– Почему? – спросил д’Артаньян. – А вас обоих как в мушкетёры приняли?

– Я сумел телепортироваться в королевский дворец, точно в покои принцессы, – ответил Фанфан-Тюльпан. – Меня хотели повесить, но не получилось. Тогда меня и зачислили в мушкетёры.

– Вау! – воскликнул д’Артаньян.

– А я хотел создать мафию на три века раньше, чем полагается, – ответил Картуш. – Поэтому и оказался здесь.

– Тоже вау! – кивнул д’Артаньян.

– Чувак, проходи, не задерживай очередь, – сказал д’Артаньяну Фанфан-Тюльпан. – Кто там следующий, тоже проходите.

– Так вот, а я отправлял Робин Гуду сообщения… – продолжал Картуш, но д’Артаньян уже не расслышал этот рассказ про новый способ связи, изобретённый разбойниками.

Наш герой вошёл в приёмную, где увидел толпу парижан, ломившихся на приём к сенцею королевских мушкетёров. Естественно, Лесли Нильсен ограничил вход в свой кабинет, поставив парочку охранников у двери и обзаведясь собственной службой бюрократов. Один из этих бюрократов подскочил к д’Артаньяну с пачкой анкет в руке.

– Заполните анкету, пожалуйста! – улыбнулся бюрократ.

– Зачем? – не понял д’Артаньян.

– Укажите там ваше имя и цель вашего визита, – ответил бюрократ. – Месье Нильсен вас вызовет.

– Ну ладно, – сказал д’Артаньян и взял в руки анкету.

В графе «Цель визита» он совершенно честно написал: «Какой-то астральный призрак велел мне стать мушкетёром».

Бюрократ, забрав анкету у д’Артаньяна и прочитав её, выразил на своём служебном фейсе некоторое удивление, но всё равно положил анкету в стопку и отнёс в кабинет Лесли Нильсена.

Д’Артаньян остался ждать в приёмной. Это была роскошная комната, битком набитая посетителями. На диванчике у двери сидели двое мушкетёров. Они занимали самое привилегированное положение, – остальные посетители стояли. Один из мушкетёров внешне напоминал японского Хотея, второй же смахивал на эльфа из «Властелина Колец» в исполнении Орландо Блума. Сходство усиливалось за счёт того, что Орландо Блум, кажется, тоже буддист.

Мушкетёр, внешне напоминавший Хотея, поглаживал рукой свою расшитую золотом перевязь, на которой висела шпага весьма внушительного размера.

– А я тебе говорю, что я эту перевязь купил! – сказал мушкетёр. – И никакая герцогиня мне её не дарила! Хотя, признаться честно, за мои-то любовные подвиги десяток этих герцогинь мог бы подарить мне пол-Франции! Так-то, дорогой мой Арамис!

– Право же, Портос, не разыгрывайте меня! – воскликнул Арамис. – Конечно, наши герцогини любят полных мужчин, но чтобы пол-Франции! Сомневаюсь. Хотя на такую перевязь вашей любовной активности вполне бы хватило.

– Вы слишком низко меня оцениваете, Арамис, – сказал Портос. – У вас-то роман с этой…

– Тихо! – предупредил Арамис.

– С этой… этой… – запнулся Портос. – Ну, с той самой, а я ж молчу!

– Портос, я тоже буду молчать, когда узнаю, кто подарил вам перевязь, – сказал Арамис.

– Всё-то вам надо знать, – вздохнул Портос. – Впрочем, хватит говорить обо мне. Что слышно о других мушкетёрах и их бабах?

Арамис собирался что-то сказать, но в этот момент из двери высунулся секретарь Лесли Нильсена и канцелярским голоском проскрипел:

– Месье д’Артаньян, заходите!

Д’Артаньян, сожалея, что не услышал сплетен о бабах, зашёл в кабинет. Лесли Нильсен сидел за столом в чёрном кимоно. Д’Артаньян не успел рассмотреть все детали его облика, так как Нильсен встал, вежливо сказал: «Обождите минутку», подошёл к двери, сам выглянул в приёмную и проорал:

– Атос! Портос! Арамис! Живо ко мне! Все трое, чтоб вас!

Д’Артаньян от неожиданности вжался в стену, чувствуя, что ещё немного магических практик – и он сможет пройти сквозь стену спиной вперёд.

Лесли Нильсен вернулся за стол, а в кабинет вошли два мушкетёра из приёмной.

– Господа, я возмущён вашим поведением! – воскликнул Лесли Нильсен. – Эй, вы, закройте дверь! – крикнул он д’Артаньяну. – Да, вы, вы, чего встали?

Д’Артаньян, слегка растерявшись, всё же закрыл дверь как можно плотнее, чтобы в приемной не могли слышать, как сенцей орёт на своих мушкетёров.

– Отлично, господа, теперь я могу проораться, – с наслаждением вздохнул Лесли Нильсен и заорал. – Почему последние две недели у вас не было ни одной стычки с людьми кардинала? Король вами весьма недоволен. Знаете, что он сегодня сказал мне за завтраком? Он сказал, что у него такое впечатление, будто он зря платит вам зарплату. А вы знаете, что если Король недоволен вами, то он недоволен и мной. А если Король прекратит платить зарплату вам, то прекратит платить и мне. И тогда нам всем с вами придётся наниматься на службу кардинала, чтобы улаживать его связи с общественностью. Чёрт побери! Я не хочу быть PR-шестёркой, господа! И мне кажется, что вы тоже не хотите этого.

– Не хотим, сенцей! – хором сказали оба мушкетёра.

– Так что ж вы сидите сложа руки? – спросил Лесли Нильсен. – Последний раз вы трое отличились три недели назад, когда закидали Рошфора тухлыми яйцами перед балом-маскарадом. Поздравляю-поздравляю, он выглядел в точности как цыплёнок Король тогда долго смеялся, но с тех пор вы вообще никак не отличились!

– Мы занимались самосовершенствованием, – ответил Портос. – Так что я не думаю, что мы тратили время даром.

– И в чём же вы себя усовершенствовали? – спросил Лесли Нильсен. – Вы, Арамис, написали ещё десяток своих бездарных лирических поэм и мюзиклов? Сколько раз вам говорить, что эту чушь про горбуна и цыганку народ смотреть не будет. А эта песня, которую вы написали вместе с тем англичанином… забыл, как она называлась?

– «Бэлль», сенцей, – подсказал Арамис.

– Да, точно, «Бэлль». От этих завываний у моей собаки разболелись зубы, и пришлось вести её к ветеринару-телепату, который полчаса её допрашивал, два дня лечил и содрал с меня кучу денег, потому что, как он сказал, «нельзя так издеваться над животным!» – воскликнул Лесли Нильсен. – Я надеюсь, Арамис, вы за последнее время ничего больше такого не сочинили?

– Никак нет, сенцей, – сказал Арамис.

– Хоть это радует, – облегчённо вздохнул Лесли Нильсен. – А вы, Портос, опять состязались в обжорстве с полком кавалеристов?

– И я победил, сенцей! – гордо заявил Портос.

– Оно и видно, – усмехнулся Лесли Нильсен. – И затем вы опять соблазняли старых герцогинь? Сколько же раз вам пришлось выпрыгивать из окна при появлении их мужей на этой неделе?

– Трижды, сэр, – виновато ответил Портос.

– Задница побаливает? – спросил Лесли Нильсен.

– Угу, – кивнул Портос.

– Неделя отпуска, – пробормотал Лесли Нильсен. – Впрочем, какая неделя, что я несу! Отправляйтесь сегодня в караул, будете всю ночь стоять, чтоб задница не болела. А вы, Атос? Кстати, где Атос?

– Он всё ещё практикует не-делание смерти, сенцей, – ответил Арамис.

– Я здесь, сенцей, – донёсся слабый голос, и из-за портьеры вышел человек, в котором торчали три шпаги.

У д’Артаньяна невольно вырвался вздох восхищения. Он и представить себе не мог, что и в самом деле существуют люди, способные практиковать не-делание смерти – одну из сложнейших практик, о которой лишь вскользь упоминалось в учебнике Дон Жуана под редакцией Кастанеды. Суть этого не-делания состояла в том, что если человек путём множества сложных практик, связанных с регулярным приёмом галлюциногенов и выполнением чисто физических и энергетических упражнений (тоже, довольно сложных, кстати) сдвигал свою точку сборки в такую зону, где отсутствует намерение смерти, его тело (как физическое так и энергетическое) становилось практически неуязвимым для любого негативного воздействия. Д’Артаньян всегда считал, что вещи, подобные не-деланию смерти, являются чем-то вроде теорий, замешанных на хитрых построениях вышей магии, ибо высшая магия построена на таких принципах, что всё в ней становится относительным – жизнь и смерть, конечность и бесконечность, наш мир и другие миры – всё это сосуществует и какими-то странными путями переходит друг в друга. На основании этих принципов полубезумные маги создавали какие-то хитроумные теории, по которым получалось, что смерти нет, что с помощью реинкарнации в новое тело переходит не личность, а только энергетические остатки памяти, а также, что каждый день каждый человек творит собственный мир по собственной воле. Конечно, это всё звучало красиво и в чём-то даже было похоже на правду, но д’Артаньян и понятия не имел, что какие-то практики, пусть даже самые сложные, могут позволить человеку спокойно расхаживать по улице с тремя шпагами в теле.