«Клином? — подумал Нарышкин рассеяно. — Каким еще, к дьяволу, „клином“? Вот еще и эти решили себе землицы оттяпать…». Но вслух произнес:

— Да что Вы, Алексей Петрович. Как можно! — и, делая широкий замах, как будто тоже что-либо сеял, пригласил гостей пройти в дом.

— Чурбан этакий, — тихо вздохнула Анастасия, подкатила в притворном ужасе свои восхитительные темные глаза и, проходя мимо посторонившегося Нарышкина, больно ущипнула его за живот.

«Клином, — снова подумал Сергей, поморщившись. — Точно, клином вторгаются! Свиньей прут», — «Гроза морей» лихорадочно соображал, как бы повежливее отделаться от непрошеных визитеров, но ничего путного в голову не лезло.

— Вот, изволите видеть. Приехал в имение, а тут разор. Как мой управляющий умер, людишки и поразбежались. Так что, дел невпроворот, хозяйство на ноги ставить нужно!

— Понимаем, Сергей Валерианович. Мы, как узнали про ваши обстоятельства, сразу же решили руку помощи протянуть. По-соседски, значит. Не откажите принять. Эй, Евстафий! — Алексей Петрович кликнул слугу. — Распорядись, голубчик, чтоб подводы в усадьбу заезжали!

Слуга кинулся исполнять поручение.

— Позвольте, какие подводы? — обомлел Нарышкин.

— Ну как же, батюшка, две подводы со всем, что вам сейчас необходимо будет. Поверьте, от чистого сердца! — Нехлюдов изобразил легкий реверанс.

Подводы вкатили во двор. Пришлось кликнуть Терентия, под руководством которого, повар Григорий и лакей Евстафий, принялись разгружать соседское добро.

Алексей Петрович не поскупился. Судя по его неожиданной щедрости, Нехлюдовский клин, вторгшийся во владения Сергея, обещал прирасти еще преизрядным куском землицы.

«Вот они когда подступились, — подумал Нарышкин. — Поняли, что я сейчас нуждаюсь. Знали, что не смогу отказаться! Кроме того, отказываться невежливо. Это значит — обидеть хлебосольного соседа. Черт бы побрал, его хлебосольство! Однако дочка Нехлюдова хороша, — проносилось в голове Сергея, — очень хороша, вот только щиплется чертовка пребольно!».

В качестве неотложной помощи разоренному имению, в его трюм, как выразился Терентий, с подвод было перегружено постельное белье, ватные одеяла, крахмальные скатерти, столовые приборы и посуда на двенадцать персон. Из провизии: три мешка белой пшеничной муки, мешок гречневой крупы, сахарная голова, три фунта чаю, пять копченых сигов, несколько колец домашней колбасы, туша свиньи и две бараньих туши. Помимо этого — варенье, соль, перец и прочие приправы, ну а главным спасательным средством от местного сплина, конечно же, должны были оказаться дюжина бутылок с различными настойками и бочонок с домашним вином.

«Прямо за горло взяли, — с тоской оглядывая батарею бутылок, подумал Нарышкин, непроизвольно глотая слюну. — Теперь уж точно не смогу отказаться», — сказал он себе, понимая, что визит Нехлюдова, судя по всему, затянется.

Только после того, как, рассыпаясь в благодарностях, Сергей усадил гостей пить чай с их собственным вареньем, он смог на минуту отлучиться и сделать-таки необходимые распоряжения относительно расчистки оранжереи. Ему в голову пришла вдруг шальная мысль о том, что он ничем не рискует. Компаньона, пусть даже такого никудышного, как Степан, тоже стало немного жаль.

Согласно указаниям Сергея, навоз должна была вывезти артель деревенских мужиков, под началом бывшего конюха Петра. Нарышкин почему-то решил, что такое предприятие будет ближе и понятнее человеку, имевшему непосредственное отношение к лошадям. В артель затесался вездесущий Митька Косой, а воспрянувший духом Степан взял на себя обязанности общего руководства ходом работ.

Вернувшись к гостям, Нарышкин принужден был поддержать беседу о видах на урожай. Анастасия Алексеевна откровенно разглядывала Нарышкина.

— Скажите, Корсар, неужели Вы так и будете теперь сидеть в нашей глуши? — спросила она, кокетливо улыбаясь.

— Придется некоторое время. Сами изволите видеть, какое положение. Надо хозяйство поправить.

— Фу, как это скучно! Вы совсем как мой папа. Хозяйство, покосы-выпасы, озимые-зерновые и так далее. Я считаю, что этим должен заниматься управляющий, желательно немец. Посудите сами, мой отец с этими крестьянами бьется, а толку все равно нет! Вот у матушки, Афродиты Васильевны, все было по-другому поставлено. Там Фридрих Карлович управлялся, и во всем, как он говорил, «оргнунг» был. Порядок, значит!

В который раз Сергей поймал себя на мысли о том, что рассуждения обоих Нехлюдовых о хозяйстве он слышал уже в какой-то скверной пьеске….

— Постойте, — сказал Нарышкин, припоминая, — мне кажется, Вашу матушку изволили звать Ариадна Васильевна!

Анастасия слегка смутилась.

— Именно так ее голубушку и звали, — пришел на выручку Нехлюдов. — Но Настенька называла ее «моя Афродита». Уж очень, извольте верить, хороша была покойница!

— Охотно верю, — согласился Сергей. — Так о чем мы говорили?

— Не стало в России порядочного немца, одни жулики и проходимцы, — продолжил прерванный разговор Алексей Петрович. — Думаете, я не хотел немца нанять? Хотел. Еще как хотел. Ну, привели мне одного. С виду, вроде, немец. Рыженький такой. Но все ж думаю, что-то тут не то. Глазки у него так и бегают. Навел справки. Точно! Оказалось поляк. Такая бестия, пся крев!

Обсуждение недостатков польских управляющих прервалось довольно бесцеремонным образом. В залу, ломая картуз и глупо улыбаясь, вперся перепачканный навозом Митька Косой.

— Дело есть, Барин! — заговорщически моргнул глазом Митька. — Выдь на минутку, чаво скажу!

Сергей порывисто вышел, извинившись перед гостями. Хотел было дать зряшному человеку тумака, но Митька, благоухая навозом, источал вместе с тем такую крайнюю преданность, что у Нарышкина не поднялась рука.

— Наследил-то, дурень! — недовольно сказал барин, указывая на жирный след, тянущийся за Митькой из прихожей. — Экий ты, брат, болван, однако. Ну что там у вас стряслось?

— Эта, значит, вона какие дела, — зашмыгал носом Митька. — Мужики говно разгребать ни в какую не хочут! Прямо ни-ни! Так что Афанасич один мается!

— Тише, дурень, не кричи! — зашикал на него Сергей. — Гости у меня. Понимать надо, башка твоя стоеросовая… Куда Петр делся?

— Прямо убег! — снова шмыгнул носом Митька. — Как есть убег. Я, грит, ему не говночист какой! Я — конюх… И мужиков за собой свел.

— Тише, опять ты орешь!.. — Сергей нахмурил лоб. — Ну значит так, возьмешь лопаты и раздашь дворне. Кто там у нас есть — Григорий, Никифор, Фроська, Танюха, пусть тоже впрягаются.

— Понял! — чрезвычайно оживленно кивнул Митька. — Это, значит, всем гребсти, стало быть? Ну я побег?

— Беги, беги, — согласился Нарышкин. — Экий все же дурень народился!

— Так о чем, бишь, мы говорили? — Сергей пригладил непослушные вихры, возвращаясь к гостям.

— Мы говорили о погоде, — подсказал Алексей Петрович.

— Нет, постойте. Кажется, Вы изволили упомянуть о поляках? Я тоже с одним поляком в полку на Кавказе служил. Щеголем был, все в черкеске ходил, с кинжалом в серебряных ножнах, а денщику, чуть что не так, — в зубы!

— Так Вы служили на Кавказе!? Расскажите, ради бога, расскажите! — взмолилась Анастасия Алексеевна.

И Сергею ничего не оставалось, как начать повествование о службе. Вначале вяло, но потом, отвечая на вопросы девушки, он и сам как-то разошелся, вспоминая набеги на горные аулы, немирных чеченцев, рубку леса, выстрелы в спину и отчаянную резню в рукопашной.

В это время за стеной возник шум, будто там и в самом деле шла рукопашная… Дверь распахнулась, и в комнату ввалилась раскрасневшаяся, растрепанная Фроська. Позади нее клубилась возбужденная толпа дворовых.

— Это за что ж нам наказание такое, барин-кормилец, а? — слегка наклонив вперед голову, исподлобья оглядывая гостей, возопила Фроська. — Как мужики, дык все вона, значит, поразбежамши кто куды, а мы, девушки малосильныя, за их будем дерьмо разгребать?!

— Не губите, заступник, Сергей Валерьяныч, — чавкнула моченым яблоком Танюха из-за спины Фроськи.