Вечер уступал место ночи. Все заметнее на небе были звезды, а сам небосвод как наливался густой чернотой. И эта темень приходила к власти не только там, высоко над головой, но и здесь, на земле, окутывая пространство, сгущаясь, готовилась торжествовать над покоренным миром. Казалось, еще немного, еще чуть-чуть, и свершится какое-то магическое превращение. Но что это? Удаленный край звездной чаши вдруг засеребрился, стал светлее, а мгновение спустя, и вовсе засветился ярко, тесня мрак и высвечивая все вокруг. И это был холодный свет, неспособный оживить трепетную природу, и все же, как повеселело на земле…

Что же произошло? Да просто ветер. Именно он, непредсказуемый шалун, до того носившийся, одному богу известно где, налетел неожиданно и разбил, разбросал в клочья те облака, что держали в неволе красавицу луну. И тут же отовсюду появились тени. Длинные и насыщенные. Тени от деревьев, от кустов, от отдельных каменных валунов, разбросанных вокруг и вдоль лесной дороги, казавшейся теперь серебряной рекой. Она струилась мимо высоких темных берегов, не особенно приветливых, но и не таких мрачных, какими выглядели мгновение назад. И в данный момент по этой самой дороге продвигался отряд людей.

Понурые фигуры седоков, еле бредущие кони. Похоже, их всех мало интересовала происшедшая перемена в небесах. Их, скорее, заботило, когда же наступит конец окружающему лесу, и в помыслах своих были устремлены к долгожданной остановке. Пятнадцать верховых да двое сидели на козлах кареты, что тащилась посередине кавалькады, упорно боролись с усталостью и старались не поддаться атаковавшему их сну.

Плотные шторы на окнах старого, но еще очень крепкого, экипажа закрыты не были. И в лунном свете без труда можно было рассмотреть его пассажиров. Ими оказались две девушки, похожие друг на друга так же мало, как день и ночь, как солнце и луна. Одна из них тихо спала, прижавшись лбом и розовой щечкой к мягкой обивке сидения. Другая тоже оставалась неподвижна, если не считать ее мерного покачивания в такт перемещению кареты. Глаза девушки были открыты. Она зачарованно созерцала ночной пейзаж и отвлеклась от него лишь однажды, чтобы поправить сползшую было шаль на плече сестры. Но потом опять повернулась к окну и снова погрузилась в наблюдение.

Может быть, кому-то этот лес, что теснился стеной, и мог показаться угрюмым, даже мрачным, но только не ей. Сколько воспоминаний было связано с ним! Столько раз она бывала здесь раньше с отцом на охоте и просто на конной прогулке. Ей казалось, что выучила каждый куст, дерево или камень. Пусть с того времени прошли долгие годы, но чудилось, что все было, как вчера.

Вот она совсем еще маленькая. Уже тогда отец брал ее везде с собой. Сначала сажал к себе в седло, а потом, заметив способности к верховой езде, подарил собственную лошадь, тихую и послушную кобылку по кличке Звездочка. Та была настолько покладиста, что взрослые могли не волноваться за маленькую девочку, едва различимую на спине довольно крупного животного. И между этими двумя была настоящая дружба, и воспоминания о ней тронули улыбкой губы девушки, едущей в карете.

Молодая леди, а о знатности и богатстве ее говорил эскорт в семнадцать человек, откинулась на подушки и прикрыла глаза. Лицо по-прежнему освещалось луной, только теперь на щеки легла густая тень от длинных ресниц, обрамляющих опущенные веки. Да, вид знакомых мест оживил в памяти картинки из детства. Вот она неслась верхом впереди всех на ежегодных скачках, где позволено было участвовать и детям. Вот дралась с мальчишками: сопела и пыхтела, дубася сыновей их конюха, местных забияк и шкодников. А еще нравилось лазить по деревьям, кидаться камнями, валяться в траве, нырять в омут, спорить и браниться, как подслушала у крестьян в деревне…

Да, и ласковой девочкой ее не могли назвать. Воспитанной тоже. Очень многим людям строптивая и упрямая дочка хозяина не давала покоя. Кого-то раздражала или злила, но многие и жалели ее. Были такие, что называли сироткой и бедной малышкой. Но чаще звали занозой, колючкой или бестией. Но они ничего не знали о ней, а именно, какой могла быть и становилась наедине с отцом. Только его безгранично любила, только с его мнением считалась. Рано умершую мать не помнила совсем, не знала ее забот и ласк – отец был ее миром.

Дочь богатого и могущественного лорда многое могла себе позволить. И Элен частенько пользовалась привязанностью и любовью к ней отца, чтобы уйти от справедливого наказания. Любая шалость сходила ей с рук, за провинности даже перестали ругать. Поворчит, бывало, нянька, да и только.

Хорошо они жили в то время. Она знала, что будет любима отцом вечно, и всегда только она одна. Откуда бралась такая уверенность? Может, и оттого, что не один раз доводилось слышать перешептывания слуг, а те были убеждены в магических способностях умершей хозяйки. Поговаривали, что ее мать считалась необыкновенной красавицей и околдовала лорда, заставив его жениться на себе, вопреки запрету семьи. Если верно это, то и дочь, похожая как две капли воды на мать, должна была иметь влияние на окружающих. И такие чужие мысли очень уж Элен приходились по нраву.

И те же слуги утверждали, что не будет добра от нового брака хозяина. Отец тогда собирался привести в замок новую женщину, сосватанную его родственниками. Элен сначала отнеслась к его невесте настороженно, но очень скоро успокоилась. Мачеха не изменила привычного распорядка в доме, не стала помехой в отношениях с отцом, а была ласкова, старалась подружиться с падчерицей, по мере сил заменить ей умершую мать.

Эх, если бы можно было повернуть время вспять. Теперь, став взрослой и осознав все величие души той тихой и доброй женщины, Элен хотела бы быть к ней внимательнее. Как знать, может, и ее вина отчасти была в том, что замок не принял новую хозяйку, не стал той родным домом, и женщина тихо угасла без ответного тепла, так и не подаренного ей ни мужем, ни маленькой девочкой, к которой тянулась всем сердцем.

Только после смерти мачехи Элен поняла, что потеряла близкого друга. Замок стал казаться холодным и пустым. Отец тоже переживал кончину второй жены, и теперь он чаще пребывал в задумчивости, был рассеян, много времени проводил в разъездах, а когда возвращался, то не заходил, как раньше, в детскую и, казалось, стал избегать доверительных бесед с ней. А иногда Элен замечала его, тайком наблюдающего за ее игрой с маленькой сестричкой, которой так же не суждено было помнить лица матери. И каждый раз маленькое детское сердце сжималось от горя, и даже теперь было больно вспоминать те минуты.

Отец ненамного пережил вторую супругу. Через пять лет после ее смерти он погиб на охоте. Все считали, что произошел несчастный случай, но Элен подозревала, что мог бы оправиться от полученной раны, если бы захотел бороться за свою жизнь. Просто у него не хватило сил в борьбе с той болью, что носил в своем сердце. И как ни молила старшая дочь тогда, как ни просила остаться с ней, заливаясь слезами у смертного ложа, не смогла убедить не уходить.

Так они с сестрой остались одни. Такие непохожие: демон и ангел, буря и легкий весенний ветерок. Разница в возрасте, а равнялась она семи годам, тоже не способствовала тому, чтобы могли общаться на равных и иметь общие интересы. Но никто и никогда не видел, чтобы старшая сестра обижала младшую. А уж говорить о том, что кто-то мог тронуть белокурого ангелочка, совсем не приходилось, так как в этом случае имел бы дело с налетевшей фурией с развевающимися черными непослушными космами.

Элен исполнилось пятнадцать, когда в замок явился незнакомец. Он назвался дядей по отцовской линии и призвал ее к порядку и повиновению. И тут же у них возникли разногласия. Как им не быть, если она и раньше отличалась своеволием, а теперь и вовсе разошлась без опеки взрослых. За полгода, что они с сестрой провели в замке, похоронив отца, как старшей ей пришлось самой заботиться о них двоих да еще и о хозяйстве, так как никто из ближайших родственников не спешил брать на себя за дальнейшую судьбу осиротевших детей. И вот теперь, когда их жизнь начала устраиваться, слуги признали в ней хозяйку, а замковые дела пришли в норму, приехал этот чужак и захотел разрушить все, с таким трудом построенное.