– Ах, да! – будто действительно вспомнил. – Так вот: если к тебе придет такой, как я, ты будешь мертва.

– Здорово! И самое главное, очень обнадеживающе. – Дайон уперла кулаки в бока. – Что, шансов совсем никаких?

– Если только парочка, совсем маленьких. Но я могу их увеличить и в количестве, и в объеме. При условии, что будешь слушаться и стараться.

– Может, нужно принести какое-нибудь оружие? Меч, например.

Хмыкнув, Раф бросил ей палку, и Дайон неловко поймала ее.

– Пока не поумнеешь – это будет твоим мечом!

И началось…

Синяки, кровоподтеки, царапины. Уставшая, измученная, а иногда и в кое– где порванной одежде, Дайон еле живая приползала домой. Кирк крутил носом и тревожно всхрапывал, чувствуя, что от девушки разит потом и засохшей кровью.

Встревоженные служанки первое время помогали скрывать столь вопиющие факты, а Дайон старалась больше бывать дома, проводить время с родителями, во избежание неприятностей. Даже стала более усердно учиться. Но порой, ее отлучки и внешний вид вызывали гораздо больше вопросов, чем хотелось бы девушке. Ее оправданий уже не хватало. Как и фантазии их придумывать и делать менее повторяющимися.

Потому и начались домашние аресты, следящая за передвижениями стража, которую приходилось запутывать. Мать запретила брать Кирка. Более того, пригрозила, что если конь, снова пропадет из конюшни, когда Дайон наказана, она отдаст его на бойню. Слава богам, никто еще не обнаружил, как потихоньку оружейная лишается определенных боевых единиц: щитов, мечей, копий, арбалетов.

Угроза возымела действие. Кирк, сытый и довольный толстел в конюшнях и резвился в загонах, а Дайон вылезая в окно, носилась к побережью и обратно на своих двоих. Нечаянно обнаруженный колодец помог делу. До бухты она стала добираться в разы быстрее – всего-то оставалось, что взбежать на холм, оттуда по гряде через лес, да со склона спуститься.

Раф срывал с нее по три шкуры. Про семь потов и говорить нечего. А когда Дайон молила о пощаде, злился и заставлял повторять все сначала.

– Почему ты не учишь меня защищаться, только нападать? – Спрашивала девушка во время короткого отдыха.

– Если научишься убивать, защищаться не придется. А если и придется, то, уже умея наносить удар в нападении, будешь знать, как от него увернуться в обороне.

Совместные тренировки пошли Рафу на пользу: рана все меньше беспокоила его, ссохшиеся в шахтах мышцы снова налились, он будто стал казаться выше и крепче. Дайон не раз ловила себя на мысли, что возможно, могла бы и влюбиться в него. Но Раф был слишком циничным, едким и пошлым, чтобы избирать его в качестве объекта для обожания. А вот другом, учителем и советчиком он был хорошим. И за это Дайон любила его всей душой.

Почти два года пронеслись как самый лучший приключенческий сон. Дайон окрепла, вытянулась, стала ловкой и гибкой. Раф постоянно шутил, что она слишком плоская для девчонки ее возраста. А однажды, увидев ее в платье и с прической, громко ржал, давясь потом в приступе икоты. Тогда же Дайон, совсем не обескураженная таким поведением друга, молча и без стеснения сняла с себя одежду и пошла купаться. А выйдя из воды, вытерлась расшитым шелком, пахнущим духами после приема, нацепила штаны и рубашку, и как ни в чем не бывало, стала тренироваться.

И Рафу пришлось заткнуться. Приняв во внимание тот факт, что Дайон не только друг, но еще и девушка, которая непонятно каким образом – и когда собственно? – превратилась в девушку привлекательную, чью фигуру все это время хорошо скрывала мужская одежда. Как-то резко болезненные приемы на тренировках стали более щадящими, нагрузки меньшими, а время на отдых большим .

А потом Раф пропал. Ушел навсегда из ее жизни.

Как-то после очередного наказания и недельной отсидки дома под присмотром десятка служанок и неусыпной стражи у дверей, Дайон примчалась в бухту. Море катило шелестящие галькой волны и тихо перемигивалось солнечными бликами. Пустой пляж с давно остывшим очагом встретил тишиной и безмятежностью. А пещера – запиской.

«Бухта стала мне домом, но я вынужден покинуть ее. За выступом в море, среди валунов привязана лодка. Я делал ее, чтобы скоротать время, пока ты бывала дома. Она твоя.

Хочу, чтобы ты знала, Дайон: ты спасла меня не только тогда, когда море прибило меня к берегу – ты спасала меня каждый день, пока была рядом. Это было лучшее из того, что случалось со мной. Но я должен двигаться дальше и строить свою жизнь»

И все.

Все поплыло перед глазами. Он бросил ее. Тогда, в своем эгоизме Дайон искренне верила в то, что Раф действительно БРОСИЛ ее. Оставил одну. Предал. Скрутилась у кромки воды, лежала на боку, отрекаясь от всех и всего, отрекаясь от богов в своей преданности. Думала, насколько трусливым нужно быть, чтобы не осмелиться сказать, глядя в глаза, а доверить расставание бумаге?

Сейчас же, глядя на пустую урну, в которой похоронила память о Рафе, Дайон понимала, что он не мог поступить иначе. Что держало его, взрослого мужчину в бухте? Мелкая соплячка, которая из-за самолюбования и эгоизма не замечала простых вещей? Не замечала и даже не думала о том, что другой человек, пусть и друг – это не игрушка. Что у него должна, просто обязана быть своя жизнь, потребности, надежды и цели, которые он хотел бы достигнуть. Что ему тоже нужна свобода.

Сейчас медленно, но верно до девушки доходило, что она многое могла бы изменить: довериться отцу и убедить его, что Раф – хороший человек. Возможно, подыскать ему место на вилле, выпросить у отца должность для него. В конце концов, отплатить ему нормальной жизнью, а не изоляцией от других людей без полноты ощущений этой самой жизни.

Сейчас она многое сделала бы по-другому. Сейчас. Но не тогда. Дайон в сердцах и злости на себя схватила урну и швырнула ее об скалу. Сквозь слезы посмотрела, как осыпаются осколки. В последний раз окинула взглядом тихий пляж, на котором не была уже семь месяцев и, не оглядываясь, пошла к ущелью: солдаты отца наверняка уже приметили ее долгое отсутствие и чего доброго начнут искать ее, а не найдя, помчатся на виллу за сиртингином.

***

Дайон провела на пляже еще четыре дня. Освободив разум от тяжелых мыслей, смирившись с предстоящей свадьбой и, более-менее успокоив себя, девушка в последний раз легла спать под открытым небом. Низко висящие звезды спокойно и холодно перемигивались прямо над головой. Смотрели на нее своими яркими, но безразличными глазами. Повернувшись на бок, Дайон постаралась не думать о будущем. Даже о завтрашнем дне не хотела размышлять, искренне желая, чтобы утро никогда не наступило.

Но утро наступило. И разбудило девушку диким грохотом. Таким, что содрогнулось все ее существо. Дайон в страхе вскинулась на ноги. Плохо соображая после резко прерванного сна, стала карабкаться на склон. Песок осыпался, мелкие камни выскальзывали из-под слабых спросонья ног, а грохот становился все оглушительнее, ритмично повторяясь снова и снова.

Перепуганные солдаты, всматриваясь в море, немо тыкали вдаль пальцами. Подбежав к ним, Дайон посмотрела в указанном направлении и ахнула – в предрассветной дымке, застилавшей залив, показался корабль. Потом еще один, и еще. Их было много, больших, быстро скользящих, словно они летели над водой. Некоторые, вошедшие в порт, разворачивались бортами к суше. И Дайон явственно видела, как пологие бока кораблей вспыхивали ярко-желтыми огнями. После чего раздавался оглушающий гром, усиливавшийся эхом спящего залива.

Прибывшая флотилия не была торговой. Это были военные корабли!

И сейчас они обстреливали порт!

Домой! – Мысль плетью подстегнула замершее в потрясении тело. Подскочила к Кирку. Конь, испуганный залпами, ржал и, нервно прядя ушами, приседал на задние ноги. Схватившись за гриву, Дайон вскочила ему на спину. Забытое седло и сбруя так и остались лежать на земле. Не дожидаясь замешкавшихся охранников, седлавших своих лошадей, рванула в сторону зеленых холмов и еще не проснувшегося города.