— Вот значит как? Понятно… И значит, господин Глок делает пистолеты для жителей Москвы? — Еще одна пометка. — А что насчет вот этого примечательного устройства? Господин Глок тоже сделал его для вас?

— Конечно. Я сказал ему, что мне нужен фонарик для темноты. Он ответил, что может это сделать.

— Вы хотите сказать, что это не более чем фонарик?

Орлов кивнул.

— Очень странно светит. Не могу понять, как им можно что-то освещать.

— Это для прицеливания, — сказал Орлов. — Видите световую точку и сразу понимаете, куда выстрелите. Что такого таинственного в дурацком фонаре?

— Что же, я никогда не видел, чтобы фонарь так светил. Такой узкий луч… И зеленый? Там что, цветное стекло? — Первый лазер — источник узконаправленного луча света с одной длиной волны — будет создан только в через восемнадцать лет, в 1960 году.

Орлов просто пожал плечами. Дед никогда не говорил ему ни о чем подобном, и это было одно из тех слабых звеньев, от которых, его история, скорее всего разъедется по швам. Лазер, наушники, куртка — как было объяснить все это, если они начнут копаться более пристально? Если он не найдет выход из ситуации в ближайшее время, его ожидали серьезные проблемы. Пока что они нашли наушники в карманах куртки, но он сказал им, что это были просто беруши. Он не говорил никогму о том, что это были беспроводные наушники, подключенные к гибкому планшету, зашитому в подкладку куртки, питаемые от светочувствительных волокон, соединенных со сверхтонкими батареями. Они ведь никогда не слышали о компьютерах, так как они могли найти то, о чем не имели никакого представления, верно?

Он ошибся. Лобан снова взял наушники, а куртка висела на стене в комнате, слишком близко — так как находилась в пределах досягаемости. Лобан поигрывал наушниками, что заставляло Орлова несколько нервничать, хотя он и пытался казаться невозмутимым.

— Эти беруши… Какие-то слишком твердые, не правда ли? Я не думаю, что с ними очень удобно спать.

Орлов снова просто пожал плечами. Лобан прокатал наушник между пальцами, а затем посмотрел на тонкую металлическую пластину стороны. Орлов понимал, что его история может развалиться, и от этого сердце забилось чаще.

— Тоже сделаны на заказ? Я так понимаю, мистером Глоком? — Лейтенант пристально посмотрел на него взглядом, ясно дающим понять, что он знает, что это были своего рода устройства связи. Но это же было и крайне необычно. Беспроводное устройство такого размера? Он задавался вопросом, как они могли работать. Ребята из технической группы горели желанием вскрыть эти проклятые штуки, чтобы посмотреть, но он убедил их подождать, пока не поговорит с задержанным. Он заметил, что Орлов беспокойно поерзал и отвел взгляд — верный признак того, что он беспокоился насчет этих «берушей».

Молчание Орлова было столь же красноречиво, как и все, что тот мог бы сказать. Оно ясно дало Лобану понять, что это действительно были очень особенные устройства. У них была какая-то выпуклость с одной стороны, которая, казалось, немного поддалась, когда он сжал наушник…

… И случилось одна из тех чистых случайностей, которые изменили все. Из наушника раздался странный, неестественный женский голос, говоривший по-русски! Глаза Лобана широко раскрылись, он уставился на устройство. Голос исходил из него, прямо из небольшой металлической пластины на одном конце.

— Да ты что… — Сказал он, вставив затычку в ухо и снова нажав на выступ. Голос раздался гораздо громче и яснее.

— Пожалуйста, говорите четко и задайте свой вопрос.

Он вынул затычку из уха, лихорадочно соображая. Этот человек, вероятно, находился на связи с кем-то другим, но чтобы сигнал мог проникнуть сюда, под Скалу, этот другой должен был находится совсем рядом. Ему вдруг пришло в голову, что Орлов, возможно, имел намерения проникнуть сюда, и это ему удалось!

Лобан сжал затычку в кулаке, глядя на покрасневшего Орлова с очевидным вопросом.

— Кто она? — Медленно спросил он. — Это ваш куратор или просто местный связной? А теперь вы расскажете мне, кто вы такой и на кого на самом деле работаете, господин Орлов.

«Общество любителей сыра, гольфа и шахмат» работало этим летом сверхурочно. Представители этой элитной группы аналитиков и шифровальщиков снова были подняты как на пожар после инцидента «Джеронимо»[21]. Времени на шахматы и гольф больше не было, да и с сыром тоже были проблемы. «Общество», бывшее на самом деле ироничной переделкой «Правительственной школы кодов и шифров»[22], располагалось в Блетчли-Парк, примерно в шестидесяти километрах от Лондона в сельской местности в районе Милтон-Кейнс.

Также именуемое «Станция Х» или просто ВР от «Блетчли-Парк», управление пребывало в замешательстве от собственной неспособности разобраться в обстоятельствах появления загадочного морского рейдера, нанесшего серьезный урон кораблям Королевского флота и вызвал еще более серьезное недовольство Уайтхолла. Корабль был впервые замечен в Норвежском море, после чего направился в Атлантику через Датский пролив, ощетинившись новым и смертоносным оружием, и почти добрался до места встречи Рузвельта и Черчилля в момент подписания ими Атлантической Хартии на встрече в бухте Арджентия год назад. «Инцидент» был окутан прочной завесой секретности, и не был доведен до сведения общественности и даже большей части вооруженных сил. Лишь немногие знали все о том, что случилось в ту холодную и бурную неделю августа 1941 года, и одним из низ был Алан Тьюринг.

Работавший в здании под названием «Хижина-4» в отдалении от основных сооружений ВР, Тьюринг сыграл важную роль в расшифровке кода «Энигмы», что дало британцам преимущество против немцев, но никак не приблизило разведку к разгадке инцидента «Джеронимо». «Корабль», как иногда называл его вполголоса, получил кодовое обозначение «Джеронимо» после своего неожиданного исчезновения у побережья Ньюфаундленда. Официальная версия гласила, что он был потоплен группой американских эсминцев, которые подошли на самоубийственную дистанцию, чтобы забрать демонический корабль с собой в могилу. Тем не менее, некоторые были в курсе, что случившееся с 7-й эскадрой было лишь версией для прикрытия, главным образом, для общественности. Главной загадкой было то, что эсминцы 7-й эскадры действительно пропали и считались погибшими, пока радостно не вошли в гавань Галифакса через двенадцать дней после того, как были объявлены погибшими.

В то, что рассказали их экипажи, было трудно поверить, хотя каждый из опрошенных членов экипажей говорил одно и то же. Они утверждали, что в разгар торпедной атаки внезапно потеряли противника из виду и оказались в одиночестве в пустынном море, не видя никаких признаков чудовищного взрыва, случившегося всего несколько минут назад у них за кормой. Бурное море вдруг стало загадочно спокойным. Они не могли выйти ни с кем на связь, общаясь друг с другом семафорами и сигнальными флагами, пока командир не приказал всем пяти эсминцам собраться и начать поиск противника. Но вражеский корабль исчез.

Капитан Кауффман, командир 7-й эскадры, находившийся на эсминце «Планкетт», наконец, решил развернуться и направиться к бухте Арджентия, где стояли на якоре множество кораблей, обеспечивающих подписание Атлантической Хартии. Однако по их словам, когда они прибыли туда, они увидели, что весь город, аэродром и сооружения порта превратились в сгоревшие и обугленные руины. Кауффман, изумленный тем, что увидел, даже приказал отправить на берег группу, чтобы отыскать выживших или попытаться понять, что здесь произошло, но они нашли лишь обугленную землю, местами спекшуюся в стекло, и полное опустошение.