Кирк привычно топтался рядом, терпеливое ожидая, пока Дайон продышит восхищение первой встречи – ведь она всегда застывала здесь, словно видела все это впервые – впитает соль бриза, успокоит мысли. Через пару минут взяв поводья, Дайон пошла дальше. Сапоги утопали в песке, когда она боком спускалась с крутого склона. Цикады испуганно возмущались в ближайших кустах и густых пучках травы, все еще пытающейся отвоевать себе место среди наступающего белого песка и обломков скал.

Она знала, что отец будет искать ее, что наверняка уже послал кого-то из своих людей. Пусть, пусть найдет ее здесь. И успокоится. А завтра она достанет из рукавов несколько козырей.

Море тихо перекатывало свои серебряные волны. И с ним рядом Дайон казалась себе маленькой, а все ее проблемы становились мелочными и незначительными. Глядя на темную, слившуюся с ночным небом воду, девушка глубоко вдохнула и впервые за сегодня улыбнулась. С ясным осознанием правильности своих дальнейших действий.

Как Дайон и предполагала, отец пришел утром. Она заснула незадолго до рассвета, остро чувствуя чужое присутствие всю ночь. Кирк то и дело всхрапывал, переступал длинными ногами, но вцелом вел себя спокойно. Из чего девушка сделала вывод, что находящиеся рядом люди не враги, а скорее всего, ее охрана. Когда солнце только-только стало подкрашивать небосвод в светлые оттенки серого, она услышала шаги.

Отец шел один, без сопровождения. И Дайон была благодарна ему за то, что телохранители остались за дюнами. Она сидела на песке, подогнув ноги. Не повернула головы даже. Походку отца она узнала бы из тысячи. Даже плотный песок не мог заглушить его родные, такие особенные шаги.

Конечно, заслуги в том, что ее слух стал таким уникальным, нет. Как и в том, насколько хорошо она держится в седле или метает ножи, или справляется с мечом. Ее заслуга только в старании, силе воли и стойкости…

– Море всегда прекрасно, правда? – отец уселся рядом, мало беспокоясь о том, что испачкается его дорогой наряд.

– Ты ведь не об этом пришел поговорить.

Сиртингин кивнул:

– Мама беспокоится. – Дайон сжала зубы. – Я знаю тебе нужно время, чтобы успокоиться и принять все…

– Мне нужна пара дней. Скажи маме, чтобы не волновалась. У меня все в порядке.

– Тебе нужно что-нибудь?

– Ничего из того, что я не могу добыть сама.

Сиртингин улыбнулся с гордостью. Затем свесил руки с колен и некоторое время молча смотрел, как над морем разгорается новый день. Сердце его заполняла надежда на то, что, возможно, Дайон и вправду оценит сложившуюся ситуацию с другой стороны. Но зная свою дочь… Надежда явно проигрывала тревоге.

– Знаешь, я ведь рос в бедной семье. Порой, некоторые дни проходили впроголодь. Маленький клочок земли не мог прокормить нас с отцом. Потому в основном мы жили с того, что давало море. Но мы были счастливы с ним, в своей нищете, считая гроши, вырученные с продажи рыбы и тратя их на ярмарке. В своем крохотном доме на прибрежных скалах…

Я всегда поражался, как человек, родившийся у моря, такой умный, коим он несомненно был, так несноровисто и неловко ловит рыбу. – Варл улыбнулся своим воспоминаниям. – Зато у меня хорошо получалось! Порой, мой улов в разы превосходил добычу отца. Мы пекли ее в костре, на горячих камнях или варили в котле. Прямо на берегу. И это был настоящий пир. Я до сих пор помню вкус той рыбы. Больше я никогда не ел ничего подобного, потому что рыба эта была прибавлена радостью и азартом от собственного труда и стараний, вольностью простирающегося вокруг пространства. Свободой, Дайон. – Девушка оторвала взгляд от горизонта и внимательно посмотрела на отца. – Я любил ее. Всегда любил свободу – дерзко, порой отчаянно цеплялся за нее. Но жизнь штука непростая и порой чем-то приходится жертвовать.

– Ты никогда не рассказывал мне этого. – Дайон не веря, вглядывалась в родные черты. Оказывается, и у отца были тайны. – Если ты рос бедняком, здесь на побережье, как же тогда ты стал сиртингином?

Варл вздохнул и снова перевел взгляд на горизонт.

– Не скажу, что это становление было из приятных. Моя мать была из правящей династии. Отец, как выяснилось, тоже непростых кровей. Это объяснило многое: и ум, несвойственный обычному рыбаку, и его неприспособленность к некоторым аспектам простой незатейливой жизни. Но я все равно родился бастардом. Род моего отца обеднел и был далек от элиты, разве что по рождению и крови принадлежал к ней. Естественно, мои родители не могли быть вместе.

Когда вскрылся факт появления нежелательного ребенка, меня отлучили от матери сразу же после рождения. Поддавшись ее слезам, не умертвили, а послали на содержание к дальним холмам, изрядно заплатив за молчание фермерам, которые обязались заботиться обо мне. Родственников по отцовской линии окончательно пустили по миру, а особо не сдающихся отправили на виселицу. Отца сослали в рудники на северные острова.

– Как жестоко. – У Дайон сел голос, и она попыталась прочистить горло. Слезы комом стояли поперек него.

–Не поспоришь. – Сиртингин скрыл горькую усмешку в бороде. – Уж не знаю, с помощью богов или с человеческой помощью, но отец сбежал оттуда. Выведав, где я он выкрал меня и привез сюда, на юго-восточное побережье. Думал, что здесь на самом большом острове Архипелага с его многочисленными рыбацкими деревушками нам будет проще затеряться. И на какое-то время мы действительно затерялись.

– А что же случилось потом?

– А потом случилась война, Дайон. Захватчики пришли из-за моря. Но ты ведь и сама знаешь историю. Хотя и прогуляла не один урок. – Мужчина в шутливом укоре посмотрел на дочь, но затем снова стал серьезным и продолжил:

– Осада была недолгой, сценарий захвата власти – коротким. Враги ударили сразу по Большому острову, сердцу Архипелага. Мою мать, вдовствующего владыку и всех, кто не пожелал присягнуть на верность завоевателям, захватили в плен и прилюдно обезглавили. Хоть остальные острова и народ еще пытались оказать сопротивление, конец был близок и однозначен.

Аббас, заморский царь наложил лапы на все, до чего мог дотянуться. Архипелаг стал колонией восточного царства. Разгромленной, поставленной на колени колонией. Но людям свойственно приспосабливаться, смиряться, выживать и возрождать. Не смотря на жесткость и алчность, Аббас оказался мудрым царем. Недаром под его властью столько земель. Он посчитал, что колония будет функционировать и развиваться лучше, если народ постарается сам для себя, а не для какого-то там заморского царя.

Потому восточных ставленников на высоких посадах и должностях было минимальное количество. И то они выступали больше как наблюдатели, нежели контролеры. Аббас создал Сиртрат, куда должны были входить главы семей всей элиты островов, а номинально трех. И соответственно три сиртингина – правители округов. И если на Северном и Западном проблем не возникло, и претенденты были назначены достаточно быстро, то вот с юго-восточным Большим островом появились проблемы.

Никто не решался занять должность сиртингина, Главы Сиртрата, который чуть что случись, должен был головой отвечать перед Аббасом. А уж как показывало время, мудрый царь умел подкопаться и найти, за что эту самую голову снять. Причем, не только с виновника, а еще и с кого-нибудь из его ближайшего окружения. Чтоб другим неповадно было лукавить, собственную армию собирать, из казны себе отсыпать или поднимать народ на восстание.

Тирания тиранией, но претенденты держались недолго. Смена властителей юго-восточного округа стала раздражать и самого царя. Своих верных людей было жалко, а очередную процветающую колонию хотелось. Как там на самом деле было, я не знаю, но только Аббас проведал про историю с незаконнорожденным ребенком. К тому моменту как меня отыскали, я уже и сам знал ее. Мне было четырнадцать, когда отец, умирая в лихорадке, рассказал, кто мы с ним на самом деле.

До того момента я никогда не испытывал ненависти к кому бы то ни было. Но тогда я искренне радовался той участи, что постигла моего так называемого деда. Боги отплатили ему за содеянное. Правда, матери они меня тоже лишили.