Устроившись на кухне за столом, Лена рассказала о кончине их дочери и сестры, о странном её предсмертном желании и участии в дальнейшей жизни её мужа. И ещё рассказала о необыкновенных похоронах, где вместо молитв и прощальных речей звучала музыка и отовсюду слышались трели птиц. И ещё важная деталь – очень много цветов, очень… И их всё несли и несли… А потом, когда уносили Риту от дома, перед всей процессией устилали дорогу роза-ми. И все шли по живому ковру. Все шли молча, не надрывая голосовые связки, и в то же время каждый мог услышать шёпот рядом или впереди идущего человека. Неудивительно, даже сама природа откликнулась, когда шла эта грустная процессия. День был пасмурным и тоже грустным. Небо нависло, раздулось, и все ждали дождя, но его так и не случилось. Гром пронёсся по всему небу, приказывая своим подданным (тучам) терпеть и ждать. Случайные люди останавливались и скорбели вместе с идущими. Казалось, что весь город плачет. Плачет и прощается с этой прекрасной женщиной. Можно подумать, что она была известна всем и каждому. Но, конечно, это было не так, просто она была хорошим, отзывчивым человеком. Горожане не помнят такого случая, чтобы Рита не выслушала кого-то, или отказала в их просьбе, или уж тем более оставила без ответа поднятую тему. В Белом доме служащих много, но таких, как она, можно по пальцам перечесть. А теперь вот – на одного человека стало меньше.

Сергей, тупо уставившись в пол, молчал. Просто молчал. Он и подумать не мог, что будет всё вот так. Так, а не по-другому…

Мать устало плакала. У неё не было сил стирать слёзы, бежавшие из выцветших глаз. Про-сто не было сил… А слёзы всё катились и катились по морщинистым бледным щекам. Когда умирают близкие люди, всем становится их очень жаль. А если умирает хороший человек, то жаль становится вдвойне. Тогда родные поднимают глаза к небесам

и спрашивают: «Куда же ты, Господи, смотрел? Всё могло быть иначе». Они долго находятся как бы в оцепенении, не веря в произошедшее, но понимая, что это не сон. А душа их самого близкого человека находится уже далеко. Она тихо отлетела в иной мир и предстала престолу Всевышнего в сиянии той любви, которой была полна на земле.

И только за поминальным столом послышались запоздалые раскаяния и причитания.

– Жить или не жить, это не мы решаем, – сказал Сергей, отправляя в рот порцию спиртного. – Время лечит любые раны. И чем больше и быстрее оно проходит, тем меньше они, эти раны, становятся. Это чувство просто притупляется. И, какие бы великие люди ни были, придёт черёд каждого, и лишь только их труды остаются в вечности…

В доме Сергея и Лены накалялись страсти. Как-то они остались вдвоём.

Недавно задетое самолюбие женщины рвалось наружу. Лена остановилась у зеркала, стала собирать волосы в обычный пучок, не заморачиваясь с причёской. И вдруг спросила проходящего мимо Сергея:

– Кто же эта такая – Мышонок? С наигранной ухмылкой он ответил:

– Конечно, не ты. Ты, дорогая, скорее похожа на неповоротливую слониху, чем на мою обаятельную Мышку. И, знаешь, давай поговорим, как цивилизованные люди, без крови, криков и скандалов.

– Он стал ходить из одного конца комнаты в другой, на ходу подбирая слова. – Как ты догадалась, нам давно пора обсудить наши отношения. Тогда я не хотел тебя беспокоить. На то были обстоятельства, причины. А сейчас думаю, что пора!

Почувствовав груз навалившегося бремени, Лена села в кресло.

– Я догадывалась, что у тебя есть женщина. Хотя, если честно, ты очень хорошо маскировался. Постоянно говорил: работа, работа… Ты просто ею прикрывался… Так ведь? – спрашивая, она покачивала головой.

– Да, у меня есть любимая женщина! Но и работа тоже есть. Не забывай, я вас всех содержу… А не ты… И хочу тебя предупредить, что, когда я вернусь из командировки, мы будем жить здесь.

– А я? Где буду жить я? – дрожащим голосом только и смогла спросить Лена.

– У нас квартира большая, и места всем хватит.

Я тебя не гоню, но и не держу. Детей я уже поставил в известность. Они будут скучать по тебе, если ты уедешь, но останутся жить со мной, здесь. Я при моих связях и достатке смогу обеспечить им безбедное будущее, а ты – вряд ли. Так я им и сказал. Они уже взрослые парни и решили каждый за себя, так что право выбора остаётся за тобой!

– Я… я… – хватая воздух ртом, Лена пыталась что-то сказать. Помолчав немного, успокоившись, заговорила: – Я чувствовала, что ты меня не любишь, но никогда не думала, что я твоя вещь. Когда была нужна, ты пользовался мной, а теперь стала помехой, так ты выбрасываешь меня, без суда и следствия. И, что самое обидное, детей уже настроил, не советуясь со мной… А как же я? Что будет со мной? Неужели никому не интересно? И никому нет дела до меня…

– Почему нет? Есть! Я дал тебе право выбора. Тебе что, этого мало? Хотя… Хотя считаю, что ты должна вернуться к родителям, откуда я тебя взял. – Сергей начал нервничать, повышать голос.

Раньше он это делал крайне редко, лишь только тогда, когда у него что-то не ладилось с машиной. Дома же он вёл себя цивилизованно и достойно. А сейчас, сейчас совсем всё по-другому… – И прошу тебя, не зли меня. А то я передумаю и сделаю иначе. – Лену словно пригвоздили к креслу. Испугавшись, она не знала, что и говорить. Зато Сергей начал ходить по квартире быстрыми шагами. Нервничал.

Он готовился к разговору, чтобы было не так больно и без лишней нервотрёпки. А вышло всё иначе… Хотя… Он не собирался извиняться.

– Провожать меня не надо, – пробасил Сергей, забирая со стола барсетку с документами, деньгами и ключи. – Ты думай, думай, – уже весело прокричал он, шагая к двери вразвалочку и насвистывая какую-то весёлую и забавную песенку шоферов.

Ситуация получилась очень странная, а грань очень тонкая. Но слёз не было, не было и истерик. Прежде чем прийти к какому-нибудь решению, она должна сама поговорить с детьми и свекровью.

– Хотя что говорить, свекра-матушка, наверняка, давно уже знала о похождениях сына и вряд ли скажет что-то новое. Возможно, именно поэтому не доверяла и мне, а вот дети… Дети – как они могли?

Лена ходила из одной комнаты в другую, ища аргументы вины других и ничуть не чувствуя вины собственной. Чисто случайно глаза наткнулись на её отражение в зеркале. А в нём…

– Здравствуй, ужас! – Она руками провела по лицу. – Я действительно похожа на слониху, а не на ту девчонку-Дюймовочку, которую привезли сюда восемнадцать лет назад. Так, значит, во всём виновата сама. Только я одна… Так что ж я маюсь, мечусь, как птица в клетке. Может быть, не всё ещё потеряно? Я должна обязательно похудеть… стать прежней. Тогда и его смогу вернуть, и его чувства… а не получится – уеду. Уеду к отцу с матерью в Калугу. Но прислугой для мужа и его пассии не буду. – И она почувствовала, что от всех этих обстоятельств, от решений, которые вскорости надо будет выполнять, сердце в груди будто бы сжали тисками и оно вот-вот заплачет кровавыми слезами или просто задохнётся…

Её мысли прервали возвращающиеся с улицы сыновья. Как обычно, с порога они спросили: «В этом доме что-нибудь можно поесть?»

После ужина мать попросила ребят задержаться. Щёки её покраснели. Не зная, с чего начать разговор, она теребила уголок белой скатерти.

Рома, старший сын, решил начать разговор первым.

– Мам, да не волнуйся ты так, мы уже всё знаем об отце. По отношению к тебе он поступил неправильно. А вот по отношению к себе и к своей жизни он тысячу раз прав. Зачем оставаться с нелюбимой женой, когда кругом такие классные девчонки?

Ребята переглянулись и захихикали, не осознавая, что задели самолюбие матери, косвенно называя её старухой.

– Жизнь одна! – попытался дополнить разговор Максим. – И надо успеть сделать многое, или хотя бы попытаться.

– А что же прикажете делать мне? Как мне жить дальше? Если я всю свою жизнь посвятила вам и отцу, – робко задала вопрос мать. – А как же долг, честь, обязательства…