Связи с богатым купечеством обеспечивали Стадухину возможность ладить с властями. Михайло пользовался расположением Петра Головина, хотя завоевать расположение своенравного и капризного воеводы удавалось немногим. Даже у Василия Пояркова отношения с Головиным складывались далеко не просто. Стадухин выезжал встречать обоих воевод на Ленский волок и там старался оказывать Петру Петровичу всяческие услуги, а в дальнейшем не брезговал выступать с наветами против его недругов. Головин любил окружать себя наушниками и сумел оценить подобное усердие. Михайло, как и Василий Поярков, оказались в главе тех немногих людей, которые составляли опору Головина и встречали с его стороны благоволение.
«Воевода был неравен в обращении — одним он покровительствовал, других притеснял, — писал М.И. Белов, крупный историк полярных исследований. — Михаил Стадухин, племянник московского купца Василия Гусельникова пришёлся ему по нраву. Влиятельный казак мог ему пригодиться в борьбе с завистниками и врагами». Назначение Стадухина командиром отряда можно объяснить расположением к нему всесильного воеводы, заинтересованного в поддержке со стороны стадухинской семьи. Поддержка влиятельного воеводы убеждала Михайлу в возможности действовать безнаказанно, не считаясь с интересами своих подчинённых. Властолюбивый воевода — деспот, благоволивший ему, создавал ему пример своим поведением.
Можно согласиться с оценкой М.И. Белова. Чувствуя своё социальное превосходство, Стадухин свысока смотрел на всех своих товарищей. Неслучайно, что непримиримыми противниками Стадухина оказались как раз те казаки, которые служили под его началом на Оймяконе и Колыме и многого от него натерпелись.
Вместе с тем, будучи человеком далеко не глупым, проницательным, Стадухин не мог не замечать недовольства казаков деспотизмом и своеволием Головина, ненависть к воеводе. Иногда он старался потрафлять общим настроениям и сдержанно поругивал Головина. Особенно позволял это себе, находясь в походе, вдалеке от Якутска, где рядом не было глаз и ушей воеводских, и всякие нелицеприятные высказывания в адрес администрации могли оставаться безнаказанными.
Стадухина глубоко раздражало, что воевода Головин не посчитался с его просьбой, не дал в его распоряжение трёх десятков казаков, сократил численность его отряда до шестнадцати человек. Михайло не скрывал своего раздражения и частенько вымещал его на казаках. Дежнёв смог в этом убедиться.
Находился в составе отряда молодой и малоопытный казачишка Парамон. Это был его первый поход. Однажды он отстал от отряда и нагнал его по следу только тогда, когда казаки уже расположились на привал у костра. Михайло с грубой бранью набросился на казачишку:
— Почему отстал, рохля?
— Да вот... Лошадь захромала.
— Почему колченогую клячу приобрёл? Куда смотрел, растяпа?
— Да сперва вроде бы ничего... Лошадь как лошадь.
— Приказываю тебе... В ближайшем же селении обменяй у якутов свою клячонку на доброго коня и доложишь мне.
— Где же я денег возьму для такого обмена?
— Это уж твоя забота.
— Поистратился до последнего гроша, снаряжаясь.
— Могу в крайнем случае выручить тебя, казак. Хотя и не казак ты вовсе, а захудалая баба с торжища. Ссужу тебя деньгами. Потом рассчитаешься со мной.
— Сделай одолжение, батюшка.
— Я тебе не батюшка, а твой начальник, Михайло Стадухин. Понятно тебе, недоносок?
— Понятно, батюшка.
— Тьфу ты, Господи. Какой же ты балда!
Михайло ещё долго ругался непотребно. Когда он наконец утихомирился и оставил в покое казачишку, Дежнёв сказал Стадухину:
— Зря ты так, Михайло. Ведь Парамон ещё не набрался опыта, впервые в поход вышел.
— Потому-то и учу его, чтоб набирался опыта, — резко огрызнулся Стадухин. — Ишь, какой защитничек выискался, учить меня, Михайлу Стадухина, вздумал.
— Зачем мне тебя учить? Ты казак многоопытный.
— Спасибо и на том.
— А вот что я полагаю...
— Что полагаешь, Семейка, то меня никак не интересует.
— А зря. Ты бы всё же выслушал.
— Что ещё скажешь?
— А вот что. Отрядец наш должен быть дружным, единым, как крепко сжатый кулак. И негоже ослаблять его сварами и склоками, сеять обиды. Тогда и выдюжим, коли в какой переплёт попадём, с ворогом столкнёмся.
— Ишь, какой мудрец выискался! Взялся учить меня, старого казака.
— Полно тебе, Михайло. Никто тебя не собирается учить. Высказал тебе то, что здравый смысл подсказывает. А твоё дело — соглашаться со мной или не соглашаться. Ты же умный человек, Михайло. Ведь понимаешь, коли затаят на тебя обиду казаки, тебе же с ними будет трудно управляться. Разве не так?
Михайло для порядка скверно выругался, но больше пререкаться с Дежнёвым не стал. Понимал ведь, что Семён Иванович говорит разумные вещи. Видя, что Стадухин поостыл и не настроен больше ругаться, Дежнёв обратился к нему:
— Рассказал бы казакам, Михайло, бывали ли прежде русские на Индигирке.
— Бывали, — ответил Стадухин. — Пять лет назад сюда приходил, двигаясь сушей из Якутска через Алдан и Яну, отряд Посника Иванова. В среднем течении Индигирки казаки поставили зимовье. Дали ему название — Подвишерское. А два года спустя Иван Ребров и его спутники, отделившись от отряда Перфильева, открыли низовья этой реки. Они поставили там Нижнеиндигирский, или Уяндинский, острожек и прожили в нём два года. Об этом поведал мне Василий Поярков.
Далее Стадухин рассказал, что отряду Посника Иванова пришлось столкнуться с нападением беспокойных юкагиров, которых не сразу удалось объясачить. Выше верхних индигирских порогов было поставлено Верхнеиндигирское зимовье, получившее впоследствии название Завишерского. Через некоторое время здесь была поставлена церковь с шатровой главкой, яркий образчик русской деревянной архитектуры XVII века, напоминавший церковные постройки русского севера.
Забегая вперёд, скажем о дальнейшей судьбе этого замечательного памятника. Давно заброшенная и подвергавшаяся разрушению, завишерская церковь уже в наше время была перенесена в район Иркутска с целью воссоздания её первоначального вида в качестве архитектурного памятника. Она напоминает нам о славных землепроходцах.
Отряд шёл на Индигирку через Яну, дорога на которую уже была освоена казаками. Далее шли на восток, вдоль правого янского притока Толстока, или Тоустока, и, перевалив через хребет Тог-Камипах, попадали в бассейн Индигирки, или Собачьей реки. Весь путь от Якутска до конечной цели занимал восемь-девять недель, то есть не менее двух месяцев. Зима с сильными снегопадами наступает здесь рано. Выходили из Якутска ещё в августе, а в пути столкнулись со снежной и морозной зимой. Основная часть пути проходила по снежной целине. Отряд достиг Оймякона глубокой осенью, когда реки были прочно скованы льдом, а земля покрылась толстым слоем снега.
Район Оймякона известен как полюс холода. По суровости климатических условий он превосходит даже верховья Яны.
Верхняя Индигирка с её притоками протекает по впадине, прорезающей Оймяконское плоскогорье. В зимнее время здесь накапливается холодная масса воздуха и температура порой падает до -70°. Суровый климат, студёные пронизывающие ветры, низкая температура делали службу на Оймяконе тяжёлой, изнурительной. Местные кочевые племена неохотно заходили сюда. Лишь изредка можно было встретить кочевье алданских якутов, или тунгусов с Момы, или ламутов (эвенов) с верхней Охоты, впадающей в Охотское море. Эти племена только случайно могли забрести в это царство стужи и ветров. Поэтому надежды казаков на щедрый ясак, который удалось бы собрать здесь, никак не оправдались. Более чем скромными были и личные успехи стадухинцев, понадеявшихся на меновую торговлю с якутами и тунгусами. Покупателей в этом почти безлюдном краю оказалось слишком мало.
На верхней Индигирке в то время обитал малочисленный тунгусский род князца Чона. Ясак с князца и его «родников» собрали без затруднений. Между Чоном и русскими установились добрые отношения. Это было результатом того, что казаки, собирая ясак, не прибегали к насилиям и дарили тунгусам «государево жалование», подарки: одекуй, медную утварь, ножи и тому подобное. Все эти предметы пользовались у тунгусов большим спросом. Правительственные инструкции требовали не допускать при сборе ясака никакого насилия. Собрав ясак, Стадухин смог послать воеводе вместе с ясачной казной отписку о том, что ясачная казна с местных якутов и тунгусов собрана вся «сполна и с прибылью».
