Ведущий объявил следующий лот — набор салфеток, выполненных в технике квилтинг. Создателем этих симпатичных стеганых салфеток была девушка лет двадцати, которая, вероятно, еще не успела обзавестись друзьями в бизнес-кругах. Во всяком случае, никто не спешил торговаться за этот лот. После объявления стартовой цены возникла неловкая пауза, и я решила ее нарушить.

Подняв вверх свою карточку, я произнесла:

— Две тысячи.

— Две тысячи рублей — раз! Две тысячи рублей — два! — Ведущий занес руку с молотком для удара.

— Три тысячи, — произнес Родионов.

Мы с ним немного поборолись за право обладания этим лотом, в итоге набор салфеток достался мне. Теперь мне не надо было думать, что подарить своей тетушке на именины.

Вскоре аукцион подошел к концу. Ведущий объявил сумму, которая будет перечислена на счет детского хосписа «Перышко», поблагодарил всех присутствующих за активность и щедрость и попросил пройти в фуршетный зал.

Статуэтка «Фигуристка» стала самым дорогим лотом сегодняшнего аукциона, поэтому ее создателя окружили журналисты. Светлана оказалась перед лицом совершенно невыполнимой задачи — прикрыться от всех направленных на нее объективов фото- и видеокамер было невозможно. Она, конечно, старалась что-то предпринимать — где-то встать боком, как-то закрыться рукой, делая вид, что вспышки слепят ей глаза, но кому-то из репортеров наверняка удалось сфотографировать Родионову крупным планом. Это их работа, и они привыкли к подобным трудностям. Свете оставалось надеяться только на макияж, благодаря которому в ее глазах появилось что-то восточное.

Меня удивляло другое, почему внимание журналистов приковано именно к создателю статуэтки, а не к тому, кто ее приобрел, пожертвовав на благотворительность приличную сумму. Почему репортеры не окружают человека с карточкой 52 в кармане не слишком дорогого пиджака и не задают наперебой свои вопросы ему? Впрочем, очень скоро в фуршетном зале я услышала разговор тех же сплетниц, что сидели во время торгов за моей спиной. Оказалось, что интересующий меня человек всего лишь агент, который представляет на аукционах интересы тех, кто желает остаться инкогнито. Кто же в этот раз стоял за ним? Может, все-таки Родионов? Я не исключала, что он втихаря от жены и даже устроителей аукциона договорился с агентом, чтобы тот выкупил Светину статуэтку по высокой цене, а затем бросил супругу на растерзание журналистам. После угрожающей записки в одуванчиках, посланной жене на юбилей основания Центра изящных искусств, и пиццы, посыпанной средством от тараканов, от Антона можно было ожидать всего, чего угодно. Он вел какую-то свою игру, я ее пока не понимала, а Светлана о ней даже не подозревала. Но при этом Родионова скрывала что-то от мужа и от меня, а от кого-то сама скрывалась, стараясь не светить свое лицо.

Я сидела в своем «Фольксвагене» и ждала, когда Родионовы выйдут из галереи. Они пришли позже всех и уходили тоже одними из последних. На обратном пути я уже не выпускала «Лексус» из вида.

Конечно же, мне не давал покоя вопрос, почему Родионовы едва не опоздали к началу аукциона. Ответ на него я услышала дома. Причина оказалась донельзя банальной. Оказалось, что во дворе Светлана наступила в лужу, а уже в машине она поняла, что ноги сильно промокли. Поскольку возвращаться плохая примета, Света попросила мужа заехать по пути в обувной магазин. Родионовы были уверены, что я поеду за ними, но из-за плохой видимости я не заметила, когда «Лексус» свернул в сторону от намеченного пути.

Все это я узнала от Антона, потому что Света сразу по возвращении с аукциона зашла в спальню и больше оттуда не выходила. Вероятно, журналисты вымотали ее своей назойливостью.

— Антон Михайлович, а как вы думаете, кто купил «Фигуристку»? — поинтересовалась я.

— Агент.

— Это я уже знаю.

— Да какая разница, кто его на это уполномочил, — отмахнулся Родионов. — Главное, что Светину работу оценили по достоинству. Она столько труда в нее вложила!

«Дороговато будет — сто тысяч за бронзовую статуэтку высотой в тридцать два сантиметра», — подумала я.

В субботу Родионов позволил себе поспать подольше. Его разбудил звонок видеодомофона. Запахивая на ходу махровый халат, он вышел в прихожую и спросил:

— Кто там?

— Это я, — ответила Серафима. — Вы у меня ключи забрали, так что я теперь не могу зайти. Откройте, пожалуйста.

Из любопытства я тоже вышла в прихожую. Антон оглянулся на меня, немного помялся и ответил:

— А мы вас не ждем.

— Да, я говорила, что беру отгулы, но Толе стало лучше, поэтому мне не надо сидеть рядом с ним, и я могу выйти на работу.

— Я рад, что ваш сын идет на поправку, но вот в ваших, Серафима Львовна, услугах мы больше не нуждаемся, — достаточно категорично отказал ей Родионов и снова оглянулся на меня, чтобы увидеть мою реакцию.

Я кивнула, давая понять, что он все делает правильно.

— Это еще почему? — крикнула в домофон уволенная домработница. — А Светочка в курсе? Между прочим, это она меня на работу нанимала.

— А я увольняю.

— Но почему? Что я не так делала, скажите? Я исправлюсь. Мне ведь без работы нельзя, у меня сыночек, — стала давить на жалость Серафима.

— Что здесь происходит? — поинтересовалась Светлана, бесшумно появившись в прихожей.

— Светочка, дорогая, доброе утро! — Услышав голос хозяйки, Серафима тут же стала обрабатывать ее. — А ваш муж меня почему-то уволил. Может, вы с ним как-нибудь договоритесь?

— Вот что! Мы вернем вас на работу, если вы, Серафима Львовна, принесете нам рекомендации с предыдущего места работы, — достаточно строго произнесла Светлана, за что я стала мысленно ей аплодировать.

— Это зачем? Я же у вас уже работала? Вы меня знаете, мы же соседи…

— Принесете рекомендательное письмо из «Сокола», тогда и поговорим.

— Ясно, до вас дошли слухи, но, Светочка, это все сплетни!

— Все! Довольно! — Родионов отключил видеосвязь. — Света, я горжусь тобой! Ты наконец-то научилась отказывать людям, которые пытаются вить из тебя веревки. Ты бы еще Петю немного приструнила.

— А что Петя? Он талантливый мальчик. Я, между прочим, дала ему первую самостоятельную работу.

— Какую?

— Заказ Крикунова.

— Там деньги не такие уж большие, ладно, пусть работает, — согласился Антон.

После завтрака мы со Светланой поехали в Центр изящных искусств. Я попыталась по дороге заговорить с ней об аукционе, но Родионова ответила что-то невпопад. Она пребывала в глубокой задумчивости и обсуждать со мной вчерашнее мероприятие, как я поняла, ей не хотелось. Я не стала больше лезть к ней с расспросами и до самого Центра мы ехали молча.

В одиннадцать часов у нее по расписанию было занятие с малышами, и, войдя в класс, Светлана Игоревна сразу же преобразилась, будто у нее был какой-то внутренний переключатель. Стоило нажать на него, и ее глаза моментально загорелись, губы растянулись в улыбке, даже голос стал более мелодичным. Убедившись, что во время занятий Родионовой ничего не угрожает, я вышла из класса и подошла к Марии Ильиничне, которая по своему обыкновению что-то вязала.

— Хочешь меня о чем-то спросить? — догадалась вахтерша.

— Скажите, а как давно вы заметили, что Светлана Игоревна стала чего-то опасаться?

— Давно, — мотнула головой вахтерша. — Я работаю здесь почти с самого открытия Центра. Так вот, я обратила внимание, что после Дней открытых дверей, различных массовых мероприятий она становится сама не своя. Света выглядит после них так, будто ее там публично раздели. Это я, конечно, фигурально выражаюсь. Думаю, слава ее тяготит. Процесс создания скульптур Светочке нравится больше. Вот уж она новому инструменту обрадуется!

— Какому инструменту?

— Так сегодня курьер посылку принес. Я на дежурство только заступала, а Петя тут со Степаном Федоровичем разговоры разговаривал. Он и принял посылку, сказал, что Светлана Игоревна ее давно ждет, там шпунт какой-то должен быть.