Сироте деваться некуда. Некоторое время я пытался перебиваться сам, пока однажды охотники за прибрежными акутами не набрели на мой дом. Остались у меня на некоторое время до окончания промысла. Слово за слово – раззнакомились. Тогда я, наивный мальчишка, не видящий жизни и плохих людей, питающийся слухами и сплетнями, что иногда долетали до нашего утеса из соседних деревень, мало что знал о происходящем на Архипелаге. Да, война. Но теперь ведь вроде мир. Мудрый Аббас хоть и жесткий царь, но все же не предал наш край разорению, а пытается наладить жизнь на Архипелаге. Обмолвился словом о матери, отце. А утром проснулся связанным по рукам ногам.

Заполучить того, кого ищет сам царь, оказалось намного выгоднее, чем ценные меха редких акутов. Потому меня в скорости доставили по назначению. Характер мне ломали долго, десятки раз я пытался бежать от дворцовой жизни, учителей, кажущихся непосильными обязанностей. Сотни раз был наказан нещадным образом за дерзость и свободолюбие.

Аббасу нравилось наблюдать за процессом. История с бастардом, из которого хотят сделать сиртингина, веселила его. Не поверишь, сколько раз я искренне клялся богам, что убью его. Но однажды пришло понимание, что смысл не в этом. Смысл в том, чтобы СТАТЬ СИРТИНГИНОМ. И не просто таковым: а умным, если надо – хитрым. Поднять Архипелаг на ту высоту, на которую Аббас уже не взглянет свысока. С которой будет считаться. К которой будет прислушиваться. Я понял, что Архипелаг должен перестать быть дойной коровой, а стать надежным союзником царю.

И я искренне надеюсь, что мне это удается, дочка. – Варл взял девушку за руку. – Да, мы все еще зависимы и по большому счету уязвимы перед Востоком. Нет на островах ни одной семьи, что не пострадала от вторжения тогда. Но сейчас, кроме податей и налогов – пусть больших, но все же – Архипелаг обременяет только статус колонии. А сейчас еще и ты…

– Что я? – девушка напряглась.

– Ты – залог мира, Дайон. Залог покоя для всего Архипелага.

– Не поняла. – Сердце забилось неприятно сильно, и Дайон могла поклясться, что его слышно.

– Ты выйдешь замуж за Аласкара, сына восточного царя.

После того, как Варлу удалось привести дочь в чувство, Дайон посмотрела на него мутными глазами. Не вставая с песка, все пыталась прогнать наваждение: слова отца эхом звучали в голове, четко повторяясь, как в кошмаре. Все пыталась осмыслить сказанное, но оно никак не ложилось на ум, не воспринималось, как нечто здравое и естественное.

Все ее существо протестовало и орало в дикой истерике. И неизвестно, чего внутри было больше: замешательства и стыда? Ведь ее будущий муж даже не удосужился организовать брак по договоренности, ввиду невозможности своего присутствия на Архипелаге и, по сути, бросил ее у священной арки. Или страха перед могущественным тестем, который в свое время безжалостно подмял под себя ее родину и стал причиной невзгод и горя многих семей на островах? Как? Как ТАК можно?

– Это я. Это все я виновата. Я отреклась, я предала веру. Простите меня! Верните все назад, оставьте, как есть. Я пойду в храм, буду служить… Сивея, Дарт, Ворус, явите сострадание и милость свою…

Сиртингин не на шутку испугался, подумав, что у дочери от сильного потрясения начался бред, и она повредилась рассудком. Он ведь так берег, так хотел сберечь свою маленькую синеокую Дайон. Хриплым голосом крикнул телохранителям. Те прибежали через пару мгновений, едва не свернув себе шею на склоне.

– Воды! Дайте воды!

Половина фляжки ушла, прежде чем взгляд Дайон приобрел что-то более-менее осмысленное.

– Поедем домой, милая. – Варл помог дочери сесть, бережно поддерживая под плечи, гладил дрожащие руки. – Поедем.

– Нет. Домой не надо. – Девушка растерла онемевшее лицо, встряхнула головой. – Позволь остаться, отец.

Голос дрогнул:

– Может, это последние дни, когда я вот так…

– Ты же знаешь, я не смогу уйти.

– Сможешь. – Неожиданно твердо заявила Дайон. – И уйдешь. Езжай домой, отец. Успокой маму. Мне нужно время, чтобы придти в себя. Когда буду готова – вернусь.

Синие глаза смотрели трезво. Слова звучали убедительно и веско. И у сиртингина немного отлегло от сердца.

– Пообещай мне…

– Клянусь! – опустила глаза. – Я не сделаю ничего из того, за что мне было бы стыдно, а вам с мамой горько и больно. Если тебе так будет легче, можешь оставить своих ребят. Пусть будут со мной все время, что я проведу в бухте.

Варл обнял дочь:

– Девочка моя. Если б я мог! Если бы только мог сделать хоть что-нибудь…

– Я знаю, отец. – Уткнулась ему в плечо, стараясь подавить рвущиеся наружу слезы. – Я знаю.

***

Мужчина уехал ближе к полудню. Уверенный, что Дайон не натворит глупостей и не навредит себе, помчался домой успокаивать уже давно извившуюся Адалию. Дайон осталась на пляже под присмотром верных людей. К слову, славные ребята уже натаскали хвороста и пополнили запасы воды. Предвидя не одну ночь под звездами, разбили маленький лагерь недалеко от пляжа. На таком расстоянии, чтобы не тревожить госпожу, но и иметь возможность наблюдать за ней.

Дайон же, закрыв глаза, слушала море. Гася горечь в душе и пытаясь наполнить пустоту внутри шумом волн, впитать ощущения места.

Чтоб под завязку, чтобы надолго.

Прощалась. И привыкала к той мысли, что прощается. Как ни коробило все происходящее, но пути назад нет. Ни у нее, ни у родителей. Ни у Архипелага.

Признаться, она думала о многих вариантах решения. Но это было решением только для нее. Слишком ЭГОИСТИЧНЫМ решением. Но теперь Дайон не могла поступить так – только не после того, что отец рассказал ей. Теперь девушка четко понимала, что так и будет: нужно осознанно и твердо принимать другие решения. Да что там решения? – просто смириться. НУЖНО смириться. Не для себя, но для других. Как отец. Пора взрослеть.

Вот и нет козырей, ничего не осталось. – С горечью думала девушка. – Вот и рассыпалось все, что было для меня важным. Как пыль, как этот песок под ладонями.

Беззвучно трясясь от слез, набрала полные пригоршни песка и, высыпав половину – во вторую уткнулась лицом, тихонько подвывая, заставляя себя, внутреннюю заткнуться, не корчиться, перестать кричать.

Успокоение пришло только к вечеру – лениво и не охотно. Апатично сгладило эмоции, сменив бурю на безразличие. Море притихло, и даже волны, казалось, также апатично перекатывали гальку. Как и Дайон перекатывала мысли в своей уставшей от них голове. Обессиленная сошедшими на нет потрясениями и переживаниями, молча опустилась на песок и не заметила, как уснула.

Утро принесло некое подобие облегчения и ситуация показалась Дайон если не конечной точкой ее жизненного маршрута, то уж точно чередой ступеней. По которым с трудом, но нужно подняться. Чтобы стать сильнее и вновь обрести себя.

Со стороны лагеря пахло дымом и съестным. Наверняка один из воинов доставил провизию с виллы. Но мысль о еде ничем не отозвалась в организме: ни урчанием в животе, ни потугами заставить себя хоть что-нибудь съесть.

– Эй! я купаться. За мной не ходить! – Знала, что сейчас будут возражения, потому добавила. – Топиться и сбегать не собираюсь. Обещаю.

Последнее буркнула скорее себе, чем солдатам. Отойдя немного в сторону, девушка оглянулась через плечо. Убедившись, что лишних глаз нет, привычно раздвинула руками густой хмызняк и дикий табак, скрывающий узкую расщелину между нагромождениями валунов. Они стояли так тесно друг к другу, что прохода не было заметно. И увидеть его можно было только, если точно знаешь, что он там есть.

Прощемившись в узкий лаз, девушка с легкостью оказалась по другую сторону камней. Прошла еще немного вперед. Рыхлый песок гасил звуки шагов, потому ничто не выдавало перемещения Дайон в маленьком ущелье. Оно уходило в сторону, немного огибая крутой склон, а по итогу открывалось широким выходом к другому месту на побережье – большой запруде с полосой белого пляжа и пещерой. К тому самому месту. О котором не знал даже отец. И которое, собственно и было вторым домом.