Между тем река очистилась ото льда. Наступил новый промысловый сезон. Он не принёс такого стихийного бедствия, широкого разлива реки, какой случился в прошлом году. За минувшую зиму дежнёвцы восстановили зимовье, обновили его строения и ограду, приняли некоторые защитные меры против угрозы нового паводка. Торговые и промышленные люди снова вышли на промысел. На этот раз Дежнёв оставался в зимовье — много было забот по хозяйству. А во главе промысловой экспедиции он послал Никиту Семёнова, своего помощника. Не ходил на промысел и Селиверстов, сказался больным. А к анадырской корге послал своего человека, Павла Кокоулина. Промысел 1655 года оказался на редкость удачным. Погода благоприятствовала, и зверя было много. Да и экспедиция была хорошо подготовлена. Обе артели заготовили много моржовой кости, нагрузив ею корабли. Но удачная экспедиция омрачилась трагическими последствиями. Возвратившись в зимовье, Никита Семёнов докладывал Дежнёву:
— С богатой добычей вернулись, Семён Иванович.
— Других слов и не ждал от тебя, Никитушка. Спасибо тебе.
— Да вот... не только с хорошими вестями прибыл.
— Случилось что-нибудь?
— Беда горькая случилась. Напоследок набежал с моря шквал. Сорвал с якоря селиверстовский коч. А на нём было четырнадцать промышленников во главе с Павлом Кокоулиным.
— Люди спаслись?
— Вряд ли. Коч унесло в море, должно, потрепало крепко.
— Жалко людей. Надо бы Юрию сочувствие выразить.
— Надо ли? Дрянной человечишко этот Юшко. Сам ведь знаешь.
— Бог ему судья. Надо же по-человечески поступить.
О дальнейшей судьбе Кокоулина и его артели ничего не известно. По-видимому, все они погибли.
Дежнёв всё же посетил Селиверстова, уже знавшего о несчастье. Насупившийся, сгорбившийся от навалившегося на него горя, он угрюмо молчал. Как-то безучастно выслушал соболезнование Семёна Ивановича, не поблагодарил его за сочувствие. Сказал тускло, безразлично:
— Решил я в Якутск возвращаться. Вольготнее тебе будет без нас.
Дежнёв ничего не ответил на эти слова. А Юрий Селиверстов с грустью подсчитывал убытки, нанесённые половодьем и гибелью коча: теперь ему вовек не рассчитаться с долгами. Отряд его понёс большие потери. Уцелевшие люди роптали. Всё это заставило Селиверстова принять решение о возвращении в Якутск. Осенью он добрался через Анюйский камень до Колымы и там зазимовал. Следующим летом остатки его отряда смогли дойти на коче до Жиганска на Лене, а оттуда зимним путём на собачьих упряжках пришли до Якутска.
В центре воеводства Юрия Селиверстова ожидали большие неприятности. Его благодетель, прежний воевода Францбеков, плохо кончил. Администратор-казнокрад вызвал всеобщее недовольство служилых, промышленных и торговых людей. Выразителем этого недовольства стал ярославец Никита Агапитов Малахов, попытавшийся бороться с воеводой в духе своего времени. Вообще всех воевод он считал ворами и разбойниками с тех пор, как его без всякой на то причины истязал первый из якутских воевод. Каждому встречному Никита Агапитов рассказывал про вещий сон.
— Послушай, мил человек, — обращался он к казаку или другому встреченному им русскому. — Привиделся мне вещий сон. Рассказать?
— Расскажи, коли занятно.
— Ещё как занятно. Вижу ясно, как тебя, мил человек, вижу Алексея, человека Божьего. Произносит Алексеюшка таким тихим, ласковым голосом, что воеводу-то нашего, аспида подколодного Францбекова Митьку, негоже в храм Божий пускать, пока не одумается и не прекратит воровство.
— Так и сказал человек Божий?
— Истинный тебе крест.
Алексей, человек Божий, был одним из самых почитаемых святых. Многие суеверные люди поверили в правдивость рассказа Никиты Агапитова и возликовали — уж очень насолил всем воевода. В день святого Алексея с Францбековым случился великий конфуз. Прихожане зашикали на появившегося в церкви воеводу, человека набожного, не пропускавшего обычно ни одной церковной службы, и стали гнать прочь. Ближайшие к воеводе люди пытались защитить его. В церкви возникла свалка. А сам Никита, всклокоченный, словно леший, потрясал кулаками и выкрикивал тонким, пронзительным голосом:
— Вор ты непотребный, воеводишка! Изыди, не оскверняй духом своим поганым святого места!
Сконфуженный и разгневанный Францбеков покинул храм. По его распоряжению Никиту Агапитова схватили и препроводили в арестантскую избу. Но тот, став арестантом, не унимался и продолжал обличать воеводу. Тогда смотритель арестантской распорядился поучить Никиту малость батогами. Караульные казаки засомневались в справедливости распоряжения смотрителя.
— А может, он, Никитушка, сам человек Божий? И глаголет такое, коль сошла на сердешного Божья благодать, — выразился один из конвойных.
Такие слова тронули смотрителя. Пошёл он на попятную:
— Ладно, мужики. Поколотите его не шибко, для проформы.
Жалобы на Францбекова дошли до Москвы. Над якутским воеводой учинили дознание, отобрали у него часть награбленного добра. Выяснилось, что он давал промышленным людям деньги из казны, ссуды на подъём под видом личных средств. Долги возвращались не в казну, а поступали в карман воеводе. Новому воеводе, Лодыженскому, было предписано полностью взыскать в казну долги с должников, среди которых оказался и Юрий Селиверстов. Его пригласил к себе для тяжёлого разговора воеводский дьяк, долговязый сухопарый человек в чёрном суконном кафтане.
— Ты промышленный человек, Юшко Селиверстов? — спросил его въедливым скрипучим голосом дьяк, берясь за гусиное перо. Получив утвердительный ответ, спросил далее: — На подъём брал деньги у воеводы?
— Брал, — ответил Селиверстов и назвал сумму.
— Зная, что те деньги из казны?
— Нет, не знал. Думал, что личные они, воеводские.
— Из казны те деньги. Обманул тебя Митька Францбеков. И должок в казну потребно возвращать. Сполна. Понятно тебе? В счёт долга забираем у тебя шестьдесят восемь пудов моржовой кости.
— Ох, помилосердствуйте... Это весь мой промысел.
— Эта кость ещё не покрывает весь твой долг. За тобой остаётся ещё две тысячи восемьсот один рублик. А помилосердствовать не можем, голуба. Францбеков казну опустошил. Нечем жалованье платить служилым людям. Вот и приходится нам трясти должников, таких вот, как ты.
Селиверстов, услышав такое, только тихо застонал. Потом усилием воли взял себя в руки и сказал просительно:
— Дозволь самому воеводе челом бить?
— Если хочешь, чтоб долг скостил — пустое дело, — невозмутимо ответил дьяк. — Казну прежний воевода опустошил до дна. Будем все долги взыскивать.
— Я не об этом. Знамо, долги надо возвращать. Я ведь примерно такую же сумму, что остался должен казне, ссудил промышленным людям, товарищам моим по промыслам. Попрошу нового воеводу, чтоб отпустил меня обратно на Анадырь. Тогда смогу поправить свои дела и все долги казне вернуть.
Дьяк, выслушав Селиверстова, допустил его до нового воеводы Лодыженского. Юшко упал в ноги воеводе и слёзно просил отпустить его на Анадырь.
Лодыженский разрешил Селиверстову вновь отправиться в Анадырский край, но уже не во главе самостоятельного отряда, а в составе казачьего отряда Курбата Иванова, которому суждено было сменить Дежнёва. Сумел ли Юрий выплатить государственный долг, мы не знаем. Известно, что летом 1666 года он появился на Колыме и продавал там моржовую кость, которую успел напромышлять. Это последнее упоминание о нём в документах якутского воеводства. По всей видимости, он умер или погиб во время последнего похода, оставив по себе репутацию человека незаурядного, отважного, но непомерно честолюбивого, склонного к интригам.
Вслед за Селиверстовым ушли с Анадыри многие старые соратники Дежнёва, в их числе Василий Бугор, Евсевий Павлов, Анисим Костромин, Федот Ветошка. Они добыли значительные партии моржовой кости и решили возвратиться в Якутск. Беглые казаки надеялись, что якутские власти примут во внимание их долгую усердную службу на Анадыри и не станут строго спрашивать за прежние проступки. На Павлова Дежнёв возложил доставку большой партии костяной и соболиной казны, накопившейся за последние годы на Анадыри. Вспомним, что этот самый Евсевий Павлов был в сговоре с Селиверстовым и писал вместе с Бугром на Семёна Ивановича донос. Но после того как Дежнёв не дал в обиду казаков, Евсевий изменил своё отношение к Семёну Ивановичу и по примеру Василия Бугра покаялся в содеянном. И это дало основание незлобивому, незлопамятному Дежнёву возложить на него доставку казны.
