Дэвид презрительно сощурился. Ничего, Глорию нынче ждет весьма неприятный сюрприз, когда он появится под руку с Вандой, дав тем самым понять, что отныне занят.

Пусть Глория для разнообразия потрудится над Говардом; может, у того наконец встанет хотя бы на жалкие несколько минут, чтобы она успела кончить. Сегодня Дэвид вернется домой с Вандой. Этот вечер принадлежит ей, и только ей.

С самого рождения ребенка все шло чудесно. Ив переполняла радость жизни. Джефф был таким красивым, здоровеньким малышом, а с мужем они постепенно становились друзьями. И все чаще наслаждались любовными играми. К этому времени они уже знали, как довести друг друга до экстаза. А после занятий любовью мирно засыпали вместе.

Правда, вечеринок они больше не устраивали, если не считать той, первой и последней, во время беременности Ив. Но и это не имело значения — им было неплохо и вдвоем.

Они исколесили весь остров и могли бы объездить целый мир — но одно лишь сознание этого еще сильнее укрепляло Ив в уверенности, что лучше им нигде не будет. Еще так много дел не переделано, и столько всего предстоит узнать! Здешний климат был идеальным, океан — теплым, даже по ночам, — ее любимое время для купания. Когда на побережье наступала невыносимая влажная жара, они переезжали в другой дом, у подножия холмов, бывшее бунгало чайного плантатора, в городе с непроизносимым названием Нувара-Элайя. Там было даже поле для гольфа, и Ив пыталась освоить правила игры. Иногда она с удивлением отмечала, что скучать просто некогда…

Марти прислала газетную вырезку с сообщением о помолвке Дэвида, и хотя сердце Ив на мгновение сжалось, сами воспоминания о Дэвиде казались теперь такими далекими. Она любила его. Вправду любила? Или поддалась условному рефлексу, если таковой действительно существует?

Ив говорила себе, что очень хорошо усвоила философию Брента. Может, и она сознательно отстраняется от реального мира?

Она разорвала и выбросила газетный клочок, твердя себе, что ее скорее интересует карьера Марти. Она снималась в так называемом мягком порно и пыталась сделать на этом имя. Марти сообщила, что собирается во Францию, и похоже, была весьма счастлива этим. Или ей, как и Ив, больше подходит определение «довольна»? Скользить по поверхности, не стремясь проникнуть вглубь? Наверное, это лучше, нежели разрываться меж двух огней — «счастье» и «несчастье».

Но тут Брент, подумать только, Брент, который никогда не болел, подхватил малярию. По собственной беспечности, как успел он признаться, пока лихорадка не вцепилась в него окончательно.

Он не принял таблетки, перед тем как идти в джунгли на поиски бешеного слона-убийцы, одиночки, изгнанного стадом. Брент отправился в трехдневную экспедицию вместе с двумя шриланкийскими приятелями — армейским полковником и доктором.

Именно к этому доктору и обратилась Ив, с ужасом обнаружив, что тот живет в шестидесяти милях от их дома. А в этой стране, с ее невыносимыми дорогами, ему придется добираться до них несколько ужасных часов. Она боялась измерить мужу температуру — кожа Брента на ощупь была так горяча, что, казалось, обжигала ладонь. Выцветшие на солнце волосы обвисли и потемнели от пота, и даже сквозь бронзовый загар было заметно, как пылает лицо.

Вскоре Брент уже не узнавал ее, и Ив впервые увидела его совершенно беспомощным. Тяжело дыша, он непрерывно метался, сбрасывая тонкую ситцевую простыню. Глаза невидяще уставились в пространство, а с губ срывались хриплые слова на незнакомых языках. Ив показалось, что в основном он говорил по-итальянски, но в точности разобрать было сложно. Он бредил неизвестными ей людьми, и Ив наклонилась пониже, пытаясь укрыть его и удержать на лбу то и дело съезжавший пузырь со льдом. Но тут Брент произнес имя, которое раньше не упоминал.

— Сил, — пробормотал он и повторил это имя снова и снова, сопровождая его словами нежности и любви: — Сил… Сильвия, сага… Сильвия, дорогая…

Ив никогда не слышала ни о какой Сильвии, и среди их общих знакомых не было ни одной, которую бы так звали. Кто же, черт возьми, эта Сильвия? И кем была для Брента?

Ив склонилась над мужем, удерживая его руки, пугающе сухие и горячие, когда тот снова попытался сбросить пузырь со льдом. В мозгу настойчиво крутился один и тот же вопрос: что, если Брент умрет до приезда доктора Викремасингха? До того, как ей удастся узнать о загадочной Сил. Странно, почему это имя подействовало на Ив столь неожиданным образом? И Брент постоянно повторяет его на все лады. С ней он никогда не говорил таким тоном: иногда весело, иногда сердито, нежно, и… и умоляюще. Брент, ее муж, спокойный, самоуверенный незнакомец, рядом с которым она прожила все это время… способен кого-то умолять?

Наконец он перешел на английский.

— Сил… Сил, не надо… не делай этого, не уходи! О, черт тебя побери, Сил! Не покидай меня!

С каким отчаянием, с какой безысходной тоской он повторял эти слова, пока снова не разразился потоком итальянских фраз.

— Брент, — настойчиво позвала Ив, но он ничего не слышал. Вернулся в прошлое, к другой женщине. К Сильвии. Как в той старинной песенке… Шекспир, кажется?

— Кто эта Сильвия, и где она сейчас…

Кем приходится эта женщина ее мужу?

Господи, да какая разница? Только бы доктор приехал скорее… отчего он медлит, да еще эти гнусные узенькие почти непроходимые дороги… И почему, почему в бреду он зовет Сильвию, а не ее?

Миновал почти месяц, прежде чем Ив решилась спросить мужа о Сильвии.

Пришлось ждать целую вечность, пока доктор соизволил прибыть и, осмотрев больного, с жизнерадостной улыбкой объявил, что волноваться нет причин. У ее мужа от природы на редкость сильный организм, и все обойдется. Доктор привез с собой опытную сиделку, которая станет ухаживать за пациентом, а миссис Ньюком, в свою очередь, должна обязательно принимать таблетки и заботиться о надежности противомоскитной сетки над кроватями.

«Шовинист несчастный! Считает, что женщины ни на что не способны», — раздраженно подумала Ив и, хотя понимала, что несправедлива к доброму доктору, ничего не могла с собой поделать, особенно после того, как тот намекнул, что теперь, когда он и сиделка наконец находятся здесь, миссис Ньюком не мешало бы присмотреть за собственным ребенком.

Но несмотря на лекарства, которыми пичкал Брента доктор Викремасингх, на выздоровление ушло больше трех недель. За это время Ив успела взять себя в руки, немного успокоиться и понять, что вряд ли стоит учинять допрос человеку, еще не оправившемуся от болезни. Позже рассудочность уступила место упрямству. В конце концов какое она имеет право допытываться? Он-то не подумал судить ее! Она знала, за кого выходит замуж: разве не Брент твердил, что лучше всего начинать совместную жизнь с открытыми глазами, без иллюзий и розовых очков? Ив почти уже решилась забыть обо всем, не будить спящую собаку. Пусть все идет, как шло, — безмятежно, спокойно, размеренно.

Но в какой-то необычайно жаркий день, когда влажная, сырая тяжелая дымка повисла над землей, Ив не вынесла напряжения. Накопившаяся горечь прорвалась, а обычная уравновешенность сменилась злобной раздражительностью.

Утром она каталась на катере. Ее личном, подарке Брента ко дню рождения. Однако сегодня даже на море было невыносимо: ни малейшего ветерка, а солнце раскаленным клеймом выжигало все живое, отражаясь слепящими всполохами от безжизненной водной глади. Поэтому Ив повернула назад и, когда, мокрая от пота, доплелась до прохладного, уставленного книжными стеллажами кабинета, ощутила неожиданный прилив ненависти к мужу, как ни в чем не бывало развалившемуся на диване и слушавшему Баха с бесстрастно-неподвижным, как океанская поверхность, лицом.

Ив запустила в него свою широкополую соломенную шляпу, и у Брента наконец достало ума изобразить хотя бы легкое удивление.

— По-моему, тебе не мешает выпить что-нибудь похолоднее… Хочешь, я принесу?