– Я пить хочу! – сказал он тихо, с хрипотцой.

Мужчина подошел к небольшому серванту в углу комнаты, налил из графина, который стоял за стеклом витрины, стакан воды и молча протянул Егорычу. Тот схватил стакан и быстрыми глотками влил его в себя. Но словно ничего не выпил – во рту было так же сухо и противно. Он сам взялся за графин и дрожащими руками налил еще один стакан, расплескав воду. Выпил и растеряно кивнул.

– Поехали, – сказал мужчина с пустыми глазами.

– Куда? – спросил Егорыч.

– В гостиницу. Я теперь с вами буду.

– В номере?

– Внизу. Потом меня сменят.

Егорыч кивнул и поплелся следом за своим надсмотрщиком. В гостинице тот буркнул:

– Никуда не выходить. Обед закажите в номер. Скажете, заболел. Отъезд завтра, утром, со всеми. Никуда не звонить, ни с кем не общаться! Все ясно?

– Так точно! – кивнул Егорыч и пошел к себе в номер.

Он лег прямо в одежде на кровать, уставился влажными глазами в потолок. Через десять минут в дверь постучали. Егорыч поднялся и, не приглаживая поднявшийся за затылке хохолок, отпер дверь. В проеме стояла горничная, держа в руках газету с изображением Егорыча. Она что-то стала быстро говорить, улыбаться. Егорыч, ничего не понимая, пожимал плечами и печально смотрел на женщину. Но она втолкнула Егорыча в номер и достала из-за пазухи шариковую ручку. Егорыч догадался, что от него требуют автограф, и стал энергично крутить головой, отказываясь от подписи.

– Нет, нет, – говорил он, – это ошибка. Это не я! Это – Власин!

Но горничная не понимала и только умоляюще складывала руки на груди. Егорыч вздохнул в отчаянии и подписал фотографию в газете куцей закорючкой, лишь очень отдаленно напоминающей его подпись. Горничная радостно взвизгнула, подпрыгнула и исчезла с газетой и ручкой за дверью. Егорыч не успел вернуться на кровать, как в дверь опять несмело постучали. Он нажал на ручку и потянул на себя. В комнату решительно вошли трое молодых людей, один в мундире гостиничного боя, с круглой шапочкой на голове. Все трое держали в руках различные выпуски газет, с первых страницах которых разевал рот Егорыч.

Он махнул рукой, схватил первую же протянутую ему ручку и быстро расписался на своих портретах. Все трое, улыбаясь, закивали и вышли. Егорыч выглянул в коридор. К его номеру приближались несколько девушек и высокий парень с фотоаппаратом. Егорыч попытался захлопнуть дверь, но был ослеплен вспышкой и откинут в сторону крупной девушкой, шедшей впереди всех. Егорыча схватили за руки и втащили в комнату. Девушки силой усадили его на застеленную постель и с ногами забрались в нее. Одна из них обхватила Егорыче за шею, вторая прижалась к его груди, а толстуха тяжело присела на худенькое Егорычево колено.

Фотограф несколько раз щелкнул объективом, продолжая ослеплять героя фоторепортажа яркими вспышками. Толстуха впилась губами в серую мятую Егорычеву щеку, фотоаппарат вновь щелкнул. Егорыч пытался отбиваться, но его зажали со всех сторон крепко. Вдруг толстуха взяла фотоаппарат, а Егорыча обнял фотограф. Это было уже слишком, и Егорыч заорал:

– Пошли вон! Сволочи! Полицию позову! Посла сюда! Помогите!

Но фотоаппарат все щелкал и щелкал. Когда все так же быстро удалились, как и появились, Егорыч почувствовал себя опустошенным, почти изнасилованным. В дверь опять постучали, властно и требовательно. Егорыч схватил в руки одежную щетку, рывком открыл дверь и что есть силы влепил щеткой по ближайшему лбу. Лоб принадлежал тому самому мужчине с сизыми пустыми глазами, что призван был наблюдать за Егорычем в гостинице. Тот от неожиданности открыл рот, отступил назад и рухнул на пол. Второй мужчина, которого Егорыч раньше не видел, отскочил в сторону и изготовился к обороне. Лицо его было напряжено, движения пластичные, хищные. Егорыч схватился за голову.

– Черт! Черт! Я не хотел! Думал… репортеры, хулиганы! Они меня достали, сволочи!

Тот, что сел на пол от удара щеткой, очумело крутил головой. В сизых глазах появилась некая мысль – растерянность, сменяемая злобой и болью.

– Ты даешь, мужик!

– Извини, брат! – нагнулся над ним Егорыч. – Ошибочка вышла!

– Ты больше так не ошибайся! – попросил с угрозой в голосе сидевший на полу. Он поднялся и примирительно махнул рукой второму мужчине. – Я своего коллегу привел тебе представить. Меня обратно вызывают, а внизу он будет.

– Да вы заходите, ребята! Выпьем чего-нибудь. Русские же люди!

Но мужчины как-то совсем одинаково ухмыльнулись: они вновь стали похожи друг на друга – серые, с пустыми глазами, со спесивыми ухмылками.

– Из номера не выходить, дверь никому не открывать! – распорядился новый надсмотрщик. Он втолкнул Егорыча в номер и закрыл дверь, потянув ее на себя.

Егорыч опять остался один. Он подошел к окну и посмотрел вниз. На противоположной стороне стояли несколько фотографов и одна телекамера. Увидев в окне Егорыча, они защелками фотоаппаратами, а камера засветилась красным огоньком. Егорыч устало махнул рукой и отошел от окна.

Генерал Андрей Сергеевич Сергеев сидел в своей «рубке» на борту посольской «субмарины» и задумчиво вертел в руках карандаш с обломанным грифелем. Из Центра только что пришла шифровка с распоряжением «упаковать» полковника Власина и доставить в Москву с надежным сопровождением. Первоначально следовало отправить туда жену, а полковника запереть в посольстве. Потом, по всем правилам, надо было бы принять у него дела, отобрать паспорт и привезти в аэропорт. На «аэрофлотовском» рейсе ему и сопровождающим его «гориллам» в первом салоне необходимо отвести места.

Не хотелось резиденту выполнять указание Центра. И не потому, что ему нравился Саша Власин, и не потому, что некому было работать, так сказать, «в поле», а потому, что на освободившееся место непременно должны были прислать некеого Заболоцкого, племянника председателя их Организации. А этот самый Заболоцкий, молодой полковник, явно направлялся не столько на место Власина, сколько на замену самого резидента. Значит, быть ему и молодым генералом! В Центре давно ожидали провала хотя бы одного из старших офицеров резидентуры, чтобы произвести инъекцию этим самым Заболоцким в самое мягкое место службы.

И вот, на тебе! Какой-то там рыбак, черт бы его побрал, вдруг вспомнил, и, видимо, не без помощи полковника Власина, о своих заслугах в сфере советско-французских отношений. Вылез, идиот, на все первые полосы и оставил далеко в арьергарде нынешние события! Горбачев, получается, мелкий политический интриган эпохи рыбачка Артура Петрова. Прямо, анекдот какой-то! А Власин-то, Власин-то каков! Надо же, учудил! И как такое в голову пришло!?

Но отправлять его в Москву не хотелось! Нельзя отправлять, потому что следом за ним поедет он, старый волк внешней разведки. И тогда – тупик. Быстрая пенсия, скромная дачка в Подмосковье, квартирка на Вернадского и ржавый «Жигуленок» в гараже. В лучшем случае «Волга»! Невыездной ветеран! Адью, Париж! Адью, валюта! Адью, уютная квартирка на бульваре Сен-Жермен, белый «Ситроен», посольская вилла в предместьях города, отпуск на Женевском озере или на Лазурном берегу! Адью, Франция!

Ни за что! Катитесь вы со своим Центром к чертовой большевистской бабушке! Кланяйтесь своим богам сами! Облизывайте собственных святых! А мы еще подержимся! Еще повоюем!

Генерал Сергеев встал, подошел к железному ящику, набрал шифр на замке и потянул на себя тяжелую дверку. С верхней полки взял толстую красную папку, в правом верхнем углу которой было начертано: «Совершенно Секретно», под верхним обрезом: «КГБ СССР», а под ним: «Личное дело – полковник А. В. Власин». В центре – герб в виде щита и меча и большая звезда с серпом и молотом.

Сергеев запер сейф, подошел к столу и вновь сел в кресло. Он положил папку перед собой, задумчиво разгладил обложку и потянул за концы тесемки, скреплявшей папку. Первым же документом оказался рапорт полковника Власина о провале работы с агентом «Бальзак». В рапорте было сказано, что дело агента надлежит сдать в архив и отправить в Центр.