— Ужо, мы им сыпанули. Драпают, словно настеганные!

— Спускайте лодку! — приказал кому-то великан. Сергей постоял некоторое время, прислонившись к переборке и потирая ушибленное плечо.

— Только бы не случилось беды с Катериной, — подумал он. В памяти всплыли ее слова, сказанные накануне: «Розан ты мой пионовый!». — Хорош «розан», — невольно улыбнулся Сергей…

По палубе вновь протопали тяжелые сапоги. Стало слышно, как заскрипели тали. «Спустили шлюпку», — догадался «Гроза морей».

— Осторожнее, дьявол вас возьми! — срывающимся фальцетом выкрикнул голос Левушки.

— Нервничаешь, — с наслаждением подумал Нарышкин. — Это правильно! То ли еще будет!

Было слышно, как что-то тяжелое спустили в лодку. Затем раздался тупой приглушенный удар, хриплый вскрик и последовавший за ним шумный всплеск. Еще один знакомый голос истошно завопил:

— Постойте! Зачем это?! Мы так не договаривались!

— Вы, конечно, неплохой актер, господин Нехлюдов, — с усмешкой ответил из-за переборки Левушка. — Однако роль свою Вы уже отыграли. Да и места мало в лодке, Вы уж не обессудьте…

— Заканчивайте с ним, Николай Петрович!

Послышался новый удар и сдавленный крик. Нарышкин содрогнулся, представив себе происходящее на палубе. «Ну и жрите друг друга!», — с ненавистью подумал он. Только сейчас Сергей понял, что стоит уже по щиколотку в воде.

— Готовы оба, — сообщил исполин. — Прощайтесь с вашей мамзелью, господин Трещинский, и айда отсюда.

Левушка расхохотался.

— Сколько в вас весу, Николай Петрович? — спросил он, явно ерничая.

— Это Вы к чему клоните? — озадаченно ответил исполин.

— Вы не догадываетесь, кто будет следующий? — голос Трещинского окреп и звучал теперь почти спокойно.

— Вы что же это, собираетесь меня убить?.. Ах ты тля! — взревел Николай Петрович. — Неужто и впрямь осмелишься… Да ведь я тебя…

— Я Вас и пальцем не трону, — поспешно заверил Левушка.

— Это сделаю я! — раздался еще один голос.

Нарышкин, стараясь не шуметь, прокрался по коридору и выглянул сквозь приоткрытый иллюминатор на палубу. Позади великана, держа в изящной руке взведенный револьвер Лефоше, гибкая, как борзая, стояла «Настасья Нехлюдова». Нарышкин поймал себя на том, что в который раз невольно ею любуется.

— Ишь ты, бабу свою на меня натравить решил… — удивился Николай Петрович, оборачиваясь назад. — Раздавлю обоих, как клопов…

Он сделал шаг по направлению к актрисе. Та слегка отступила и, прицелившись, одну за другой стала всаживать пули в грузное тело гиганта. Каждый раз после выстрела небрежным и ловким движением она взводила курок.

— Один, два, три… — непроизвольно считал Нарышкин.

Николай Петрович, слегка морщась после каждого попадания, вытянув вперед руки, молча шел навстречу своей смерти.

— Четыре, пять…

Промахнуться было невозможно. Шестой выстрел побледневшая, как полотно, актриса сделала почти в упор.

Взревев, как бык на бойне, великан рухнул на палубу.

— Однако… — пробормотал Левушка. — Экий здоровяк! И как Вам, право, не жаль…

— Помилуйте, какая может быть жалость? — усмехнулась «Настасья Алексеевна», и поправила мокрые волосы. — Он ведь только что убил моего «отца»!

— Вот мерзавка! — содрогаясь, подумал «Гроза морей» и ему вспомнилась ночная сцена в каюте Трещинского. — А ведь она могла меня тоже…

Пароход снова вздрогнул и заскрежетал. Новая порция воды хлынула на палубу.

— Я захвачу кое-что в своей каюте, — поспешно кинул Трещинский актрисе. — Ты ступай на мостик. Если приблизятся монахи в лодке — стреляй, это люди Нарышкина.

Левушка шагнул в коридор и едва не задел прижавшегося к переборке, старавшегося не дышать Сергея.

Нарышкин осторожно шагнул следом. Он прокрался по коридору до дверей Левушкиной каюты и заглянул внутрь.

Воды здесь было уже по колено, и она прибывала с каждой секундой. Пароход заметно «клевал носом». Полячишка, чертыхаясь, лихорадочно искал что-то в своем столе и, казалось, не замечал ничего вокруг. Сергей тихо вошел, осторожно приблизился к Трещинскому…

— Что-то потеряли, господин Трещинский? — почти ласково спросил Сергей.

— Ты! — Левушка резко обернулся и тут же получил один из тех ударов, которыми дворянин Сергей Нарышкин по праву гордился. Трещинский перелетел через стол, ударился о переборку, на секунду прилип, казалось, к ней, а затем, кулем рухнул вниз и некоторое время лежал на столе без движения. При этом револьвер его с длинным дулом отлетел в дальний угол каюты и, булькнув, скрылся в воде.

— Да ты живой ли? — поинтересовался Сергей, слегка морщась. Боль в плече давала о себе знать.

Он наклонился над своим врагом, поправил его запрокинутую голову и не без удовольствия отвесил несколько звонких пощечин, гулко отозвавшихся в заполненной водой каюте. Трещинский замычал и с трудом растворил правый глаз. Другой его глаз закрылся, видимо надолго.

— Пятачок придется приложить, — озабоченно сказал Сергей, осматривая сильно поврежденный участок холеного, ненавистного ему лица.

Левушка застонал и выругался. Одинокий глаз его пылал злобой.

— Что, Сережа, дорожку в мою каюту протоптал?! — с ненавистью выдавил из себя Трещинский. — Рукопись к рукам прибрал?! — он зашелся хриплым кашляющим смешком. — А впрочем, черт с тобой. Ты все равно не поймешь, что попало тебе в руки!..

Нарышкин схватил Левушку за ворот и, сильно тряхнув, стащил со стола.

— Я, может быть, и сохраню твою жалкую жизнь, а ты взамен расскажешь мне про эти бумаги. Что в них?!

Трещинский затрясся, захихикал, как китаец.

— А вот не скажу! Что ты сделаешь? Убьешь меня?

За бортом раскатисто грохнул гром. Пароход затрещал и еще больше зарылся носом. Оба, и Сергей, и Левушка, не удержавшись на ногах, повалились в воду, доходившую теперь почти до пояса. Где-то в железном чреве корабля зазвенела, посыпалась посуда. Трещинский, воспользовавшись секундным замешательством соперника, извернулся ужом и схватил Сергея за горло. Он был достаточно жилистым и имел крепкую хватку, однако природное здоровье и кряжистое сложение Нарышкина не шло ни в какое сравнение. Сергей разжал пальцы на своем горле и припечатал здоровый глаз Левушки кулаком левой руки. Удар вышел смазанным, но цели своей достиг. Трещинский обмяк и осел.

— Кур-р-ва! — выругался он по-польски, шаря руками в воде.

— Я ничего не вижу. Ты мне глаз выбил!

Сергей, крепко ухватив его за ворот, пинком направил к двери. — А ну, пошел! Я с тобой позже поговорю, негодяй!

— Постой! — вскрикнул Левушка изменившимся голосом. — Предлагаю тебе сделку! В трюме парохода — вещи из клада. Очень ценные вещи. Они твои!

— Не темни! — Сергей пнул Трещинского коленом.

— Забирай себе клад, — извивался Левушка. — Бери его, пока не поздно! А меня отпусти. Там, за бортом, небольшая лодка… В ней только сундучок с личными вещами… Отпусти меня! Я сяду в эту лодку и поплыву себе с Богом! А, Сережа, договорились?!

— Нет! — отрезал Нарышкин. — Не договорились. Что в сундуке?

Трещинский зашипел и сделал очередную попытку вырваться. Сергей оторвал его от палубы и встряхнул, будто мешок с картошкой.

— Там… там только книги и больше ничего!

— Книги из царской библиотеки?

— Какая тебе разница… Бери себе клад. Мне нужен только этот сундук в лодке… и еще рукопись — ту, что ты взял! Отдай ее мне!!!

— Черта с два, мерзавец! Ну, пошел вперед! — Нарышкин снова наподдал Левушке коленом. Он выволок Трещинского на залитую водой палубу. Лодка с большим, обитым жестью сундуком моталась у борта. Тонкий канат, за который она была пришвартована к пароходу, имел достаточную длину.

— Никитка, ты здесь? — крикнул Сергей оглядываясь.

— Здеся! — слабым голосом отозвался пушкарь. Ухватившись дрожащими руками за едва выступавший теперь из воды планширь, он все еще болтался по ту сторону борта.

— Лезь сюда! Хватит там прохлаждаться! — прикрикнул на него «Гроза морей». — Покарауль этого супчика, а мне тут надо еще кое-кого повидать.