– Во-он видишь… поле? – спросил проводник, показав рукой на середину Волги. – Вот как до него доберемся, так, считай, мы на той стороне.

Матов поля не видел. Он видел что-то однообразно серое и зыбкое, но нисколько не усомнился в правдивости слов проводника: тут, видимо, нужен опыт, какого у Матова не было даже в Поморье. Там если и прыгали по льдинам, то исключительно днем, подбираясь к лежбищам тюленей. Да и поля там – это ж действительно были поля, а не жалкие островки, плывущие по Волге.

До середины реки добрались без приключений. Но здесь лед шел значительно быстрее, зато и льдины были крупнее и теснились одна к другой. По этим льдинам они бежали почти без остановок, перепрыгивая через трещины, канавы и воронки, заполненные шугой. Впереди двигались темные ноги Федора Кузьмича, а верхняя часть, укрытая белой курткой, точно висела в темном воздухе, то отдаляясь, то приближаясь, и Матов следил исключительно за ногами, запоминая, где они и как двигались – легкой ли трусцой, широким ли шагом или скачками.

Высокий обрывистый берег закрыл половину неба черной стеной. Теперь ориентироваться можно было лишь по взлетающим время от времени осветительным ракетам и пулеметным трассам, иногда проплывающим над головой.

Луна освещала реку настолько хорошо, что вблизи видны даже маленькие льдинки. Матов вполне освоился и теперь мог различать в отдалении и ледяные поля, и отдельные льдины, но только сейчас со всей отчетливостью понял, что пойди он один, еще неизвестно, дошел бы даже и до середины реки.

Плывущее ледяное поле, медленно вращаясь, совместилось с другим полем, прижатым к берегу. Кузьмич перескочил на него, Матов следом. И тут вдруг завыло, заскрежетало, и над головой понеслись огненные стрелы: с левого берега ударили «катюши», не менее десятка установок сразу.

Еще прыжок, пробежка, прыжок и… Матов, не рассчитав прыжка, оступился, потерял равновесие, нога провалилась в шугу, сапог хлебнул воды, но его подхватили под руки, выдернули из ледяной воды – и он оказался на снегу, который никуда не двигался и не раскачивался под ногами.

Кто-то, в солдатском ватнике и шапке, спросил:

– Вы – подполковник Матов?

– Я, – ответил Матов.

– Капитан Логунов, – представился человек. – Командующий Шестьдесят второй армией генерал-лейтенант Чуйков ждет вас в своем штабе. Прошу.

Матов отвязал от пояса веревку, передал багор Кузьмичу.

– Когда назад-то? – спросил тот.

– Думаю, следующей ночью. Подождете?

– А куды ж я денусь? Мне велено вас сюды и обратно.

– Где вас искать?

– А тут же, при штабе.

– Идемте, идемте, – поторопил Логунов, – а то фриц начнет сейчас обстреливать берег из минометов.

Штаб армии представлял из себя глубокую землянку, устроенную в обрывистом берегу, с ответвлениями, узкими ходами, отдельными помещениями, обшитыми тесом, со множеством народу, среди которого встречались женщины с детьми, раненые и много еще кого, к штабу явно не имеющие никакого отношения.

– Немец так бомбил и обстреливал минувшие два дня, что многие укрытия обвалились, вот народ и набился сюда, – пояснил капитан Логунов. – Сейчас саперы роют землянки, переведем людей туда, а лед встанет, на тот берег. У нас раненых скопилось – девать некуда. Так вот и живем… Вы у нас впервые?

– Да.

– Ничего, жить можно, – подвел итог капитан. – Можно сказать, курорт. А вот наверху…

Они остановились у полуоткрытой двери, откуда слышался настойчивый голос:

– «Земля», я «Берег»! Как слышите меня? Прием…

Миновали пункт связи и очутились еще у одной двери. Капитан одернул ватник, открыл дверь.

– Разрешите, товарищ генерал?

– Входи, Логунов. Встретил?

– Так точно, встретил! – и отступил в сторону.

Матов шагнул в землянку, освещенную двумя электрическими лампочками, увидел невысокого, широкоплечего генерал-лейтенанта с бугристым открытым лицом, с зачесанными назад черными волосами, с внимательным взглядом сквозь узкие щелки из-под косматых бровей, представился:

– Подполковник Матов, оперативный отдел Генштаба.

– Входите, подполковник, входите. Логунов, ты документы проверил у товарища подполковника?

– Никак нет, товарищ генерал. Да и зачем? Звонили же…

– Звонили… Мало ли что.

Матов достал из кармана документы, протянул генералу. Тот посмотрел, потом спросил, задержав руку Матова в своей:

– Искупались?

– Одной ногой: не рассчитал прыжка.

– Вот объясните мне, что за нужда заставила вас рисковать жизнью?

– Приказ, товарищ генерал.

– Не жалеет ваше начальство своих подчиненных. Или не представляет себе, в каких условиях мы тут существуем.

– Именно для того, чтобы представлять эти условия, товарищ генерал.

– Ну что ж, рад слышать. А то оставайтесь у меня: мне ответственные и смелые командиры нужны.

– С удовольствием, товарищ генерал. Но сперва я должен выполнить порученное мне задание.

– А в чем оно заключается?

– Побывать на передовой, своими глазами увидеть и понять условия, в которых приходится сражаться вашим войскам.

– Что ж, на передовой, так на передовой. Но учтите: немец сейчас давит на нас со страшной силой. Это сегодня ночью он что-то притих, а то ведь атака за атакой. Одних отбросим, он заменяет атакующих другими – и так уже четвертый день. Но и фриц, видать, тоже устал. А нам уставать не положено: мы на своей земле, от нее и черпаем силы. Сейчас готовимся контратаковать и вернуть утраченные позиции. Немец решил перекурить, а мы ему не позволим. Так что, если угодно, можете прямо отсюда двигать в расположение Тридцать девятой гвардейской дивизии, которая ведет бои в районе завода «Красный октябрь». Немец там потеснил их немножко, требуется вернуть утраченное. Капитан Логунов вас проводит. Только сначала переобуйтесь, а то ноги отморозите. Лучше в валенки. Логунов, организуй подполковнику валенки. И ватные штаны. А мы пока перекусим, чем бог послал.

Бог послал пшенку со «вторым фронтом», квашеную капусту и, разумеется, водку.

Штаб дивизии расположился метрах в трехстах от передовой в подвале среди громоздящихся развалин. Подвал большой, перекрытия лежат на бетонных стенах и колоннах, с отдельными глухими помещениями со стальными дверями. В одних помещениях разместился медсанбат, в других склады с боеприпасами и продовольствием, кое-где в потолке огромные дыры, и внизу страшно разворочено от взрыва тяжелых бомб.

Командира дивизии Будникова, моложавого полковника с высоким лбом и кисточкой усов под носом, нашли в помещении, заставленном большими ящиками с заводским оборудованием. Под самым потолком узкая щель, перед нею помост из ящиков, на помосте стереотруба. Возле щели двое: наблюдатели.

Сам комдив расположился рядом, за железобетонной стеной. Он брился возле железной бочки из-под горючего, с прорезанным отверстием для дров и жестяной трубой, уходящей в какую-то дыру. В бочке горели доски от ящиков. На бочке стоял ведерный чайник. В углу телефонный аппарат и рация, возле них, прижавшись друг к другу спинами, спали двое. Третий клевал носом, привалившись к стене. С потолка на проволоке свешивался керосиновый фонарь, какие используют для подсветки бакенов.

Матов представился.

Полковник кивнул головой и повел рукой: располагайтесь, мол, пока я занят. Матов сел на ящик из-под снарядов, присмотрелся к полковнику, вспомнил: года три тому назад будущий комдив был еще майором, учился в академии на курс выше, занимался классической борьбой.

Полковник закончил бриться, протер лицо полотенцем, смоченным горячей водой из чайника. Встал, широкий, основательный. Протянул руку.

– А я вас помню, – пророкотал он хрипловатым басом. – Вы выступали с докладом о боях с японцами у озера Хасан. Хороший был доклад. Это я вам не из лести говорю, а так оно было на самом деле.

– Я вас тоже помню: на одном из парадов вы несли знамя академии. А еще видел вас на борцовском ковре…