Прощаясь с отцом Стефаном, Семён Иванович попытался выразить ему своё сочувствие.

   — Не надо утешать, сын мой, — остановил его священник. — Бог послал нам тяжкое испытание, решил проверить стойкость нашего духа. Служба на Лене сурова. Она требует от нас мужества, отдачи всех сил.

   — Но ведь с вами, духовными лицами, Пётр поступает бесчестно, бесчеловечно.

   — Бог ему судья. Воевода плохо кончит, помяни моё слово. Тобольский архиерей оповещён обо всех бесчинствах Петра. Сие непременно узнают и святейший патриарх, и государь наш. Не переживай за нас, сын мой. Сам-то держись, не спотыкнись. Приметишь где Петруху, уразумей — сие дьявол в человеческом облике. И шепчи слова молитвы — «да избави нас от лукавого».

Вечерами после работы в бригаде плотников Дежнёв мастерил для сына люльку-качалку, потом изготовил санки для зимы — подрастёт малый, воспользуется санками. Встретив Стадухина, Семён Иванович сказал ему:

   — Я подумал, Михайло. Считай меня казаком своего отряда.

В середине августа с Дежнёвым пожелал встретиться Василий Поярков.

   — Слышал, казак, формирую большой отряд? — спросил его Поярков.

   — Краем уха слыхивал.

   — Собираемся открывать и осваивать новые земли на юге. По слухам, там протекает великая река, на которой обитают разные неведомые нам народы.

   — Благое дело задумал, Василий.

   — Не хотел бы стать участником похода? Казак ты опытный, сноровистый, на хорошем счету.

   — За добрые слова спасибо, Василий. Да только опоздал ты с предложением. Я уже дал своё согласие Михайле Стадухину. Теперь я казак его отряда.

   — Жаль, Семейка. Не оттого ли поспешил с решением, что дуешься на меня?

   — Пошто я должен дуться на тебя, Василий?

   — Да за шкурки эти соболиные, что привёз с Яны. Я ведь по распоряжению Петрухи Головина так поступал, не ради своей выгоды.

   — Бог вам обоим судья.

Вторичный отъезд мужа Абакаяда пережила спокойно. Отчасти примирилась с долей казачьей жены, отчасти её утешало присутствие маленького сына — она теперь не будет одинока. Когда конный отряд вышел на берег Лены и тронулся в путь, Абакаяда с младенцем на руках старалась держать себя в руках, но, придя домой, уже не сдерживалась и долго билась в истерике. Тревожное предчувствие овладело ею. Долгой будет разлука с мужем, а может быть, и не суждено уже никогда им свидеться.

Предчувствие не обмануло Абакаяду. Семён Иванович надеялся возвратиться из похода через год. Однако его странствия затянулись на долгие два десятилетия. Когда он вернулся в Якутск, его Абакаяда, истосковавшаяся в бесплодных ожиданиях, покинула мир земной. А Любим вырос крепким плечистым мужиком и стал, по примеру отца, служилым казаком.

Дежнёву не пришлось стать свидетелем того, как складывалась дальнейшая судьба воеводы Головина. Весть о событиях на Лене дошла до Москвы только в августе 1644 года, три года спустя после выхода стадухинского отряда из Якутска, через енисейского воеводу Аничкова. Он располагал обширными свидетельствами служилых людей, приезжавших из Якутска. По предписанию московских властей Аничков направил на Лену сына боярского Ивана Галкина, возглавлявшего первый поход в ленский край, для освобождения Глебова и других узников. Головин встретил Галкина враждебно, бранился непотребно, называл его царскую грамоту поддельной, «воровской». В конце концов строптивый воевода вынужден был подчиниться содержавшимся в грамоте распоряжениям. Уступить же Головину пришлось, потому что с приездом Галкина копившееся подспудно возмущение людей против произвола воеводы прорвалось наружу. Служилые люди сами освобождали заключённых и проявляли откровенную ненависть к воеводе. Раздавались недвусмысленные угрозы перебить Головина и всех его приближённых. Ещё долго Пётр Петрович пытался плести интриги, подстрекая своих сторонников к тому, чтобы не допустить освобождённых из заключения Глебова и Филатова к исполнению служебных обязанностей.

В феврале 1644 года в Якутск были назначены новые воеводы — Василий Пушкин и Кирилл Супонев. Казалось бы, карьере Петра Петровича Головина пришёл конец. Слишком много беззаконий натворил он. Слишком много людей, среди которых были лица и далеко не рядовые, пострадали от его произвола и жестокостей. Но царская феодальная административная система оказалась неспособной эффективно бороться с такого рода злоупотреблениями. Она отнеслась к бывшему якутскому воеводе сравнительно мягко. После кратковременной опалы Головин вновь привлекается к службе. Возможно, сыграли свою роль связи с влиятельными вельможами и щедрые взятки. Через шесть месяцев после возвращения из Якутска Головин был уже окольничьим, носителем одного из самых высоких придворных чинов.

Затронули как-либо драматические якутские события Семёна Ивановича Дежнёва? Доступные нам исторические документы это никак не подтверждают. Дежнёв был человеком осмотрительным, выдержанным, на рожон никогда не лез. Инстинкт самосохранения подсказывал ему, что желательно покинуть Якутск и оказаться подальше от взбалмошного и жестокого воеводы. При Головине Семён Иванович находился в Якутске непродолжительное время. Наиболее трагические события развернулись здесь, когда Дежнёв был уже в дальнем походе. Но Семёну Ивановичу пришлось много натерпеться от Михайлы Стадухина, человека крутого и властного, имевшего влиятельных покровителей и много себе позволявшего. Но об этом речь пойдёт впереди.

В августе 1641 года Семён Иванович Дежнёв выступил в новый поход на реку Оймякон, левый приток Индигирки, в составе отряда Михайлы Стадухина. Не получив на этот раз ни хлебного, ни денежного жалованья, он был вынужден снаряжаться, вновь залезая в долги. Путь предстоял долгий, и расходы на снаряжение были велики. Помог Исайка Козоногов, которому Дежнёв ссудил соболиные шкурки. Но хитрый и прижимистый Исай старался урвать с казаков за необходимые припасы и снаряжение втридорога. Семён Иванович ругал купца, но всё же был вынужден прибегать к его услугам. Его соболиная казна, которую он ранее передал Исайке, быстро таяла. Дежнёв не избежал новых долгов. «И мы, холопи твои, покупаем кони дорогою ж ценою и платьишко, и обувь, и всякий служебный подъём стал нам, холопам твоим, по сту по пятидесяти Рублёв», — жаловался Дежнёв в своей челобитной. Однако расходы и новые долги не остановили его. Наблюдая воеводский произвол и гнетущую обстановку в городе, он не хотел засижиться в Якутске. Даже семья и новорождённый сын не удержали его.

Отряд Стадухина был невелик — всего шестнадцать человек. В разговоре с Дежнёвым Михайло пожаловался:

   — Поскупился Петруха. Ведь просил я воеводу дать мне хотя бы три десятка казаков. А он — хватит тебе шестнадцати. Да ещё и отругал ни с того ни с сего.

   — С воеводами же прибыло в Якутск большое пополнение. Мог бы и уважить твою просьбу, — ответил ему Дежнёв.

   — Мог бы, конечно. Да у Головина иные планы.

   — Не поход ли на великую южную реку задумал? Мне что-то об этом Василий Поярков рассказывал.

   — Вот именно. На ту самую великую реку, что течёт к югу от Станового хребта. Васька возмечтал возглавить сей поход и убеждает Петра, что для такого похода нужна большая военная сила. Головин пока помалкивает и Ваське своего согласия не даёт.

Дежнёв приметил, что Михайло Стадухин относится к воеводе Головину двойственно. Всячески заискивал перед ним и пользовался расположением Петра Петровича, имел с ним какие-то дела. Головин, несомненно, не хотел ссориться с влиятельным кланом Стадухиных и богатым купечеством, с которым Михайло был связан. Стадухин принадлежал к казачьей верхушке и имел прочные связи с торговыми людьми. Вместе с приказчиком купца Василия Федотова Михаилом Гусельниковым они вели крупные торговые операции на северо-востоке Сибири. Занимался Стадухин и ростовщичеством, ссужая деньги под высокие проценты малоимущим казакам, вынужденным обзаводиться снаряжением и припасами перед выходом в дальний поход. Так что нелёгкий характер Михайлы Стадухина во многом объяснялся его чувством социального превосходства над другими. Отсюда и его неимоверная заносчивость, высокомерие.