— Стоит, — коротко ответил Нарышкин. — Пали!
— Эх, мать честная! — отшельник прицелился и запалил фитиль.
Перекрывая грохот небесный, пушка выметнула из себя пламя. При этом она подпрыгнула. Хруст, раздавшийся от удара орудия о дно лодки, услышан не был — у всех заложило уши. Ядро просвистело прямо перед носом парохода, срикошетило об воду, отпрыгнуло от нее, словно удачно пущенный плоский голыш, и взбило султан брызг неподалеку. В первой лодке послышался дружный стон разочарования.
— Не попал! — воскликнул Нарышкин.
Никитка покраснел, точно обваренный.
— Разве на этакой волне мыслимо с первого разу попануть? Это тебе не лапоть сплесть, тут пристреляться надобно! А ну, подай мне банник!
— Давай, Никитушка, давай пока они не ушли!
— Даю! — воскликнул Никитка, посылая в дуло новый заряд.
С трудом балансируя в качающейся на волнах лодке, он затолкал в пушку второе ядро.
— Тут вода! — вскрикнула Катерина, указывая пальцем на фонтанчик, бьющий из днища. — Вон уже сколько натекло!
«Гроза морей» сорвал с головы картуз:
— На, вот, держи, будешь вычерпывать!
Снова адски грохнуло, но уже над головой. Небеса, казалось, разверзлись, обрушив вниз потоки воды. Пароход почти скрылся из виду за стеной ливня. Мгновенно все вымокли до нитки.
— Прикройте меня! — закричал пушкарь. — Я заложил весь порох, что был!
Сергей бросил весла и растянул над запальным отверстием венгерку. Вода прибывала. Ее в лодке теперь было уже выше щиколотки.
— Давай, голубчик, давай… — торопил Нарышкин.
— Эх, была не была! — Никитка перекрестился. — Ну, куда бог пошлет…
Прикрываясь от дождевых струй, он вновь запалил фитиль… А дальше произошло то, чего никто из находившихся в лодке предугадать не мог. Раздался страшный грохот. Пушка плюнула огнем и едким дымом, стремительно отпрыгнула назад и пробила корму. Через мгновение где-то впереди за белесой вуалью дождя прогремел взрыв. Яркая вспышка разодрала пелену ливня.
— Кажись, попали! — немного обескуражено констатировал Робинзон.
— Тонем! — не своим голосом закричала Катерина.
Вода стремительно прибывала, и лодка, которую заливало теперь и сверху и снизу, погружалась все быстрее.
— Пушку долой! — воскликнул Нарышкин, мощными гребками пытаясь сократить расстояние между тонущей лодкой и пароходом Трещинского.
— Я ее не брошу! — крикнул в ответ Робинзон.
— За борт ее, дурень, не то потонем все! — приказал «Гроза морей», не прекращая отчаянно работать веслами. Бросай, я тебе новую куплю!
Робинзон всхлипнул, обхватил горячий ствол двумя руками и, поднатужившись, вытолкнул тяжелое орудие из лодки. При этом он не устоял на ногах, поскользнулся и тоже повалился за борт.
— Он же плавать не умеет! — взвизгнула Катерина, не переставая, однако, вычерпывать воду картузом.
— Держись! — крикнул ей Нарышкин и прыгнул вслед за отшельником.
Он нащупал барахтающегося в воде Никитку, ухватил его за рукав и потянул на себя. Рукав подался легко, так и оставшись зажатым в ладони Сергея.
«И впрямь поизносился весь…», — успел подумать «Гроза морей», вспомнив живописные лохмотья отшельника. Он набрал побольше воздуха, нырнул и успел подцепить идущего топором ко дну Никитку за шевелюру. Темная вода завертела, закрутила обоих. Перед глазами Сергея поплыли круги…
Выныривали, как показалось, бесконечно долго. Волга-матушка никак не хотела выпускать из своих цепких объятий…
Первое, что увидел Нарышкин по возвращении на поверхность, был нависающий над ним на расстоянии сажени борт парохода. Лодки с Катериной нигде не было видно. Сергей закашлялся и подтянул к себе обмякшее тело Никитки. Держа отшельника одной рукой так, чтобы его голова была на поверхности, он с трудом подгреб к пароходу и ухватился за свисающий вниз обрывок каната. «Кострома» глубоко сидела в воде, накренившись на правый, ближний к Сергею борт, вдоль которого покоилась смятая, искореженная взрывом труба. Часть надстроек и борта было разрушено, волны плескались выше ватерлинии, грозя захлестнуть палубу. Пароход развернулся теперь поперек течения. Из его стального нутра валил густой пар вперемешку с дымом.
— Ты что ко мне присосался как гроздь! — отплевываясь, высказался Нарышкин, стараясь привести отшельника в чувство.
— Сам присосался! — булькнул Никитка и зашелся кашлем, хрипя и выплевывая воду.
— Жив, слава Богу! Держись за канат!
— Кажись, мы им котел разнесли, — продолжая отхаркиваться, заметил Робинзон.
Вверху на палубе послышался топот.
Хорошо знакомый Сергею голос воскликнул: «Капитан, вы не смеете! Немедленно вернитесь!».
Другой голос ответил с вызовом, в котором чувствовался страх: «Сударь, идите к черту! Пароход тонет. Советую Вам спасать свою шкуру!».
«А-а, уже грызетесь, крысы», — не без злорадства, подумал Нарышкин.
— Вы не имеете права бросать корабль, пока на нем остаются пассажиры… и груз!
— Я нанимался управлять судном, но, черт возьми, я не собираюсь стать пушечным мясом для Ваших приятелей! Я с самого начала понял, что тут дело нечисто… Уйдите с дороги!
Послышался звук борьбы, а затем раздался выстрел и шумный всплеск.
Мимо держащихся за канат Нарышкина и Робинзона, проплыло тело человека в белом кителе речного пароходства.
— Капитана убили! — просипел Никитка, выпучив глаза на мертвеца, за которым в воде тянулся кровавый след. — Это что ж такое делается?!
— Им не впервой! — прохрипел Сергей. — Капитаны у этих милых господ не приживаются!
Стиснув зубы, он подтянулся по канату вверх и, не выпуская его из рук, осторожно выглянул через отверстие шпигата на палубу.
Трещинский стоял к нему спиной и разговаривал теперь с одним из своих помощников. Фигуры последнего не было видно за надстройкой, но по голосу Сергей узнал Николая Петровича.
— Что можно сделать? — стараясь сохранять спокойствие, спросил Трещинский.
— А что тут сделаешь! — отвечал исполин. — Готовьтесь, Лев Казимирович, скоро будем с Вами кормить рыб! Кочегаров обоих — сразу на месте… Пантюха и Митяй — раненые, лежат, как камушки. Рулевой, собака, кажись, за борт сиганул. В дыру вода хлещет… Плохо дело. Надобно нам с Вами ноги уносить!
— Merde! — оглядываясь вокруг, но, очевидно, не замечая Сергея, выругался Левушка. — Откуда у них пушка?
— Кончать с ними нужно было еще в имении, — прорычал Николай Петрович. — А Вы все бирюльничали… Теперь, поди вот!
— Сколько выдержит лодка? — спросил Трещинский, понизив голос.
— Нас с Вами сдюжит. А вот поклажу — навряд, — раздраженно отвтил великан. Говорил я Вам — не ломите цену. Надобно было сбагрить все добро сразу, сейчас бы уже как сыр в масле катались! Эх, сударь… Теперь уж поздно… Берите, что в карманах поместится, да и с Богом!
— Грузите лодку! — приказал Трещинский. — Возьмите только все самое… Впрочем, Вы знаете, что нужно взять!
— Да уж не извольте сомневаться… Как быть с Вашей мамзелью?
— С ней я разберусь, — отрезал Левушка. — Не мешкайте!
Где-то невдалеке треснул одинокий выстрел. Пуля, срикошетив от надстройки, ударилась в фальшборт, вместе с каплями дождя запрыгала по мокрой палубе.
Трещинский пригнулся и выстрелил в ответ. С грохочущих небес сорвалась ослепительная молния и ударила в воду совсем близко от парохода.
— Там монахи какие то! — прогудел Николай Петрович, и в голосе его Сергею послышалась озадаченность.
— Какие, к черту, еще монахи?!
— В лодке… Гребут сюда.
— Откуда тут могут быть монахи… зачем монахи? Стреляйте — это Нарышкин! — взвизгнул Левушка, разряжая длинноствольный револьвер американского образца.
(«Эх, нам бы такую штуковину», — позавидовал Сергей.)
С борта парохода в направлении подходившей лодки захлопали выстрелы. Нарышкин, пользуясь отвлекающим моментом, ухватился за планширь, кряхтя, подтянулся на руках, перекинул свое тяжелое тело через фальшборт и метнулся в открытую дверь надстройки. Внутри парохода раздался скрежет. Судно вздрогнуло и накренилось еще сильнее. Сергей не удержался на ногах и ударился раненым плечом о переборку. Острая боль обожгла всю руку. Снаружи на палубе вновь послышалась беспорядочная пальба, а затем голос Николая Петровича прогудел, будто в трубу:
