Жуков встал, вытянулся, произнес своим обычным скрипучим голосом:

– Служу трудовому народу! – и повел глазами по сидящим за столом с чувством признанного превосходства, хотя на каменном лице его не дрогнул ни один мускул.

Сталин, изучающе сощурившись, покивал головой, соглашаясь, что так оно и есть – служит и будет служить этому самому народу. И, возвращаясь на свое место, добавил:

– Будут отмечены командующие соответствующими фронтами, чьи войска внесли решающий вклад в разгром немецко-фашистских войск под Сталинградом и Ленинградом.

После Василевского и Сталина выступали наркомы оборонной промышленности. Из их слов выходило, что промышленность продолжает набирать темпы, освобождение Донбасса может значительно усилить промышленный потенциал страны и, следовательно…

– Именно поэтому так важно наступление наших войск в этом направлении, – подвел итог выступлениям Сталин, словно в доказательство кому-то, кто с наступлением наших войск был не согласен.

После чего в кабинете остались лишь члены Государственного комитета обороны.

– А не получится так, – обратился к Василевскому Сталин, – что немцы опять, как и в сорок втором, ударят нам во фланг? Хорошо ли прикрыты фланги Брянского, Воронежского и Юго-Западного фронтов? Что говорит наша разведка о перемещении немецких войск в том или ином направлении?

– Если исходить из классических схем, то фланги наступающих армий обеспечены явно недостаточно, товарищ Сталин, – заговорил Василевский. – Но если мы выделим часть сил для прикрытия, то тем самым снизим наступательный потенциал наших армий. Генштаб и командующие фронтами полагают, что противнику неоткуда взять резервы для такого удара, что ему нечем даже заткнуть те дыры, которые образовались в результате осуществления нашими войсками наступательной операции под кодовым названием «Скачок». Особенно после выхода наших танковых и кавалерийских корпусов на оперативный простор. Конечно, войска устали после трехмесячного непрерывного наступления, но и противник устал тоже. Мы полагаем, что две-три полноценные армии и пара танковых корпусов, взятые из резерва Ставки, могли бы усилить наше преимущество на направлении главных ударов.

– Что ж, будем надеяться, что так оно и есть. Пару армий мы, пожалуй, дадим, но лишь в том случае, если начнется замедление темпов наступления, а пока обходитесь теми силами, которые имеются в вашем распоряжении, – заключил Сталин, прервав свое маятниковое движение по ковровой дорожке. И неожиданно спросил: – А что думает по этому поводу маршал Жюков?

Жуков встал.

– Из той информации, что нам доложена начальником Генштаба, трудно сделать какие-то определенные выводы, – заговорил он. – Меня беспокоит исчезновение из поля зрения разведки танкового корпуса СС и других танковых корпусов противника. Командующие фронтами полагают, что Манштейн отводит их за Днепр. Может быть. Но может быть и так, что эта хитрая лиса производит перегруппировку своих сил для нанесения удара там, где мы его не ждем. К тому же противник может использовать те свои дивизии, которые выводит в Крым через Таманский полуостров. Надо поручить партизанам проследить все перемещения немецких воинских эшелонов на железных дорогах Украины и Белоруссии. И на основе этих данных делать соответствующие выводы. Однако о флангах заботиться надо всегда. Азбучная истина.

– Пожалуй, товарищу Жюкову надо будет отправиться на Южный фронт, – подхватил Сталин. – Надо посмотреть на месте, все ли там делается для того, чтобы не позволить немцам вывести в Крым большую часть своих войск. На Таманском полуострове скопилось много боеспособных войск противника. Эти войска могут ударить во фланг наших войск, движущихся к Днепру. Надо разгромить эти войска, не дать им возможности эвакуироваться в Крым. Это, ко всему прочему, позволит нам освободить Новороссийск и получить базу для Черноморского флота.

– Мы не исключаем, товарищ Сталин, – попытался то ли возразить, то ли уточнить Василевский, – что некоторые немецкие части могут быть использованы против наших наступающих фронтов. Более того, некоторые части из Южной группы немецких войск уже отмечены в районе Сталино и Мариуполя. Но они нуждаются в пополнении и приведении в порядок. На это уйдет недели две. За это время мы успеем подтянуть дополнительные силы…

– Похоже, товарищ Василевский, вы даете немцам на приведение в порядок своих дивизий столько же времени, сколько отпускаете на подтягивание наших резервов к угрожаемым участкам. Или вы все-таки рассчитываете опередить Манштейна?

– Рассчитываем, товарищ Сталин. Что касается танкового корпуса СС и других корпусов, то установлено, что они грузятся на железнодорожные платформы и действительно отводятся на правый берег Днепра. К тому же, по данным разведки, немцы усиленно строят там оборонительные укрепления, видимо, не надеясь удержать наши войска на левобережье. Должен заметить, товарищ Сталин, что железные дороги в нашей прифронтовой полосе нуждаются в серьезном восстановлении.

– Другими словами, вы хотите сказать, что не успеваете.

– Никак нет, товарищ Сталин: успеваем. Тем более что, как я уже докладывал, наши танковые и кавалерийские корпуса перерезали многие рокады, так что немцы находятся в еще худших условиях.

– Вот вы, товарищ Василевский, и возвращайтесь к Голикову и Ватутину и внимательно посмотрите, все ли там идет так, как надо…

Сталин остановился возле своего рабочего стола, взял трубку и, ни на кого не глядя, произнес: – На этом заседание считаю закрытым.

Член Военного совета Воронежского фронта генерал-лейтенант Никита Сергеевич Хрущев ехал в Харьков, только что освобожденный от немцев, но уже зная, что город будет сдан, потому что немцы опять наступают, разведка опять прошляпила сосредоточение танковых корпусов противника в районе Александрова, что повторяется сорок второй год, только в ту пору фронтом командовал маршал Тимошенко, а теперь генерал-полковник Голиков, и фронт тогда назывался Юго-Западным.

Настроение у Никиты Сергеевича – хуже некуда. Да и погода… дрянь погода: то оттепели такие, что все начинает течь, то опять ударят морозы, все заледенеет, машины скользят, идут юзом, даже танки – и те на обледенелых дорогах выписывают кренделя, точно пьяные. Как-то на глазах Никиты Сергеевича «тридцатьчетверка» вдруг скользнула в сторону, сбила и опрокинула санитарный автобус, полный раненых. Командир роты, который вел своих солдат в сторону передовой, выхватив пистолет, кинулся с матюками к люку механика-водителя, а из него высунулся чумазый мальчишка лет восемнадцати-девятнадцати, растерянный, и сам чуть не плачет, и делай с ним, что хочешь: хоть стреляй, хоть режь, а лучше он танк водить все равно не станет раньше, чем не набьет себе шишек, – если жив, конечно, останется, – потому что танков стали выпускать много, а механиков-водителей как следует готовить не успевают. И командир сунул пистолет в кобуру, махнул рукой и пошел командовать своими солдатами, пытающимися поднять автобус и помочь раненым.

То же самое и с командующими фронтами, армиями и прочими подразделениями: события обгоняют, торопят, не дают как следует освоить полученный опыт командиру, скажем, полка, а его уже ставят на дивизию, потому что и дивизии растут как грибы, и командиры выходят из строя. А если взять тех, кто командует армией или фронтом не первый год, та же самая картина: не успевают опомниться, как обстановка меняется, и настолько стремительно, что вчерашний опыт мало чем помогает. Так ведь кого и чужой опыт учит, а кому и свой не впрок. Вот и Еременко из тех же самых, и Тимошенко, и Голиков. И почему это Сталин назначает его, Хрущева, к таким командующим, которые ни то ни сё, а черт знает что, известно одному богу да самому товарищу Сталину. Ладно бы, если бы товарищ Хрущев занимал должность секретаря какого-нибудь обкома, а то ведь первый секретарь ЦК КП(б)У – величина, можно сказать, всесоюзного масштаба. А между тем многие секретари обкомов по фронтам не мотаются, в землянках не ютятся, углы солдатских окопов своими генеральскими шинелями не обтирают, занимаются привычными делами и ждут, когда освободят их области. Или Сталин решил во главе Украины поставить кого-то другого? Все может быть. Но в любом случае надо еще и еще раз доказывать, что все другие хуже, не годятся для такой ответственной должности, как первый секретарь ЦК КП(б)У Никита Сергеевич Хрущев.