Беседа перешла к соболиным промыслам. А много ли в здешних лесах соболя? — поинтересовались казаки. Стадухин, который до этого не проявлял видимого интереса к беседе и хмуро отмалчивался, внезапно оживился. Нет, соболя здесь осталось мало, — услышали казаки. Зато много медведя, рыси, росомахи. Попадаются ещё лисицы. Иной раз крупные хищники задирают домашний скот. А за соболем надо идти на дальние реки.

   — А далеко ли они, эти дальние реки? — с любопытством спросил Стадухин.

   — А кто их знает, — старик недоумённо развёл руками.

Задумались казаки над словами старого якута. А Стадухин произнёс многозначительно:

   — Значит, Лена не конец ещё нашим скитаниям. Пойдём на поиски дальних рек.

И ещё приметили казаки кучку девиц, должно быть, внучек хозяйских. Они стыдливо притаились в укромном уголке, перешёптывались, поглядывая на русских парней, посмеивались. Казаки оценивающе оглядывали девиц. Ничего себе девки, пригожие, складные, хотя и чернявы больно и узкоглазы. А, впрочем, чем не невесты! Вырядились на свой лад — кожаные штаны и нарядные меховые кафтаны в талию из оленьего меха, разукрашенные оторочкой и всякими нашивками. Модницы, видать. Должно быть, вырядились по случаю появления русских гостей.

Захотелось Семёну поговорить с одной из девиц. Выбрал ту, что выглядела побойчее и постарше. Преодолевая смущение, спросил её:

   — Как зовут, красавица?

Молодая якутка сама смутилась и смотрела на него вопросительно. Тогда Дежнёв сообразил, что она не поняла, не могла понять его русскую речь, и обратился за помощью к Трофиму.

   — Троша, милый, помоги, потолмачь. Спрашиваю, как зовут её.

Девица поняла вопрос и заулыбалась. Что-то ответила тихо, должно быть, назвала своё имя, странное, диковинное. Семён не уловил его. Спросил ещё:

   — Ты хозяйская внучка?

   — Ага, внучка, — услышал он через толмача. В голосе якутки уже не было смущения. Она оживилась и заулыбалась.

   — Сколько же вас всех внуков и внучек у хозяина?

   — Много. Четверо внуков. Они заготавливают сено на зиму. И пятеро внучек. Были ещё малые дети. Умерли.

   — Ты самая старшая среди внучек?

   — Не-е. Старшая-то давно замужем. Переехала в другой род.

   — А тебе сколько лет?

   — Не знаю, позабыла... — не сразу ответила она и задорно рассмеялась. Знала, конечно, да хотела проявить женское кокетство.

   — А могла бы ты выйти замуж за русского парня?

   — Не знаю.

   — Ну вот, затвердила одно — не знаю, не знаю... А если очень понравится парень? И он из себя видный, пригожий?

   — Как дедушка решит. Он у нас глава в семье. Если понравлюсь кому-нибудь, пусть тот парень сватов засылает и разговаривает с дедушкой.

   — Большой калым за тебя запросит дед?

   — За сестру старшую отец жениха дал корову и лошадь. — Якутка опять задорно рассмеялась, а Семён Иванович сказал многозначительно и шутливо:

   — Так, так, красавица... Намотаем на ус.

Дежнёв пожалел, что у него нет с собой какого-нибудь маленького подарка для этой девушки, хотя бы нитки бус или яркого пояса.

При приближении к якутскому острогу река делала поворот на север. Речная долина расширялась, а горы отступали за горизонт. Низменные болотистые берега поросли лесом, расступаясь кое-где и образуя пойменные луга. Продолжали встречаться якутские поселения, пасущиеся стада.

Вот и острог, белевший новыми стенами и постройками. Прибытие отряда Петра Бекетова стало событием в жизни гарнизона и пока ещё немногочисленных торговых и промышленных людей, пребывавших здесь в ту пору. Всё население острога, кроме караульных, устремилось к берегу, где пристали три дощаника.

Встречал прибывший караван и сам Парфён Ходырев, начальник острога. В парадном суконном кафтане, подпоясанным широким кожаным ремнём, с саблей на перевязи и шапке из соболиного меха, сопровождаемый двумя молодыми казаками-телохранителями, вооружёнными бердышами, он вышел навстречу Петру Бекетову, по-простецки обнял его.

   — Ждём, ждём подкрепления, ох, как ждём, — сказал он вместо приветствия. — Спасибо тебе, Петро. Построй-ка здесь перед стенами острога всё воинство. Скажу ему своё слово.

Прибывшие казаки выстроились в две шеренги. Ходырев обратился к ним:

   — С прибытием вас, казаки. Не ждите тихой спокойной жизни на печи в избе. Жизнь ваша будет проходить в вечных походах, в скитаниях, в седле или в лодке, в оленьей упряжке или на лыжах. Жизнь нелёгкая, беспокойная. Зато ждёт вас радость новых открытий, новые неведомые реки, незнакомые племена и великие богатства. Послужите России, казаки, с Богом!

Проходили бекетовцы через таможенную избу, поставленную под стенами острога. Здесь распоряжался таможенный голова, которому помогал подьячий и выборные целовальники. С казаками они долго не возились. Что возьмёшь со служилого, все пожитки которого — заплечный мешок да котомка с нехитрым скарбом. Но всё же полагалось каждого прибывающего в Якутский острог и каждого выезжающего из него пропускать через таможенную избу и досматривать. Особенно дотошно досматривал голова добычу промышленников, возвращавшихся с промыслов, и лучшие соболиные шкурки отбирал в счёт уплаты государственной пошлины — десятины с пушнины. Промышленники проклинали на чём свет стоит таможенников, пререкались с ними. Пускались на всякие хитрости, норовили запрятать шкурки в потайные места, например под седло. Но у таможенников был собачий нюх. Они ухитрялись распознавать все хитрости промышленников, раскрывать самую неожиданную заначку. А самых злостных злоумышленников били батогами за контрабанду.

Якутск был ещё невелик, хотя и строился. Всех свободных от службы казаков, остававшихся в городе, начальник острога подряжал на плотницкие работы. У лавок с товарами толпились русские и якуты. На берегу строились лодки, дощаники, струги.

С прибытием в Якутск Дежнёв был поставлен на хлебное и соляное довольство, о чём подьячий внёс запись в окладной книге. Семёну Ивановичу был положен оклад рядового казака.

Первое время после прибытия с Енисея казаки составляли одну команду под началом Петра Бекетова, к которому относились с уважением за его спокойный и выдержанный характер, рассудительность.

— Придётся вам, казаки, разную службу нести, и караульную, и плотничать, и строптивых князцев усмирять, и в дальние становища за ясаком отправляться, и новые реки и земли открывать, — наставлял он. — Но ещё и кроме несения службы каждый из вас должен промышлять пушного зверя для собственных нужд. Много накопил ценных шкурок, вот и твоя мошна наполнилась деньжонками, звонким серебром. Разве это плохо?

   — Но тот старый якут с ленского берега говорил нам, что соболь перевёлся в здешних краях, — возразил Дежнёв.

   — Преувеличивал старик. Конечно, с приходом русских соболь стал встречаться пореже. Но опытный охотник всегда узреет соболиный след, поставит ловушку, отыщет нору или заметит соболя на дереве, чтобы поразить метким выстрелом из лука. Набирайтесь опыта у бывалых охотников.

А ещё Бекетов объяснил казакам, что положенное им денежное довольство скорее всего будет выплачиваться нерегулярно, потому что казна из столицы доходит до Якутска с большими задержками. Так что, случается, жалованье казакам не выплачивается в течение долгих месяцев. А казак не должен голодать. Находчивый казак промышляет охотой, рыбной ловлей, дарами леса, собирает грибы, ягоды, съедобные травы и коренья. А если у него ещё и соболиные шкурки припрятаны, которые здесь имеют хождение наряду с деньгами, то на них купишь у купца всё, что душе твоей будет угодно. И для государства от вашего личного промысла прямая выгода. Возвращаешься с добычи — плати таможеннику пошлину. Вот почему начальник острога так поощряет личный промысел казаков.

Бекетов не сказал, разумеется, казакам, что немалый куш от этих пошлин попадает в пользу Парфёна Ходырева. Внешне покладистый, приветливый — это великий корыстолюбец, лихоимец и казнокрад. Таможенный голова был близким сообщником Парфёна. Об их злоупотреблениях говорил весь острог. Поговаривали также, что группа казаков и промышленников, обложенных Парфёном, написала на него жалобу и отправила её с оказией тобольскому воеводе, которому якутский острог подчинялся. Ждали реакции воеводы.