Всю зиму шли упорные бои. И наконец, ближе к весне, фашисты не выдержали, отступили.

Митя Корнев толком ещё не знал, что происходит. Он с удивлением и радостью смотрел, как в сторону вражеских позиций устремились наши солдаты. Бежали пехотинцы, сапёры, связисты с катушками. По следу, умятому танками, заторопились сани с боеприпасами, полевые кухни. В несколько минут обжитые за зиму траншеи, землянки и блиндажи опустели. Только Митин дивизион оставался на месте: орудия били вдогонку фашистам.

Но вот и они кончили стрелять. Из укрытий разом выехали автомобили-тягачи. Артиллеристы прицепили к ним орудия, побросали в кузова пожитки, забрались сами. Митя тоже хотел влезть в кузов автомобиля. Но тут подошёл старшина. Он протянул Мите вещевой мешок и сказал:

– Вот тебе, Корнев, продукты. Останешься охранять снаряды. Всё нам не увезти. Дня через три приедем за ними и за тобой.

И дивизион уехал.

Всё произошло так быстро, так неожиданно, что Митя не сразу понял, в каком он оказался положении.

Оставшись один, Митя пересчитал ящики, окрашенные для маскировки известью, поправил, чтобы лежали ровно. А больше делать было нечего. Митя ходил возле снарядов. Прислушивался. Всматривался.

Но никакого движения не было вокруг, и не было никаких звуков. Стояла мёртвая тишина. Люди ушли в наступление. А птицы и звери скрылись из этих мест ещё раньше. Бомбы и снаряды падали здесь так густо, что изломали и посекли каждое дерево в лесу. От сосен остались одни разодранные пеньки – высокие, выше человека. В наступавших сумерках остатки деревьев казались фантастическими существами. Они тянули во все стороны изломанные щепки и будто жаловались Мите на свою горькую судьбу. Митя смотрел на них, и на сердце у него становилось всё тревожнее.

Стемнело. Митя забрался в блиндаж. Хозяева увезли печку и лампу. Митя ощупью отыскал лежанку, сгрёб к стене солому и лёг, устроив под голову мешок с продуктами. Автомат положил рядом. Тепло из блиндажа ушло. Вместе с ночным холодом стали к Мите подбираться страхи.

"Что, если подкрадутся фашисты? – думал Митя. – А может быть, придёт волк-людоед? Вот сейчас заскребётся лапами в дверь… Дверь тонкая… И запора нет…" Мите захотелось вскочить, выстрелить в дверь длинной очередью из автомата. Но он не вскочил, заставил себя лежать. И так, лёжа, дождался других мыслей: о том, что он солдат, бояться ему не полагается. И волки, и немцы должны бояться его, Митю Корнева. Он не просто ночует в блиндаже, он охраняет склад боеприпасов – и горе тому, кто попытается их взорвать или выкрасть. "Пора на пост!" – сказал себе Митя. После этих слов он встал, поставил автомат на боевой взвод и открыл дверь.

Ночь не была чёрной, как казалось в блиндаже. Она была серая. Слабый свет шёл от снега. В этом сером свете Митя разглядел штабель ящиков со снарядами. Медленным шагом он несколько раз обошёл его и вернулся. "Теперь спать!" – приказал себе Митя. Натянул поглубже шапку, свернулся калачиком, подоткнул полы шинели, чтобы было потеплее. Но в холоде и одиночестве сон никак не шёл. Митя чуточку задремал.

Утром, отогревшись у костра и пожевав сухарей, Митя отправился искать печку. "Иначе замёрзну, – думал он. – Хоть какая-нибудь плохонькая печурочка должна остаться. Столько народу жило всю зиму…"

Митя лазил по блиндажам и землянкам. Много всякой всячины ему попадалось. Он нашёл лампу, сделанную из снарядной гильзы, нашлись даже концентраты пшённой каши, а печки не было. Кто же оставит такое сокровище в зимнюю пору! Но вдруг в полуобвалившейся землянке, куда Митя и заглядывать не собирался, но почему-то заглянул, он увидел самовар. Медный самовар был огромный и круглый. Он стоял на сосновой чурочке на четырёх широких, как у породистой собаки, лапах. Ручка короткого крана была затейливая, похожая на цифру восемь, на восьмёрке сидело множество маленьких колечек и завитушек. Сверху на самоваре была конфорка с узорными вырезами – точно царская корона. Это был царь-самовар. От такой находки Мите стало весело. С концентратами за пазухой, с лампой под мышкой, с самоваром на плече он отправился к себе.

Пост был в полном порядке. Митя занялся устройством своих дел. Сначала развёл большой костёр, чтобы нажечь для самовара угли. Потом принялся вырезать ножом дно консервных банок. Пустых банок было много, и скоро, втыкая одну в другую, Митя собрал длинную трубу. Ещё нужно было добыть воду. Митя набил снегом котелок, повесил его над костром. Пока снег таял, он принёс из блиндажа горсть песку, тряпицу и начал драить свою находку.

Медь хорошо отчищалась, самовар засиял. В красном самоварном боку Митя увидел своё лицо – с толстенным носом, с приплюснутым лбом и подбородком, с расплывшимися в стороны щеками. Митя подмигнул своему отражению, и рожа на самоваре ответила чудной, весёлой гримасой.

"Ничего, жить можно!" – подумал Митя.

В блиндаже с самоваром стало уютно, а когда Митя разжёг его, пошло тепло. И уж совсем согрелся Митя после чая. Напиться вдоволь настоящего самоварного чая – на войне такое не каждому удаётся! Прохаживаясь у снарядов, Митя всё посматривал на блиндаж, на трубу, из которой поднимался сизый дымок. Ночью дыма не стало видно. Зато стали видны искорки, они летели вверх красными мошками.

И на следующую ночь Митя тоже долго не засыпал, тоже думал. Но мысли были спокойные, не тревожные, не страшные. Он представил себе людей, которые в мирное время сидели за самоваром. Наверное, это была большая семья. Мать с отцом, дети, бабушка с дедушкой. На столе у них стояли всякие вкусные вещи: баранки, лепёшки, варенье, конфеты… И над этой вкуснотой, над чашками и блюдцами возвышался самовар. Потом напали фашисты. Хозяин самовара, конечно, пошёл на войну. А куда делись мать с детьми, дедушка с бабушкой? Ушли от фронта. Самовар оставили – вон он какой! Понеси-ка его… Пехотинцы, к которым он попал, тоже не понесли. Ясное дело – им жалко было с ним расставаться. Но ничего не поделаешь – у пехоты груза и так много: винтовка, патроны, гранаты, противогаз, лопатка… Так рассуждал про себя Митя и незаметно уснул.

Три дня, обещанные старшиной, прошли. Но за снарядами и за Митей всё не ехали. "Верно, далеко погнали фашистов, – догадывался Митя. – Да ведь без снарядов как гнать их? Ну ничего. Подожду. Теперь ждать можно".

Однажды, это было на шестой день, самовар вдруг запел. В его горячей середине послышалось тонкое жужжание со звоночками. Крошечные звоночки с каждой минутой звонили всё звонче, всё чаще. Скоро отдельные звуки слились в один – будто загудела дудочка. Митя вспомнил шутливую примету: самовар поёт к дороге. И правда, в этот день приехали машины.

Митины товарищи, как погрузили снаряды, стали пить чай. Кто заваривал в кружке берёзовую веточку, кто подгоревший сухарик. И все хлопали самовар по круглым бокам, будто благодарили за доставленное удовольствие.

Митя устроил себе место в грузовике среди ящиков. Уселся там удобно и положил ещё тёплый самовар на колени. Так он и вёз его до своего дивизиона.

Митин товарищ ефрейтор Савкин взял в плен танкиста. Савкин лежал под фашистским танком, подбитым на ничейной полосе, наблюдал в бинокль, откуда бьют вражеские пулемёты. В это время немец и приполз к танку. Видно, хотел узнать, какие повреждения у машины, чтобы потом увезти её к себе. Ефрейтор подпустил фашиста метров на десять, отбросил стволом автомата маскировку и сказал: "Хенде хох!" [1] Немец метнулся было в сторону, но тут же сообразил, что бежать бесполезно, и, стоя на коленях, поднял руки.

Савкин привёл пленного в расположение дивизиона. Командир похвалил ефрейтора, порадовался его удаче и приказал доставить немца на допрос в штаб бригады. Савкин под танком лежал весь день с утра, промёрз, проголодался. Дальше вести пленного поручили Мите Корневу.