Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Но ведь есть люди, которые встречали ночью в деревне белую собаку. На днях доярка Джамиля сама рассказывала: «Иду я с утра затемно на ферму и вдруг, откуда ни возьмись, эта белая собака, будь она проклята! У меня аж ноги подкосились, и я как куль шлёпнулась на землю. Она молнией пронеслась мимо…»

Вообще-то радует, что Джамиля вовремя села на землю, а то, если, не дай бог, эта сварливая баба станет бессмертной, у нас тут никому и жить не захочется. А что касается бабки Жантай, пусть она не то что в белую собаку, а хоть в кого угодно превращается, живёт-то она тихо, и вреда от неё никакого, если, конечно, кто-нибудь не вздумает её посетителей налогом облагать. Пусть живёт себе хоть тысячу лет. Но, видно, ей и самой надоела эта вечная жизнь. Иначе не стала бы она каждую ночь маяться в собачьем обличье. Интересно ведут себя и женщины: как бы ни хотелось им жить подольше, ни одна из них не рвётся заменить бабку Жантай. Впрочем, если ты с утра до вечера надрываешься, зарабатывая на хлеб насущный, небось, не захочешь вечной жизни. К тому же и в собаку превращаться ночами тоже, наверно, не очень весёлое занятие.

Но шила в мешке не утаить. Узнали-таки и в Казани о том, что в нашей деревне есть вечная старуха и что ночами она превращается в белую собаку и ищет женщину, которой могла бы передать своё колдовство. А в Казани какие только женщины и девушки не живут – не чета нашим. Если пообещать вечную жизнь, не то что в собаку, в змею готовы превратиться – ведь это же только на ночь! А может, такая способность есть не только у нашей старушки? Вон в городе частенько можно встретить какую-нибудь красотку с огромным, с телёнка ростом, кобелем. Но эти – не то что наша бабка Жантай, эти, видно, как-то приспособились.

И однажды в нашу деревню на невиданных машинах начали приезжать на ночь глядя разные женщины. И не одни, а в сопровождении крепких мужиков: коротко стриженных, с бульдожьими лицами и толстыми золотыми цепями на шее. Мужчины в деревню не заходили, оставались за околицей, а женщины пешком направлялись в верхний конец, к дому бабушки Жантай. В сумерках то тут, то там можно было увидеть женщин, стоящих с расставленными ногами. Но белой собаки, как на грех, не было видно. Или старушка уже смирилась со своим бессмертием, или не желала дарить свои колдовские способности чужакам.

Женщины были красивые, хорошо одетые… одна богаче другой, эх, вот бы кого обложить налогом, но те, в золотых цепях, не то что руки твои, а тебя самого запросто превратят во флаг, чучело ты гороховое. Так что мы наблюдали за ними только сквозь щели в заборе. Даже вечно брешущие по ночам собаки, и те попрятались, поджав хвосты.

В ту ночь в небе над деревней носились свинцовые облака. Когда стемнело, ветер стих, всё погрузилось в напряжённую тишину. Ровно в полночь где-то на окраине деревни послышался звук, похожий на выстрел. Внезапно пошёл сильный дождь, и тут же зарокотали моторы…

Утром я увидел бегущих по улице людей. «Белую собаку пристрелили!» – крикнул кто-то. И правда, возле ограды кладбища лежал труп белой собаки. На лбу виднелась кровавая рана, видно, кто-то из тех, кто заждался у кладбища своей алчущей вечной жизни подружки, не выдержал и пристрелил собаку. А может, испугался, увидев её ночью, а может, подумал, что его жена уже превратилась в эту белую собаку.

Душа наполнилась щемящей грустью. В это время с кладбища выбежал какой-то мальчик лет четырёх-пяти и, бросившись к собаке, заплакал жалобным голосом, растирая лицо маленькими ладошками, испачканными в жёлтой глине.

Я не признал этого мальчика.

Бабку Жантай мы похоронили в тот же день. Люди судачили, что у неё на лбу тоже была маленькая красная точка. Я не очень-то поверил, сами знаете, женщины любят присочинить.

Вечером приехал большой бульдозер и столкнул в кладбищенский овраг старухину избу с соломенной крышей. А на месте бывшего дома потом ещё долго копались мальчишки. Они ведь, известное дело, везде ищут клады. Золота они, конечно, не нашли, зато насобирали всякой всячины – обломок сабли, наконечники стрел, глиняные черепки, пожелтевшие листки бумаги. Говорили, что на этих листках были древние письмена, да и те полустёртые. Так что прочитать их было невозможно. И всё же учитель Хазят повёз одну из наиболее сохранившихся страниц в Казань. Очень большие учёные после долгих мучений смогли наконец прочитать несколько слов.

Там было написано: «Но Если…»

1998

Шурале

От нашей деревни до леса – рукой подать. Наверно, потому-то у нас и не любят особо заниматься заготовкой дров. Частенько запасов не хватает даже до середины зимы. Но раз лес близко, нет проблем – ничего не стоит привезти воз крепких берёзовых стволов. А если уж тебе лень разгребать в лесу сугробы, то существует же ещё забор! Летом его можно поставить снова…

Сейчас как раз середина лета. Мы с соседом Минзуком договорились сегодня съездить в лес. У него во дворе уже урчит старенький «Беларус». Продрав с утра глаза и опасаясь ворчанья жены, я вылетел во двор, опустил в колодец ведро, но на обратном пути верёвка оборвалась. Чёрт, день начинается паршиво… Омочив глаза и губы тёплой водой из тазика, я поспешил к Минзуку. Его жена кормила в хлеву кур, увидев меня, она тотчас отвернулась. Вчера мы с Минзуком основательно обмыли предстоящее мероприятие, и теперь, надо полагать, его жена на меня дулась.

Самого Минзука я обнаружил в сенях на кровати за занавеской. Он лежал и стонал, но, увидев меня, сел, ведь в таких случаях приход друга радует: может быть, у друга есть какое-нибудь предложение?.. Минзук что-то невнятно пробормотал, я напрягся и разобрал: «…Во рту будто табун лошадей ночевал». Небось, забормочешь тут, если мы на радостях, что в лес едем, вдвоём «уговорили» три литра, хотя под конец к нам, кажется, присоединился и Шавали.

Вид у соседа был, прямо скажем, устрашающий. В углах опухших глаз спёкся гной, губы потрескались и слиплись. А-а, впрочем, что я рассказываю! С каждым, наверное, такое случалось. «Давай, – говорю, – скорей пошли отсюда, а то от твоего дыхания даже мухи дуреют и вон, по полу на четвереньках ходят».

А про лес он забыл начисто! «Ну, ради такого дела, – говорю я, – моя, пожалуй, пол-литра нам выдаст…» От этих слов Минзук как будто немного ожил и с охами да ахами поднялся-таки с постели.

Хорошо, что горючее в трактор мы залили с вечера, и теперь он завёлся сразу. Я быстренько сбегал за инструментами и сумкой с продуктами. Ощутил мимоходом, как приятно коснулась моей ноги бутылка, наполнив душу радостью…

Хотя до леса было рукой подать, но терпеть сил у нас не оставалось, поэтому сразу за околицей мы заглушили мотор и достали бутылку. В «бардачке» у Минзука нашёлся стакан. Впрочем, стаканом это можно было назвать только условно. Никогда не мытый, он настолько «растолстел», что принял какую-то неопределённую форму.

Настроение у нас, скажу прямо, сразу же поднялось. Трактор с ровным стрекотом чесал к лесу. Голова у Минзука теперь не раскалывалась, он даже скалил в улыбке свои крупные жёлтые зубы – чучело гороховое!

Добравшись до своей делянки, мы допили бутылку, а потом разлеглись на траве и закурили. Хорошо, честное слово! Небо чистое, солнце в зените. «Начнём пилить, когда жара немного спадёт, – говорит Минзук, – работа – не волк, в лес не убежит». И правда. Минзук, зараза, слово-то умное умеет к месту ввернуть. Вечерами он обычно прилипает к телевизору, оттуда, наверно, и слышит всякое разное, собака!

Когда я открыл глаза, уже смеркалось. Сон у меня чуткий— показалось, что поблизости что-то шуршит. Я привстал, обернулся на звук и обалдел: в двух-трёх метрах от нас стояло нечто волосатое – то ли человек, то ли чёрт, хотя кто же его, чёрта этого, наяву видел?.. Глаза у мохнатого горят, на лбу что-то вроде маленького рога, руки длинные. И без штанов!

Минзук между тем тоже проснулся и истошно завопил: «Шурале!» Тут я вспомнил сказку, слышанную ещё в школе. Ну точно! Шурале! Однако сказка сказкой, а здесь мы, так сказать, собственной персоной… Впрочем, если перед тобой стоит нечто волосатое с таким… не могу даже слов найти, тут, ёлки-палки, не то что в сказку – в Бога поверишь…

4
{"b":"612885","o":1}