Если всё, так, то почему мне так жутко на душе?
С трудом пересилив себя, я не стал дожидаться четвертого звонка. До сих пор не могу понять, как оказался у двери. Пальцы легли на защелку. Вдох, выдох, рывок. Я легонько толкнул дверь, петли тихонько заскрипели. В квартиру ворвалась струйка свежего прохладного воздуха. Свет на площадке не горел. Только фонарь на улице посылал тихие электрические лучи в окно.
— Долго же ты, — послышался знакомый голос. — Одевайся, буду ждать тебя на улице… и поторопись, я не люблю ждать.
Послышались шаги. Давид резво спускался по лестнице. Я даже дверь не стал закрывать. Быстро влетел в комнату, запрыгнул в джинсы, схватил лежащий в кресле свитер и выбежал в коридор. Не знаю почему. Меня вообще мало, что может заставить шевелиться тем более так. Обул кроссовки, даже толком не завязав, схватил ключи и выскочил из дома.
Давид стоял у подъезда. Как всегда аккуратный, одежда отглажена до последней складки, движения отточены до последнего штриха. Белая рубашка, тёмный галстук и тёмно синий джемпер. До сих пор не понимаю, как он так ходит?
— Ты быстро, — не поворачивая головы бросил он. — Если не против, пойдем, прогуляемся.
Вот тебе раз, то ли вопрос, то ли приказ? «Что ж, терять мне нечего. Почему бы не прогуляться?» Давид резко направился вперед, я последовал за ним. Он шел ровно и быстро, чёткость движений поражала. Складывалось ощущение, что он чеканит шаг. Я поравнялся с ним:
— Куда мы идём?
Он молчал, только посмотрел на меня с каким-то пренебрежением и продолжил движение. Мы прошли несколько домов, пока мой ночной гость не остановился. Он простоял не дольше пары секунд, потом свернул в один из дворов, где в центре детской площадки росло дерево, под которым стояла небольшая лавочка. Вампир элегантно приземлился на край скамейки, достал сигарету и закурил. Окинув меня оценивающим взглядом, жестом предложил присесть. Я послушно примостился рядом. Давид вновь посмотрел на меня. Его фирменной улыбки не было, но взгляд оставался ледяным. Затаив дыхание, я ждал, не смея шелохнуться. Молчание оборвал он:
— Кто начнёт? — тихо, почти шепотом спросил вампир, — ну… хорошо, пожалуй, начну я.
Странно, в компаниях, и неважно, знакомых или совершенно чужих мне людей, я не замолкаю ни на секунду. Почему же сейчас мой язык будто онемел? Давид действовал на меня, как удав на кролика. Я ничего не мог с этим поделать. Мысли путались. «Что сейчас? Что теперь?» Нет, такого со мной не было никогда. Даже в самых экстремальных ситуациях я действовал быстро и, насколько это было возможно, четко. Оставалось ждать следующей его фразы.
— Как и следовало ожидать, — продолжал Давид. — Ты ещё не решил, как ответить на мое предложение, я прав?
— Да, — если бы вы могли представить, каких трудов мне стоил этот выдох.
— Если я скажу, что дело твоё, и мне всё равно — солгу — устремив взор в пустоту, продолжал вамп. — С некоторых пор моя жизнь стала слегка пуста, твоя, насколько я знаю тоже…
Холод взгляда, холод голоса. Складывалось впечатление, что Давид весь соткан изо льда. Каковым было моё удивление, когда на моих глазах он стал таять. Уже через несколько секунд, я больше не воспринимал его как хладнокровное существо. Теперь мистер безупречность казался мне не таким уж заносчивым, самолюбивым типом, теперь он просто человек. Вдаль Давид смотрел совсем другими глазами.
— Умеешь ценить то, что имеешь, умеешь принимать то, что тебе дают, — на этот раз ровным, слегка задумчивым тоном произнёс Давид. — Это сложный выбор, но… к чему слова решай.
Как же он был прав. Действительно, не только моя жизнь, но и моя душа были опустошены, разграблены, мною. Сам не зная того, я надругался над самим собой, причинил боль дорогим мне людям. Что же делать дальше? Хм… хороший вопрос, вот только уж какой-то риторический. Хотя всё предельно просто, у меня два пути, первый, оставить всё как есть и жить как жил. Короче жить как амёба, точнее пьяная амёба, или всё кардинально изменить. Тут вообще полная неизвестность. Хорошенький выбор, ничего не скажешь. Если бы можно было попробовать, если можно было бы приоткрыть завесу неизвестности, но, увы, я прекрасно понимал что, коснувшись её, назад пути у меня уже не будет, притом не в одном из случаев. Безумно сложно выбрать, что лучше… двадцать лет потраченные ни на что или пустота, которая будет неизвестно на что потрачена.
— Да. Я согласен.
Не знаю почему, будущее всегда, кажется светлее, чем прошлое?
Даже тёмная, неизведанная бездна привлекает больше чем-то, что ты уже прошёл. Решение было, безусловно, поспешным и опрометчивым, но в прошлой жизни была лишь боль и пустота, может в новом «образе» я добьюсь чего-то другого, нового. Счастья…
Сейчас я прекрасно понимаю, что логики в этих мыслях было не много, хотя на тот момент мне мои мысли казались более чем чёткими и сформулированными. Почему?
Понимаю, что вся моя речь состоит из одних вопросов. Но что ещё может сказать «проклятый»? Ну вот, опять вопрос. О моём нынешнем состоянии я могу говорить много и долго. Жалею ли я о том, каков сейчас я? Каждый день, но не долго, совсем не долго, и, наверное, не так как могло бы показаться.
Я вновь взглянул на Давида. Он смотрел мне прямо в глаза. От его некогда ледяной улыбки теперь веяло обжигающим теплом.
— Ты уверен? — спросил вампир.
— Нет, — натянуто хохотнул я. — Не уверен… Давай быстрее пока я не передумал.
Давид лишь улыбнулся в ответ. Может, я слишком часто говорю о его улыбке, но это нечто невообразимое, этого не нарисовать, и уж тем более не описать словами. (Джоконда — отдыхает)
— Я от тебя ожидал чего-то подобного, — засмеялся он.
— Давид, — уф… даже запнулся, это было впервые, когда я назвал его по имени. — Расскажи, как это быть… таким…
Не получилось тогда назвать его вампиром, сейчас легко. Но Дракула, Лестат и многие другие из известных широкой массе существ ночи не имеют со мной практически ничего общего. Но тогда мне это показалось настолько, же бестактным, как сказать: «Эй, чувак, каково быть калекой?» или карликом, уродом, горбатым. Бестактно и не правильно. Мне стало слегка стыдно, ведь в моих глазах он отчасти был таким, бородатой женщиной, шестипалым человеком, не таким как другие. Вот так всегда, стоит показать свою слабость, как тут же становишься каким-то неполноценным, начинаешь вызывать жалость, потому, что чего-то не можешь. Как только Давид сбросил свою ледяную маску, я перестал понимать кто он, человек или вампир? Для меня он был просто измученным жизнью существом, которого как мне тогда показалось, отвергал мир.
— Я бы ответил, просто уже подзабыл каково это, быть другим, — тихо проговорил он.
— Давно ты… — я вновь немного запнулся.
— Пол века, — поняв моё замешательство, сказал Давид, вот так запросто, как будто так и должно быть. — Даже чуть больше. Вообще я не очень люблю рассказывать о себе. К тому же пока у меня вопросы к тебе.
— Ты же сказал, что всё обо мне знаешь, — усмехнулся я, хотя понимал, что моя радость была ни к месту.
Как бы там ни было, решалась моя судьба…
— А разве можно знать о человеке всё, — язвительно бросил он. — Может быть, ты знаешь о себе всё?
— Нет, — прошептал я.
Вам этого не понять, но на тот момент в его глазах, как на телеэкране я увидел своё прошлое, картины вставали из ниоткуда. До сих пор не понимаю, как он это сделал, и вообще была ли это его воля или просто моё разыгравшееся в тот момент чувство вины.
Есть поступки, которые человек старается не афишировать. Их он никогда бы не совершил, ни при каких обстоятельствах, но… видимо так судьба сложилась. У меня такие поступки были, и теперь я видел их очень отчетливо, как наяву. За ту мерзость не перестаю винить себя до сих пор, настолько искренне, что готов сгореть на месте, если бы это могло что-то исправить. Может это действительно не его воля, а лишь моя боль и чувство вины за содеянное?
— Что притих? — небрежно бросил Давид.
