Первые годы армяне работали споро, дружно. Но сейчас в колхозе то ли деньги кончились, то ли объекты для строительства. Во всяком случае, половина армян занимались какой-то «мелочёвкой», а другая половина – возведением в райцентре трёхэтажного коттеджа для нашего председателя.

Но доблестные сыны Кавказа не спешили на родину. Да и куда им спешить, если они в конце каждого месяца, судя по блестящим глазам, небезрезультатно, кучковались у кабинета главбуха, тогда как колхозникам зарплату не платили уже несколько месяцев подряд…

По радио и телевидению то и дело передавали о войне в их стране, а тут куда ни сунься – армяне и азербайджанцы, – почти все боеспособные, а кто воюет – детвора, старики да бабы, что ли?..

Рафик спину не горбил, всё около председателя. Гостей из райцентра или Казани встречали на глухой поляне шашлыками, приготовленными лично Рафиком. Говорят, шашлык по-армянски из татарской овцы получается особенно вкусным. Не знаю, не пробовал.

Говорят ещё, что сам глава районной администрации хотел забрать Рафика себе, но наш председатель заартачился: «Что хочешь возьми, – якобы сказал он, – только Рафика не забирай!»

Как бы ни было, а на знаменитый «рафиковский» шашлык приезжали разные начальники, некоторые из них даже с девицами.

Вечером в клубе армяне тоже были желанными гостями.

Мы знали, что сельские девчата давно заглядываются на южных гостей. По правде говоря, не на нас же, деревенских пентюхов, им заглядываться. Армяне ходят прямо, гордо, подбородок – вперёд, и нос… А девки – они для того и девки, чтобы делать ложные выводы методом сравнения.

Конечно, мы, деревенские, злились за это на армян. И у меня руки в кулаки сжимались, да что толку? Кого запугаешь этими кулаками, да ещё спрятанными в карман?

Так и ходили мы, жалуясь друг другу, вынашивая планы мести… И всё же армяне оказались не такими уж плохими. Временами они приглашали нас распить бутылочку-другую, после чего «потеплевшие» джигиты широко улыбались и в доброте душевной готовы были отправить в Армению хоть всех аульских девушек.

Армянам не отказать во вкусе. Их внимание сразу привлекла Сююмбике – дочь пастуха Юсуфа. Особенно увивался за ней один армянин по имени Арсен. Он тенью ходил за ней со своими шоколадками да орешками, но Сююмбике не позволяла провожать себя ни местным парням, ни жгучим залётным армянам. Огонь-девка. Я тоже был влюблён в неё, но с ней смотрелся балда балдой, не умевшим и двух слов связать.

Вся деревня только и говорила, что о Сююмбике и Арсене. Дескать, влюблённый армянин совсем высох от своих страданий, почти не ест, не пьёт, а всё только о ней, Сююмбике, мечтает. Некоторые хвалили гордую девушку: «Молодец! Порядочная девушка не станет осквернять свой язык болтовнёй с каким-то приезжим!» Однако находились и такие «подружки», что ворчали, сами чуть не лопаясь от зависти и ревности: «Воображает из себя невесть кого! Будто она ханский отпрыск, а не дочь нищего пастуха…»

Стоило только Арсену поманить пальцем, как за ним, наверняка, побежала бы любая сельская девица. А вот Сююмбике не позволяла даже провожать себя.

Армяне, как известно, настойчивый народ.

Однажды Юсуфа позвал к себе в контору сам председатель колхоза. В кабинете уже сидели Рафик с Арсеном.

– Как живёшь-можешь, дядя Юсуф? – радушно улыбнулся ему председатель, встречая гостя у порога. – Что-то не видно тебя, уж не заболел ли случаем?

Растерянный Юсуф промямлил:

– Да нет… Старуха малость хворает…

На столе появилась водка, остатки знаменитого «рафиковского» шашлыка. (Юсуф потом долго будет хвастать, как его угощали «армянским шашлыком».) Выпили, закусили, выпили…

– Избёнка-то у тебя обветшала, дядя Юсуф, – посетовал председатель. – Ну ничего. В колхоз поступило пять финских домиков. Хочешь, один из них тебе выделю? Живите на здоровье, радуйтесь…

Одеревеневший от алкоголя язык не поворачивался, и бедный Юсуф лишь послушно кивал головой.

– Есть только одно обстоятельство, дядя Юсуф, – продолжал председатель. – Дело в том, что Арсен смертельно влюблён в твою дочь. Ну прямо Меджнун!.. Посмотри, как он высох от любви, несчастный, одни кожа да кости остались. Не ест, можно сказать, и не пьёт. Разве такие – извини, Арсен, – дохляки нужны моему колхозу?!

Председатель засмеялся и дружески посоветовал пастуху:

– Выйдет за него дочь, а мы тебе хорошее приданое – новый дом выделим.

Выпили очередной раз, и Юсуфу ничего не оставалось, как в знак согласия сунуть свою дряблую руку в могучую председательскую…

– Ну ты джигит! – похвалил его председатель. – Понимаешь текущий момент!

Армяне подарили Юсуфу кепку-«аэродром», а его старухе – отрез на платье.

Но пастух эту кепку не надевал – видимо, армянская голова пошире татарского «кочана».

Председатель своему слову хозяин – на следующий же день к избушке пастуха привезли необходимый комплект стройматериалов для финского домика. Оставалось собрать его – и «только»…

Но он до сих пор не собран. Мало того – досок в комплекте поубавилось. Хозяин – человек добрый, покладистый. Отчего не дать за бутылку пару досок? Пожалуйста… А доски в деревне везде пригодятся.

Впрочем, случалось, что ночью доски пастуха исчезали сами собой.

Арсен увёз нежную и гордую Сююмбике к себе на родину. Когда они отъезжали, я по каким-то делам находился возле конторы, и почти физически ощутил на себе резанувший, полный слёз, взгляд Сююмбике. Её припухшие губы шевельнулись, словно что-то сказать хотели. От неё веяло такой безысходностью, что я поспешно понурил голову. Позднее те самые подружки, что обвиняли Сююмбике в «излишней гордости», даже сложили о ней печальный баит. Баит о девушке, которую увозят на чужбину. Таков уж наш народ – он почему-то любит несчастных, униженных, прямо-таки содрогается от жалости к ним…

– И всё же ты намекни им, что я собираюсь дом возвести, – ещё раз попросил пастух, подойдя поближе и обдав меня водочным перегаром.

– Из чего ты собираешься дом построить?! – не удержался я от возмущения.

– Да-да… Стройматериалов не хватает… Но я попрошу ещё у председателя…

– Держи карман шире! – рассмеялся я. – Девка-то уже – тю-тю!

Паутина морщин недовольно всполыхнулась, и я уже побаивался, как бы пастух не начал материться. Его ругань практически невозможно остановить, она может шквалом пройтись от одного конца деревни к другому. Но старик, кажется, не собирался скандалить.

– Ну, не даст, так буду жить, как раньше жил. Мне уже недолго небо коптить. А финский домик отдам под мечеть. И то дело: везде мечети строят, а у нас – нет. Вчера только говорили об этом с муллой Шарифом. Если народ малость подсобит – будет Шариф, как и положено мулле, при мечети.

…В окне снова показалось лицо жены. Да, пора.

– Ну, ладно, до свидания, дядя Юсуф, – поспешил я отделаться от назойливого старика. – Выполню твою просьбу.

– Погоди-ка… – пастух нерешительно приблизился ко мне и как-то стеснительно попросил: – У тебя не найдётся по маленькой? Как говорится, чтобы дорога была удачной?.. А?..

Он скривился в жалкой улыбке.

– Вчера лишку перебрал…

Я молча отвернулся и пошёл к дому, спиной услышав приглушённый стон сожаления и шаркающие шаги удалявшегося пастуха.

Из села мы выехали на трёх «КамАЗах». Я – впереди, как более опытный: всё-таки у меня за спиной армейские дороги. Рафик, конечно, сел в мою машину. Он оказался не из разговорчивых, и я обрадовался этому, так как, в отличие от многих шофёров, не любил пустословия за баранкой… Гораздо приятнее предаваться в пути своим сокровенным думам, а если надоест, можно включить музыку.

Скоро я услышал какой-то подозрительный шорох в кабине. Оказалось, мышка! Маленькая, с пол-ладошки. Видимо, попала в машину вместе с зерном и каким-то образом перебралась в кабину. «Сейчас мы её поймаем и раздавим», – засуетился Рафик, но я отговорил его. «Не тронь! – сказал я. – Всё-таки она моя землячка, с нашей деревни!»