Нет! Не успела. Все оборвалось внутри. Группа из пятидесяти всадников во главе с сиртингином выехала на широкий тракт у подножия холма и понеслась по нему вдоль кромки моря к пристани. Белый Плащ Варла развевался, словно знамя над Сиртратом…

– Отец! – Дайон ударила лошадь шпорами, и бедное животное, устало заржав, рванулось вперед. – Вернись. Не надо!

Возможно, он был прав в своем желании уладить дело мирным путем, поговорив и разобравшись. И возможно, это сработало бы. Но Дайон своими глазами видела безжалостный обстрел солдат всего пару часов назад. И была уверена, что переговоры бесполезны. Бессмысленны перед той жестокостью и злобой, с которой неприятель подошел к их берегам.

Вот уже до пирса осталось совсем немного. Вот войска на нем сменили позиции, выстроившись в букву «п» и перегородили выход к морю. Сейчас капкан, в который отец идет добровольно захлопнется!

Дайон казалось, она видит сон, страшный и реальный. Когда тело ватное, а ты двигаешься в нем, словно по грудь в воде. И хочется, бежать быстрее, кричать громче, но эта вода будто становится вязкой, тягучей. И горло перехватывает в хрип, и ты обездвижен и можешь только наблюдать…

***

Копыта бойко застучали по каменным плитам пирса. После песчаного тракта этот звук казался неестественно громким. Таким же, как и стук его сердца при взгляде на трупы расстрелянных солдат, что кучей были свалены у парапета. Взмахом руки, Варл остановил отряд. Оглядел выстроившихся в ровные непоколебимые шеренги восточные войска. Он знал это еще не все, и если сейчас как Глава Архипелага он не сможет что-нибудь сделать, этих шеренг станет в десятки, а то и в сотню раз больше.

– Я ванн Варл, правитель города четырех холмов, сиртингин юго-восточного округа и Глава Сиртрата. Явился сюда парламентером и заявляю о желании говорить с царем Аббасом или его представителем.

Несколько долгих мгновений ничего не происходило. Солдаты неприятеля, словно частокол стояли, не шелохнувшись. Но вот после негромкого приказа они расступились. И со стороны моря от пришвартованной у пирса ладьи по широким ступеням поднялся… нет, не Аббас. И даже не его посол, представитель или парламентер.

Ветер раздул его коричневый плащ, когда совсем еще молодой мужчина остановился напротив сиртингина и расправил плечи. Подхватил несколько длинных жгуче-черных прядей волос, что рассыпались по плечам из-под кожаного превосходно сработанного шлема. Пронзительные глаза цвета стали смотрели холодно и спокойно из-под темных вразлет бровей.

– Аласкар? – Варл не мог скрыть удивления. Нога царевича еще никогда не ступала на берега Архипелага. Варл видел его несколько раз, но всегда на материке, когда ездил туда по делам. Сиртингин спешился и, хоть это ему стоило больших внутренних сил, поклонился. Стараясь, чтобы в голосе не сквозил гнев, произнес:

– Приветствую тебя, Аласкар, сын царя моего. И прошу о великодушном снисхождении – возможности узнать, по какой причине ты пришел сюда со столь разрушительной силой? Почему напал на берега Архипелага, что всегда был верен востоку и исправно выполнял все условия мира?

Вместо ответа царевич слегка кивнул головой своим солдатом, и первая шеренга, слаженно и быстро перестроившись, окружила ванна и его воинов. Ощетинилась копьями, направив их на парламентеров. Вторая – вздернула луки.

– Что происходит, царевич? Если я в чем-то виновен, объясни мне. И покарай, если так уж нужно. Но не трогай моих людей!

Аласкар приблизился. В глазах полыхала ярость, но голос был жаляще холодным, почти тихим. Но этого не менее угрожающим:

– Тебя, твоих людей, Большой остров и все, что здесь вижу, я сотру в порошок и сдую с лица земли. Так, чтобы даже боги не вспомнили, а существовал ли Архипелаг вообще?

По знаку царевича солдаты скрутили сиртингину руки и швырнули на плиты пирса. Охрана за спиной Варла заволновалась, но не совершила попыток помочь – острия копий красноречиво уперлись в шеи самым активным. Мужчина, не ожидавший подобного, будучи пораженным, первое время даже не пытался подняться. Но затем с трудом встал на колени и спросил:

– Но за что? Колония всегда была верна твоему отцу, а я всегда хотел мира! Даже свою дочь был готов отдать тебе!

– Зачем мне твоя дочь? – царевич презрительно усмехнулся, но волевые губы тут же подавили усмешку и побелели от гнева. – На востоке много дочерей. Зачем мне выкормыш предателя, что бьет в спину?

– О чем ты? Боги свидетели, я не понимаю тебя!

– Не понимаешь? – Аласкар нагнулся над мужчиной и глухо прорычал ему в лицо:

– ТВОИ ЛЮДИ! УБИЛИ! МОЕГО ОТЦА!

Потрясенный Варл вздрогнул:

– Не может такого быть! Это ошибка!

–Одна из твоих ошибок сгниет в темнице моего дворца, проклиная каждый миг своей жизни. Другая, к моему сожалению, отделалась слишком легко и была разодрана на площади скорбящими подданными моего царя!

Коричневый, подбитый серебром плащ, взметнулся, когда Аласкар не говоря больше ни слова, развернулся и зашагал прочь с пирса.

***

Дайон не спешилась даже. Сквозь туман в голове не поняла, что просто съехала, свалилась с лошади. Скуля и сжимая голову руками, смотрела, как падают скошенные стрелами солдаты. Завыла в голос, когда осознала, что в месиве происходящего больше не видит отца. Упав в траву, не замечала, что кричит и уже не слышит собственного голоса.

А внизу, стоя в большой ладье, качающейся на волнах, восточный царевич подумал, что ему послышалось. И еще некоторое время всматривался туда, где на вершине холма топталась одинокая лошадь…

Северный порт, когда-то призванный защищать Большой остров, сердце Архипелага действительно был мощным оборонительным сооружением. Вход в бухту до сих пор огорожен мощным морским молом шириной восемь метров и длиной около семи ста. Основанием ему служат скальные придонные породы. А наверху с двух сторон стоят квадратные сторожевые башни.

В середине мола есть небольшой проход для кораблей. Этот вход в гавань был сделан по примеру ворот древних крепостей. С двух сторон он ограничен направляющими дамбами длиной под сто метров. Если вражеский корабль вошел бы в этот узкий ход, он сразу бы оказался под обстрелом защитников города с двух сторон и вряд ли смог бы пробраться в гавань. Но восточные корабли, даже не смотря на отсутствие у Архипелага оборонительных сил не стали соваться внутрь, а грамотно расположившись на входе, просто перекрыли его: выстроились плотным рядом, выставив вперед свои окованные медью носы-тараны.

Пару сотен человек все-таки заняли оборонительные позиции, но что могли сделать стрелы против мощной флотилии? Несколько пушек, оставшихся еще со времен подписания договора и спрятанных до поры до времени были установлены и развернуты в сторону неприятеля. Но молчали: защитники не хотели провоцировать противника на нанесение еще больших разрушений.

Дайон со злостью, что переборола горе, смотрела на то, как враг по– хозяйски располагается на позициях в северном порту. Все это она видела, окаменелая, застывшая. Ветер трепал выбившиеся из кос волосы и студил горячие щеки. Она все еще всхлипывала, но это не было потворством переживаниям – эмоциям все еще нужен был выход. Дайон лишь прокричала те, что душили камнем у горла, а остальные пустила внутрь, в сердце. Спрятала там. И теперь каждый вдох был тяжелее предыдущего, а ощущения под левой ключицей все больше причиняли боль.

Отвернулась и зашагала туда, где лошадь мирно щипала траву, неловко поймала поводья и вскарабкалась в седло. Руки и ноги дрожали – сейчас им не было веры. Как и тому напускному спокойствию, с которым девушка смотрела вперед. Она не знала, что делать дальше…

Основная задача была провалена. Она, ничтожная, ничего не смогла сделать. Не спасла отца. А теперь как сказать? Как теперь сказать маме?

Понукая животное, вновь выехала на дорогу. Хорошо, что сиртингин любил уединение, и вилла была выстроена подальше от центра и шумных площадей, от рынка и Сиртрата. Ведь именно туда сейчас направит свои войска Аббас.