– Давай! – Командир танка улыбнулся так, что усы поднялись вверх, и протянул руки, чтобы принять детишек.

– Иван! Плёхо! Плёхо! – вдруг закричал старший мальчик и обнял Митины сапоги. – Иван! Иван! – повторял он, пока рыдания не заглушили слов.

Маленькие с двух сторон обхватили Митину шею руками, и Митя почувствовал на своих щеках их беззвучные слёзы.

– Боятся! Меня боятся… – сказал танкист. Со страшной злостью он сплюнул в сторону. – Ну я им покажу нынче… – и стал вылезать из люка. – Лезь с ними, – сказал он Мите, – вези. И дай хлеба. И консервы дай. Они около водителя, в вещевом мешке. А этим я покажу нынче. До Гитлера доберусь. Что наделали, что наделали со своими детьми?!

…Митя кричал по-русски у подвала, чтобы вышли, забрали ребят. Потом кричал по-немецки мальчик. Напуганные грохотом подошедшего танка, немцы долго не показывались. Наконец осмелились. Из-за тяжёлых дверей выглянули несколько женщин. Ребятишки стояли, взявшись за руки, между ними и танком, пока танк не уехал.

На военном языке "язык" – это не то, что есть у каждого во рту, а пленный, который много знает о своих войсках. Ни один хороший командир не начнёт наступление, пока не допросит "языка", не узнает от него, сколько солдат у неприятеля, сколько танков, где стоят пушки, пулеметы, что неприятель готовится делать. Вот наш генерал, прежде чем повести дивизию в атаку, и приказал достать "языка". Для такого важного дела дал он разведчикам неделю сроку.

А немцы загородили свои позиции колючей проволокой. В снегу мины закопали. На проволоке развесили пустые консервные банки и бутылки. Чуть коснётся кто проволоки – поднимается звон. И тогда вспыхивают в небе осветительные ракеты, а в то место, где звон раздался, летят фашистские пули. Двоих разведчиков ранило. Неделя подходила к концу, но "языка" разведчики не достали.

Похудели разведчики от заботы, ходят хмурые, всё ломают головы, как достать фашиста – "языка". И вот один, звали его Серёжа Скороходов, придумал. Он сам так обрадовался этому, что крикнул во весь голос:

– Придумал!

Хотя кричать в его положении было нельзя. Скороходов лежал в снегу перед немецкими позициями и разглядывал их в бинокль. Немцы услышали крик, зимняя ночь осветилась огнём ракет, наполнилась треском автоматов и пулемётов.

– Пугайте, пугайте, – проговорил Серёжа, на этот раз шёпотом, и пополз к своей траншее.

Скоро он был в землянке разведчиков. Рассказав о своём плане, он улёгся спать. Спал Скороходов крепко и долго – до позднего утра. Товарищи не будили его. Принесли завтрак в котелке, на печурку поставили, чтобы не остыл. Солдату надо было набраться сил. Предстояла ему тяжёлая работа.

Днём Скороходова вызвал генерал.

– Ну-ка расскажи поподробнее, что ты удумал? – сказал он. – Где ты перейдёшь к немцам?

– Поползу я, товарищ генерал, по шоссе, – ответил Скороходов, – по самой серединочке.

– Так тебя же подстрелят, как воробья! – рассердился генерал. – Разве не знаешь, что дорога с обеих сторон простреливается из пулемётов?

– Погодите, товарищ генерал, не сердитесь! Мне бы листок да карандаш…

И Скороходов нарисовал рисунок.

– Правильно, – начал объяснять рисунок разведчик. – Из обоих дотов и справа и слева бьют немцы по шоссе пулемётными очередями. Да только они чуть-чуть просчитались. Не могут они опустить пулемётные стволы низко – мешают амбразуры. И остаётся на самой середине шоссе треугольничек, свободный от пуль. Я их стрельбу три ночи наблюдал. Даже красиво получается, товарищ генерал: пули трассирующие, летят, светятся и, как разноцветные струи, над серединой дороги перекрещиваются. Под этим перекрестием и проползу. Маленький треугольничек получается, но проползти в нём можно без опасности.

– Хорошо, просто очень здорово! – восхитился генерал. – А как ты найдёшь ночью в темноте, этот безопасный лаз?

– Найду, – успокоил Скороходов генерала, – ползти мне надо мимо кола, рядом с которым висит банка; на той банке ананас нарисован.

– Какой ты молодец! – снова восхитился генерал. На прощание он обнял солдата и пожелал ему счастливого и скорого возвращения.

В дорогу Скороходов оделся тепло, но легко. На нём были шапка, телогрейка, ватные штаны, валенки, а поверх всего два белых маскировочных костюма: второй костюм был для немца. Из оружия разведчик взял автомат, пистолет, нож, две гранаты и ножницы, чтобы резать проволоку. Он не думал долго задерживаться у неприятеля, поэтому из еды сунул в карман плитку шоколада.

Поздней ночью Скороходов пополз к немцам. Полз он в глубоком снегу, как крот в земле, и подобрался к проволоке незамеченным.

Теперь ему надо было найти банку с ананасом. Ночь для разведчика выдалась удобная: не светлая и не тёмная, а какая-то серая, издали ничего не видать, а вблизи видно. Но как ни таращил глаза Скороходов, не мог найти банку с ананасом. Приметная банка затерялась среди множества банок и бутылок.

На счастье, где-то в стороне что-то потревожило немцев, они выпустили в пасмурное небо осветительную ракету. Скороходов приподнял голову от снега и в белом дрожащем свете увидел прямо перед собой свой ориентир.

"Порядок!" – подумал Скороходов.

Дождавшись, когда догорела ракета, он принялся резать проволоку.

Дул лёгкий ветер. Звуковая сигнализация немцев позвякивала сама собой. Звон банок и бутылок, потревоженных нашим бойцом, невозможно было различить. Прорезав проход и убедившись, что нет в нём мины, разведчик сунул ножницы поглубже в снег и снова пополз.

Фашисты спали в своих блиндажах. Блиндажи были на ночном снегу как большие сугробы. От этих сугробов тянуло дымом – под слоем снега, земли и брёвен топились печки.

"Сунуть бы в трубу гранату, – подумал в сердцах Скороходов, – сразу бы сон отшибло!"

"Язык" Скороходову всё не попадался. Можно было взять часового в траншее неподалёку от проволочного заграждения. Но часовой много не знает, это "язык" третьесортный. Нужен был офицер.

Время шло уже к утру, когда усилился ветер. Он дул всё резче, и скоро завыла, засвистела метелица.

"Теперь ни один путный фриц носа наружу не высунет", – огорчился Скороходов.

И он терпеливо ждал, зарывшись в снег в стороне от большого сугроба. Под этим сугробом, по предположению разведчика, жило какое-то начальство.

Настало утро. Но темно было по-прежнему, даже темнее. Между землёй и небом носились снежные вихри. Порой казалось, что снег летит не сверху вниз, а с земли на небо. Вьюга разгулялась вовсю. И в это время из блиндажа вышел немец. Он был по пояс голый, в щегольских галифе и кожаных сапогах. Немец нагнулся, захватил руками снег, бросил его себе на живот, на грудь, в лицо.

– Сибир-р-р! – кричал немец в восторге и растирался снегом. – Сибир-р-р! Мор-р-рос-с-с!…

"Знал бы сибирский мороз, не драл бы глотку, – проговорил про себя Скороходов. Разведчик очень рассердился на немца. – Вынесло тебя, полуголого. Что я с тобой, дураком, теперь делать буду? Намаюсь я с тобой. А офицер ты, видать, важный…"

Разведчик кошкой подкрался к фашисту, оглушил его и, сунув ему в рот рукавицу и связав шнуром руки, потащил к дороге.

Ещё готовясь к заданию, изучая карту, Скороходов отметил на дороге у немцев маленький мосток через ложбину. Это было единственное известное разведчику убежище. Мосток находился в полукилометре от блиндажей. Нужно было спешить да спешить. Приятели немца скоро обеспокоятся, что полуголый человек долго стоит на морозе, выглянут наружу, поднимут тревогу. Будь "язык" одетый – другое дело. Одетого можно было сразу тащить к себе. Его долго не хватились бы… Такие мысли мелькали в голове Серёжи Скороходова, пока он, задыхаясь, застревая в глубоком снегу, тащил немца к мостку.