— А вон и забор! — Степан указал на серые доски, прячущиеся в зарослях бурьяна.

— Ну точно, скамья стояла как раз у границы усадьбы.

Продираться вдоль забора было трудновато. Все вокруг заросло колючим кустарником и крапивой. Кроме того, местами сам забор отсутствовал, и движения приходилось все время корректировать.

— Должно, на дрова потаскали, — выдвинул версию Степан. — Далеко еще идти-то?

— Идти, судя по карте, примерно столько же, сколько шли от каретного сарая до обрыва. То есть шагов триста-четыреста. Видишь ли, Степа, у покойника, по-видимому, было пренебрежительное отношение к масштабам, — Нарышкин яростно оторвал прицепившийся к одежде колтун сухих репьев. — Во всяком случае, идти следует до места указанного на карте как «Дуп». Ты видишь «Дуп», Степа?

— Не вижу, покамест, — Степан повертел головой.

— «Дуп», Степа, это такое дерево, — пояснил Нарышкин и, набрав воздуху в легкие, загремел, слегка перевирая мелодию:

— Тише, сударь, — с тревогой одернул Степан певца. — Что это Вы, как диакон вопите. Не услыхал бы кто!

— Ищи дерево, Степан, — высокопарно велел Нарышкин. — Развесистое дерево, которое цвело-росло бы в могучей красоте. Есть подходящее растение?

— Покудова нету.

— Странно, что я в детстве мало внимания уделял деревьям. Проморгал исполина, — пояснил Нарышкин.

— А это не дуб ли? — воскликнул Степан, когда они прошли еще полсотни шагов. Унылое, невысокое древо, замеченное им, было похоже на торчащую из земли растопыренную пятерню.

Нарышкин со скепсисом осмотрел дерево от корней до кроны и недоверчиво усмехнулся:

— И, по-твоему, это дуб?

— Пожалуй, что дуб, — кивнул Степан.

— Степа, по твоему мнению, это растение находится в состоянии «могучей красоты»? Только какой-нибудь литератор от ботаники смог бы опоэтизировать эту метлу… — Сергей обошел дерево кругом. — Не знаю, не знаю, — пробормотал он в нерешительности. — Если это дуб, то должны быть желуди какие-нибудь… Хоть какое-то подтверждение.

— Желудей, сударь, о сю пору не бывает, — резонно заметил Степан. — Не сумлевайтесь, дуб и есть.

— Ну, хорошо, пусть будет по-твоему. Что мы имеем далее?

— А далее нам велено: «стать спиною к забору и идти полста шагоф чуть более». — Куда идти? — поинтересовался Степан, тупо заглядывая в карту.

— По всей вероятности туда! — Нарышкин указал рукой. — То есть в глубь усадьбы.

Они отсчитали полсотни шагов. Заросли чуть расступились, и компаньоны уткнулись в низкую каменную кладку какого-то строения.

— А это что еще такое! — воскликнул Нарышкин.

Они обошли постройку. Судя по крыше, состоявшей из рам без стекол, тут должна была располагаться оранжерея. Однако внутри никаких следов посадок экзотических растений не обнаружилось.

Наверняка, они и были, но определить это не представлялось возможным, потому как все внутреннее пространство оранжереи было завалено навозом, подножие кучи которого начиналось у входа, а вершина была вровень со стенами.

«Гроза морей» сверился с картой и внимательным образом осмотрел благоухающее сооружение.

— Вот где жила золотая. Добра-то сколько! Я тебе, Степан, пятую часть обещал? Так и быть, бери половину, а хочешь, все забирай!

— Об чем это Вы, сударь? — Степан сделал брови домиком.

— Как о чем? Об этом? Вот он, клад твой! Видал, злата-серебра сколько навалено? Забирай!

— Вы, сударь, шутить изволите, — попытался улыбнуться Степан.

— Какие уж тут шутки! А вот Петр Кузьмич, похоже, шутку с тобой сыграл. Да и со мной тоже.

— Почему это?

— Да потому что на карте так и написано: «Рыть тута». И Крест жирный стоит: «+».

— «Тута» рыть, ты понял, Степан? Вот в этом самом дерьме, на два аршина вглубь, — Нарышкин даже повеселел от такого оборота событий.

— Да не может быть, чтоб Петр Кузьмич перед смертью шутки шутить стал, — Степан выглядел растерянным.

— А ну тебя, Степа. Тут же и так все понятно. Ройтесь в дерьме, кладоискатели! Всех уел покойничек. И тебя, и меня, и братца своего, и прочих до золота охотничков. Пойдем отсюда!

— Нет, Вы, сударь, как хотите, а я этого так не оставлю.

— Рыть что ли станешь?

— И стану. Нам оно не привыкать!

— Ну-ну, бог помощь. Велю дворне тебе лопату и тачку выдать. Только ты ж смотри, навоз на огород вывози. Хоть какая-то польза будет, — Нарышкин повернулся и зашагал по направлению к дому.

Степан поспешил за ним.

— Ну не верю я, сударь, что все наши хлопоты впустую были! Может, это он, Петр Кузьмич, специально сделал, чтоб глаза отвести. Сергей Валерьянович, велите людям навоз расчистить, а там уж посмотрим…

— Экий ты, Степан, неугомонный! Ну хорошо, кучу эту, конечно, нужно вывести и по огороду раскидать. Действительно, что за манера такая — росить, не достроить, да еще и загадить! Вот Россия-матушка!

— Нет, Сергей Валерианович, неспроста это тут навозом нагажено. Ой, неспроста! Я так думаю, немедля приступать надо. Вы сами то, сударь, посудите: зачем это покойнику навоз сюда валить. Коровник-то вона оно где, с версту будет. Что за шутки такие!

— А ведь верно, Степан! Что-то тут не так. Точно под навозом, не иначе, золотишко припрятано… Ты глянь, никак блестит что-то! А? Ты тут пошуруй пока! А меня уволь. Я все-таки — дворянин, а не «золотарь обозный», — Нарышкин повернулся на каблуках и в раздражении зашагал к дому.

— Барин! Барин! К Вам гости приехали, — навстречу Нарышкину, потряхивая телесами, бежала Фроська. — Мы Вас обыскалися, с ног сбилися! — выпалила она, тяжело дыша.

— Кого там нелегкая занесла? — Нарышкин ускорил шаг.

— Навроде как, сосед Ваш и с ним барынька изячной канплекции. Чистая Калюпатра! Вся из себя такая, ну прямо мед, — при этом Фроська даже плотоядно облизнулась.

— Сосед? Нехлюдов Алексей Петрович пожаловали! А скажи Ефросинья, что, раньше он частенько сюда заезжал?

— Допреж ни разу, истинный крест, — заверила барина Фроська, щепотя лоб.

«Ну посмотрим, что там за „мед“ такой», — подумал Нарышкин и вошел в дом с черного хода. Поднявшись к себе, он принялся приводить свое платье в порядок, отряхиваясь и обрывая налипшие колючки. Осторожно выглянул в окно. Так и есть! У парадного подъезда стояло знакомое ландо, а чуть поодаль по тропинке, ведущей к усадьбе, прогуливались и о чем-то мило беседовали Анастасия и Алексей Петрович Нехлюдовы.

Нарышкин, чертыхаясь про себя, спустился по лестнице и вышел из дома к гостям.

— Очень рад! Очень рад! — наклеив на лицо улыбку, выдавил из себя Сергей. — Какими судьбами в мою обитель? — спросил он, и сам же себе мысленно ответил: «Не иначе, черти вас сюда занесли».

— Что же Вы, корсар, уехали, так и не попрощавшись? — Анастасия Алексеевна томно повела бровями. — Должно быть, не пришлось по вкусу папенькино хлебосольство?

— Ну что уж ты этак-то… — забормотал Нехлюдов, стараясь сгладить резкий тон дочери. — А мы-то, Сергей Валерианович, с Настенькой яровые осматривали. Хорош ячмень в этом году. С неделю будет, как посеяли, а уже прямо этак-то вот проклюнулся и поднялся… просто любо-дорого посмотреть. Даст бог, урожай будет преотличный. Наши земли, знаете ли, прямо-таки клином в Ваши владения вторгаются, вот мы и решили заодно уж и к вам с визитом. Не прогоните?