрания. Преклонены были колени пред могилой спасителя Отечества — Козьмы Минина, и поставлена свеча в знаменитой «золотой» Георгиевской церкви, построенной в стиле «барокко» на средства купца Ивана Пушникова… Все было не то!.. Сергею нравился дух погони, аромат большого приключения, но ежедневные безрезультатные «хождения в народ», да еще в крайне «стеснительном» женском платье угнетающе действовали на его психику.

При виде огромной водной массы, утекающей куда-то к горизонту, Нарышкину хотелось одного — сесть на первое подвернувшееся судно и отправиться на нем в Плавание. Перед его глазами постоянно мелькали названия пароходств: «Самолет», «Дружина», «Кавказ и Меркурий»… Однако пароходы с шумными, веселыми людьми один за другим отплывали и растворялись в сверкающей дали, а Нарышкин не садился ни на первый, ни на десятый, ни на сотый….

Степан с Катериной тоже порядком вымотались. Не унывали только Терентий, да, пожалуй, еще Аскольд-Антон. Один — ввиду большого заряда природного оптимизма. А другой получал карманные деньги из рук Сергея и, кажется, находил удовольствие, как от компании Нарышкина, так и от каждодневного созерцания ювелирных украшений и разговоров с приказчиками.