– Вставай, урод! – прикрикнул Узкоглазый. – Третьи сутки дрыхнешь. Вот тебе фронт работ… – Он махнул рукой вокруг себя. – Будешь и дояром, и пастухом… животноводом, одним словом.

Вагиз лениво поднялся. Голова болела так сильно, что, казалось, раскалывается. Коровы, словно выражая своё недовольство, жалобно замычали. Потирая глаза, Вагиз с интересом воззрился на мужиков.

– Вы шутите? – спросил он, всё ещё на что-то надеясь.

И тут же получил от Узкоглазого неожиданный удар в живот. От резкой боли Вагиз словно переломился пополам.

– Ты теперь наш раб! – сказал Веснушчатый. – Понимаешь, что это такое?

Узкоглазый, не замахиваясь, ударил Вагиза по лицу. Во рту потеплело, и по подбородку потянулась струйка крови.

– Понял?

– Понял.

Они вышли из хлева. Вокруг, до самого горизонта, расстилалась степь.

Неподалёку какой-то человек, встав на корточки перед висящим казаном, разжигал огонь.

– Сашка! – крикнул Узкоглазый. – Помощника тебе привезли.

Тот, кого назвали Сашкой, оказался седым небритым стариком с подслеповатыми глазами. Он был высок ростом и худ настолько, что на спине торчали лопатки. В довершение всего он, кажется, был ещё и глух, потому что переспросил, приложив руку к уху:

– А?

Когда Сашка встал с корточек, Вагиз отметил про себя, что изношенный пиджак висел на старике, как на скелете.

– Вот тебе товарищ. Объяснишь ему что к чему.

– Шурпа сейчас закипит, – сказал Сашка.

Огонь уже вовсю лизал дно казана.

Тем временем Узкоглазый с Веснушчатым сели в машину и уехали. «Надо бежать», – подумал Вагиз.

– Где мы? – спросил он у Сашки. Спросил громко.

– Не ори… – Старик потыкал палкой в костёр. – Пока ещё на этом свете.

– Здесь поблизости есть какая-нибудь деревня? – Вагиз уже понял, что Канаш остался где-то далеко отсюда.

– Не знаю, – сказал Сашка. – А зачем тебе деревня? Нам отсюда никуда нельзя уходить. Ничего, привыкнешь. Скоро и самому не захочется никуда уходить. Кому мы там нужны. А здесь хорошо: еда есть, ни о чём думать не надо…

«Надо бежать! – подумал Вагиз. – Только куда?»

– Здесь двадцать коров, по десять на каждого из нас, вставать на дойку придётся полчетвёртого утра, – начал тем временем Сашка знакомить с «распорядком дня». – В шесть надо на пастбище. Вечером та же морока. Утром и вечером приезжает машина за молоком.

– Как же я сюда попал? – Сам того не замечая, Вагиз проговорил вслух беспокоивший его вопрос.

– Не ломай голову по пустякам… Жратва здесь хорошая. Вон там спим. – Сашка ткнул пальцем в какую-то хибару возле хлева. – Хорошо здесь… А там, случаем, войн каких-нибудь нет?..

– Где?

– В мире…

– Вроде не слышно.

«В водку налили снотворного!» – осенило Вагиза. Если молоко увозят утром и вечером, значит, где-то неподалёку живут люди.

– Как звать-то тебя?

– Васька.

Перекусив, Вагиз пошёл прямо в степь. «Васька! Не надо!» – кричал ему Сашка, но Вагиз лишь махнул на него рукой. Он шёл и шёл. Солнце жгло темя, по лицу ручьями струился пот. Перед глазами мельтешили сине-зелёные круги. Когда ноги окончательно отказались его держать, он ничком рухнул на землю. Вскоре к нему подъехала машина.

– Куда это ты направился, падла?! – Веснушчатый со всей силой пнул его в живот.

Крепко завязав Вагизу руки, конец верёвки прикрепили к машине и медленно двинулись в обратный путь.

Больше Вагиз не убегал. Привык. И в самом деле – кому он нужен на этом свете? А здесь… еды достаточно, ни о чём думать не надо. И не эта ли самая забота о желудке и водит человека по свету? А смерть – она одна. Это уж когда Господь решит…

…Весть о том, что Вагиз исчез, не разлетелась по деревне со скоростью света. Многие даже не почувствовали, что его нет. Только мать иногда нет-нет да и вспоминала о сыне. Один из его братьев сказал: «Чем торчать бельмом на глазу, лучше ему сгинуть». Им всем он уже давно осточертел. О матери не говорю, матери свой ребёнок никогда не надоест.

– Его, наверно, уже давно убили, – сказал Зиннат-Таракан.

– Нутром чую – жив он, – сказал Наби. Он когда-то с Вагизом вместе учился в школе.

– Может, его перенесли на другую планету? Сейчас это вполне обычный маршрут, – предположил я.

…После тех событий прошло почти пятнадцать лет. Вагиза все забыли. Люди ведь часто теряются. Теперь, кто бы ни пропал, это уже давно никого не удивляет.

Но однажды в деревню приехала шикарная машина. То ли это был «Мерседес»… Спро́сите, кто в ней сидел? Да, да, Вагиз! И не один, а с двумя мужчинами. Это были те самые Узкоглазый и Веснушчатый. Они ни на шаг не отходили от Вагиза. Так, чуть ли не сцепившись вместе, они вошли в дом матери Вагиза. Она тогда уже жила одна.

Как встретились мать и сын после стольких лет разлуки – нам неведомо. Но, думаю, вряд ли Вагиз прослезился – у него и раньше не было такой привычки.

Сказывали, будто бы Узкоглазый сказал старухе: «У твоего сына золотые руки!» Так, во всяком случае, рассказывали в деревне. Наверно, мать в эту минуту была счастлива. Когда бы ещё она услышала такую похвалу о своём беспутном сыне?

«Мерседес» в деревне пробыл недолго. Кажется, он уехал к вечеру. Только Наби целый день ломал голову, размышляя, зачем Вагиз приехал с двумя незнакомцами через столько лет.

На следующий день и это выяснилось. Оказалось, Узкоглазому и Веснушчатому нужна была справка о том, что Вагиз – человек. Так объяснили в муниципалитете.

2009

В окне мелькнуло озабоченное лицо жены. Наверное, завтрак приготовила, вот и беспокоится, чтобы не остыл.

Я ещё раз обошёл вокруг гружёного зерном «КамАЗа», попинал колёса. Вроде бы всё нормально. Машина – «зверь». Груз надёжно укрыт брезентом – не то что на Кавказ, хоть на Памир езжай.

Люблю такие ясные октябрьские дни, когда лёгкая осенняя паутинка нет-нет да и пощекотит лицо, а с гумна тянет неповторимым, единственным в мире дымом сжигаемой картофельной ботвы…

Несмотря на разгулявшийся с утра аппетит, я не спешил завтракать. Вдруг скрипнула калитка, пропуская во двор какого-то скукоженного мужичка. Это был сельский пастух Юсуф. Он потоптался у калитки и, наконец, приблизился ко мне с явно виноватым видом.

– Как дела, сынок?..

Я молча кивнул головой в знак приветствия.

– Вижу, в дальний путь собрался. Кхе-хе… К армянам, да?..

Его гноившиеся глаза утопали в густой паутине красноватых, морщин.

– Чего надо? – грубо оборвал его я.

– Да ничего особенного. Кхе-хе… Ты там наверняка нашу Сююмбике увидишь, а мы тут со старухой письмо ей написали. Может, передашь?

– Отчего же не передать?.. Письмо к дочери – это не ахти какой груз. Конечно передам, лично в руки ей передам.

Хотя не выносил я на дух этого Юсуфа, но при имени Сююмбике смягчился.

Он снова потоптался.

– Мы ей уже дважды письма посылали через местных армян… Не знаю… То ли они не передали, то ли… В общем, ответа нет и нет…

– Я же сказал: передам лично в руки. И ответ привезу.

– Вот спасибо, рахмат, – поблагодарил пастух и почему-то захихикал. – Говорят, армяне живут богато. Ты уж, наверное, насмотришься на них… А от зятька до сих пор ни слуху ни духу… Дни стоят ясные, погожие, а мне дом надо достроить. Ты уж намекни им на это, язык у тебя хорошо подвешен и русский знаешь…

Я поморщился.

– Нашёл богатеев, дядя Юсуф. Богатые не выписывают себе зерно за тысячи километров от дома.

– Не скажи, – возразил пастух. – Отчего же им хлебца не привезти за счёт нашего колхоза? Тем более наш татарин же и повезёт, а армянина рядом с собой посадит, как начальника какого…

«Ты подумай, – удивился я про себя, – ведь верно рассуждает, не пропил ещё, видно, мозги до конца».

Уже лет десять работали в нашем ауле шабашники-армяне. Кто-то из них уезжал, кто-то приезжал, но их бригадир по имени Рафик почти не отлучался из нашей деревни, став почти односельчанином. Армяне жили в кирпичном доме, построенном ими же, а Рафик устроился под тёплым бочком вдовушки Гаухар. Он даже выучился говорить по-татарски, так что его трудно было бы отличить от местного жителя, если бы не его надменность в обращении с другими. Он даже галстук носил на манер начальства.