Ахияр сам проводил их до Канаша. Старенький автобус, чихая и кашляя, с натужным рёвом двигался вперёд. Валя, уставшая уговаривать и убеждать мужа, утомлённо прислонилась к окну. Мелькавшие за окном кудрявые лесные опушки, сливавшиеся с горизонтом бескрайние поля, кажется, не радовали её. Всё же, садясь в вагон, она ещё раз обернулась к нему: «Поедем с нами». Ахияр лишь молча отвернулся.

– Ну и живи среди своих вонючих татар! – в отчаянии закричала женщина. – Неблагодарный чучмек!

На Ахияра будто вылили ушат помоев. Не ожидавший такого поворота событий, он, поёживаясь от холода и дрожи, пробиравшей всё нутро, медленно побрёл на вокзал. Не в силах более вынести камнем лёгшую на душу тяжесть, он обернулся назад: из окна вагона протягивал тонкие ручонки его сынок Петя и писклявым голосом кричал: «Папа! Папа!»

Вот теперь эта картина мучила его во сне. Валю он тоже часто вспоминал. Все эти оскорбительные ругательства она выкрикнула не со зла, а от обиды. Если бы не любила, разве приехала бы вместе с ним?.. И в самом деле, какого рожна притащились они сюда? Дескать, хоть и уродина, но своя родина. А кому он тут нужен?

Ахияр встал с постели, подошёл к окну, вытащил из кармана мятую пачку папирос. Но папирос там не было.

Денег тоже не было.

Ахияр решил вновь податься на чужбину. Однако опять нужны деньги. Хотя внутри у него всё плакало и сопротивлялось, но делать нечего, пришлось обуздать свои чувства, – он надумал продать свою кобылу. Но никто из односельчан не хотел покупать её. Даже отъявленный вор и пьяница Атай лишь рукой махнул, дескать, упаси Аллах иметь лошадь с такой кличкой, нет, подальше от греха.

У Ахияра рука не поднялась пустить её под нож. Да и кто из деревенских купил бы у него это мясо?

В соседней чувашской деревне тоже шансов мало продать, чуваши равнодушны к лошадям, конину и за мясо не считают.

Оставить бы кобылу в селе, доверить в надёжные руки… Кто знает, может, он снова вернётся сюда… А потом забрал бы её обратно, выкупил бы.

Кто-то приближался к воротам. Какой-то незнакомец – этого человека Ахияр раньше никогда не видел в деревне. Кажется, тот тоже заметил хозяина, стоящего у окна, его сытая физиономия расплылась в улыбке, и он даже изобразил приветственный жест рукой.

– Ты будешь Ахияром? – бесцеремонно спросил он, обменявшись рукопожатиями. – Это ты продаёшь лошадь?

– А ты кто?

– Из Шыгырдана я. Если продашь, тотчас же увезу лошадь с собой. – Ахияр знал, что шыгырданские мужики исконно промышляют заготовкой и сбытом мяса, по окрестным сёлам собирают животных на убой, а мясо возят на казанский рынок.

– Кобылу-то кличут А́лла, – вымолвил Ахияр, словно бы надеясь на что-то и желая как-то оттянуть решающую минуту.

– Ха, а нам всё равно, как её кличут, – самодовольно усмехнулся шыгырданский мужик. – Ежели произвести убой с молитвой, то мясо всё одно будет халяльным. Ну назови свою цену. Мы платим по шесть рублей за кило живого веса. Деньги я готов отдать хоть сейчас. – Незнакомец выразительно похлопал по оттопыривавшемуся нагрудному карману.

Ахияр всё так же стоял и смотрел на него немигающим взглядом.

– Эй, дядя, ты что, язык проглотил?

– Она в стойле, – хрипло прошептал он в ответ.

Расставшись с А́ллой, Ахияр весь извёлся, не находя себе места. Не осмелился заглянуть только в конюшню. Он долго слонялся туда-сюда, а потом сходил в магазин за водкой. В полутёмной избе сидел один и пил горькую. Впрочем, не совсем один, то ему мерещилось, как, протягивая ручонки, к нему бежал Петя, а Валя безудержно смеялась, то А́лла встряхивала головой и фыркала, а из её больших лиловых глаз с гнойной каёмкой беспрерывно текли слёзы.

На следующий день, едва забрезжил рассвет, он тронулся в путь. Автобус отправлялся из Шыгырдана. Хотя до села было километра три, он не стал дожидаться попутной машины, а зашагал пешком. На автобусной остановке с ноги на ногу переминалось несколько мужчин, среди них Ахияр увидел того бойкого мужика, который вчера ночью увёл у него А́ллу. К груди подступила тошнота, и это муторное ощущение подбиралось к горлу. Ахияру не хотелось ни здороваться с этим человеком, ни вообще проявлять к нему какой-либо интерес… Однако тот уже успел заметить его и, широко улыбаясь, сам подошёл к нему, словно обрадовавшись встрече с давним знакомым.

– Кобылу-то твою насилу довезли, – первым заговорил он. – Всю дорогу, веришь, оборачивалась и смотрела назад, а сама плачет, бедняжка. Вот ведь как она к тебе прикипела душой.

Ахияру захотелось напоследок ещё раз взглянуть на Аллу, по-людски попрощаться с ней.

– Вы, верно, ещё не успели отдать её на убой, – с надеждой спросил он, вцепившись в рукав бойкого мужика.

– А то как же… – ответил тот, коротко сплюнув под ноги. – Небось, уже мясо довезли до Казани.

Рука Ахияра отцепилась от рукава и бессильно повисла как плеть.

– Слышь, а у неё жеребёнок был. – Незнакомец как-то неловко замялся. – Что же ты не сказал, что она жерёбая? Может, я бы подождал, пока он родится, сам бы кормил и ухаживал…

Однако Ахияр уже был не в силах выслушать его до конца. Еле добежав до угла, он руками упёрся о забор и начал судорожно биться в приступах тошноты. И вместе со слюной, стекавшей изо рта узкой струйкой на землю, будто медленно уходила и его душа.

1998

Солнце клонилось к вечеру. Хорошо-то как! Целый день он шатался без дела, трепался с дружками. Благо, их в Канаше у него было много. Слегка пошатываясь, он поднялся на пятый этаж, нажал на кнопку звонка своей квартиры. Впрочем, квартира принадлежала его жене – полгода назад он пришёл жить к одной русской женщине. Тоже хорошо! А в народе почему-то говорят: чем к бабе в дом, уж лучше в огонь. Может, раньше так и было… А теперь ничего зазорного в этом нет…

За дверью послышался невнятный шорох.

Вагиз снова нажал на звонок, потом, подумав немного, несколько раз ударил в дверь кулаком:

– Галя!

Неожиданно дверь распахнулась, и оттуда буквально вылетело широкое, покрытое красными пятнами лицо жены. Вагиз невольно попятился, словно на него замахнулись раскалённой сковородой.

– Не пущу! – заверещала женщина. – Надоел! Бестолковый, ленивый татарин! Сколько можно тебя кормить!.. – И дверь со стуком захлопнулась.

Тупо постояв некоторое время у двери, Вагиз спустился вниз и не спеша направился в сторону железнодорожного вокзала. Он не волновался: кто-нибудь да пригреет его у себя, может, встретится кто из приятелей. Сразу захотелось есть…

Теперь было нехорошо.

А как славно всё начиналось. Вагиз свою Галю даже в деревню возил. Они под ручку прошлись по улице. Разумеется, теперь русской женой никого в деревне не удивишь… Но народ всё-таки выходил посмотреть и ахал. А дети так и вовсе следом бежали… Да, удивляться было чему – Галя была выше мужа на целую голову, её огромное тело поддерживалось толстыми, как бочки, ногами. Мать Вагиза, которая всегда твердила: «Не сможешь ты жениться, кто ж за тебя пойдёт», увидев «невестку», лишилась дара речи.

Да, тогда было хорошо.

…На вокзале, как всегда, было полно народу. Вагиз протиснулся поближе к буфету. За столиком поодаль стояли двое и с аппетитом поедали курицу. Посередине стола торчала бутылка. Один из них – узкоглазый, с чёрными волосами, спадающими на выпуклый лоб, сделал Вагизу знак приблизиться.

– Ты, браток, чего такой смурной?

Второй протянул Вагизу стакан, наполненный до краёв водкой. Он, в отличие от первого, был желтоволос и веснушчат настолько, что, казалось, его веснушки вот-вот посыплются с его лица на пол.

Вагиз сказал им правду:

– Жена выгнала…

…Он проснулся от резких ударов по телу. Заплывшими глазами посмотрел по сторонам. Кажется, он спал в коровнике. Только что был на вокзале, а теперь почему-то валяется на соломе в хлеву…

– Где я? – спросил он удивлённо.

– В раю, браток, – рассмеялся Веснушчатый. – Теперь живи себе, забот не знай!