«Потребовалось немало времени и уговоров, чтобы убедить мисс Ив Мейсон, самую прелестную телеведущую Сан-Франциско, достойную соперницу самой Барбары Уолтерс[4], позировать для этих снимков. Ив Мейсон, в прошлом популярная модель, никогда не соглашалась фотографироваться даже в нижнем белье и попросту оскорбилась, когда мы позволили себе предположить, что все модели обычно тощие, как спички, и вряд ли достойны появиться на страницах этого журнала…»

И так далее и тому подобное. Однако Дэвид был сыт по горло этим вздором. Он лишь мельком проглядел фото: Ив во всевозможных ракурсах и разных нарядах. За съемкой рекламного ролика. За столом в телестудии, деловитая и отчужденная. Ив и ее соседка Марти готовят ужин. Ив в опере, под руку с напыщенным толстым старикашкой. Свернулась клубочком на диване с книгой: на лице ни грамма косметики, и от этого оно кажется еще моложе и красивее.

Дэвид дрожащими пальцами перевернул страницу. В отличие от остальных, ничем не выдающихся снимков этот мог считаться шедевром фотоискусства. Том Кетт, а точнее Джерри Хармон, известный фотограф по прозвищу «телопродавец», на сей раз превзошел самого себя.

На заднем плане водопад, самый что ни на есть настоящий, так что мельчайшие брызги висят в воздухе легкой дымкой, создавая сверкающую завесу. На переднем влажно зеленеют заросли кустарника. И Ив. Легкая улыбка, мириады водяных капелек, усеявших тело. Неужели он мог забыть бисеринки пота, выступавшие на ее коже, когда они отдыхали, утомленные любовью. Чуть прикрытая листьями дикарка: сказочное создание, лесная нимфа… Да, уж об этой модели не скажешь, что у нее отсутствуют формы!

— Я одна из тех немногих счастливиц, которые на фото выглядят худышками, — сказала она ему когда-то.

Боль в чреслах росла, становясь почти невыносимой, но вместе с ней вскипал и гнев — первобытная ярость, злоба на нее, эту дрянь, посмевшую выставить себя напоказ всему свету! Тварь! Не постыдилась сделать это, зная, как он относится к женщинам такого сорта, бравирующим собственным бесстыдством?!

Он молча бесился, сжав кулаки. Лицемерная лживая дешевка! Вспомнить противно, как она молила, проливала крокодиловы слезы, заклиная не покидать ее! Сколько раз уверяла, что безгранично любит, что он единственный и больше в ее жизни никого не будет.

Дэвид испуганно вздрогнул от резкого телефонного звонка. Это, конечно, Глория! Ему не хотелось поднимать трубку, но ничего не поделаешь, придется. К тому же это прямая, «горячая» линия из кабинета Говарда Хансена, старшего партнера адвокатской фирмы «Хансен, Хауэлл и Бернстайн», более известной в городе как «Ха, Ха, Би». Чаще всего именно Глории не терпелось что-то сообщить Дэвиду, но иногда его удостаивал разговором сам Хансен.

Дэвид глубоко вздохнул, собираясь с духом, и поднес к уху трубку.

— Дорогой, надеюсь, ты успел как следует оттянуться? Теперь я понимаю, почему тебя так трудно захомутать! Скажи, как она ухитрилась скрывать такое тело под этими мини-платьями!

— Брось, Глория! Ты прекрасно знаешь, что между мной и Ив все кончено. Мне плевать, даже если она решит сняться в порнушке. Раз уж Ив считает, что нуждается в рекламе подобного рода, это ее дело. Я со своей стороны всегда готов ей услужить.

Он осекся, поняв, что чересчур неосторожно выказал свои истинные чувства. Глория язвительно хмыкнула — для нее не было большего удовольствия, чем сделать гадость ближнему.

— Ты должен мне рассказать все, любовничек, абсолютно все. Конечно, когда ревность немного повыветрится и ты прекратишь вести себя, как влюбленный школьник.

Она снова хихикнула и повесила трубку.

Рука Дэвида против воли вновь потянулась к журналу. Разумеется, он сразу сообразил, почему Ив пошла на это. Чтобы вывести его из себя, заставить осознать, чего он лишился. Она ни за что не стала бы сниматься, если бы не хотела досадить ему! Но как бы там ни было, Ив просто стерва, как все бабы, и ему не терпелось высказать ей это.

Он твердо знал, что сейчас, именно в эту минуту, она думает о нем. И испытывает те же чувства. «Наша проклятая телепатия», как она это называла.

Не давая себе возможности хорошенько все взвесить, проклиная ее и собственное безволие, Дэвид набрал номер Ив. Но, конечно, ее нет дома. Разве не сама она вечно твердила, что вынуждена трудиться с утра до вечера?

Он насчитал несколько гудков, прежде чем повесить трубку, ругая себя последними словами за постыдную слабость. Почему он не в силах забыть о ней, оставить в покое? Этой девке вообще все равно, кого ублажать, — мужчин или женщин. Когда бедняжка Стелла, страдая от ревности, рассказала ему об Ив и Марти, Дэвид сначала не поверил, но, увидев Ив в постели не просто с другим мужчиной, а с первым встречным, едва не сблевал. Почему же, лишь взглянув на этот гнусный снимок, он изнемогает от похоти?

На столе лежали письма, требующие ответа, краткое изложение дела, составленное референтом для защитника, которое нужно срочно прочесть, но Дэвид никак не мог заставить себя взяться за работу. В голову лезли странные, не слишком приятные мысли. Он поймал себя на том, что вот-вот заговорит сам с собой. Почему нет? Почему не Глория? Она по крайней мере хочет его и достаточно честна, чтобы не делать из этого тайны. Кроме того, ему необходимо кое-что доказать ей. Что ни говори, а за Дэвидом должок…

Он схватил трубку и набрал номер офиса Говарда Хансена.

Тело Глории было прекрасным, если не обращать внимания на чересчур пышные груди. Зато никто не мог отрицать, что они высоки, упруги и поистине прелестны, особенно сейчас, покрытые мелкими брызгами воды, блестевшими на слегка маслянистой от крема коже.

В гневе Дэвид всегда становился грубым, почти агрессивным. Глория желала его и всячески поощряла. Какого же черта он должен с ней миндальничать, зря тратить время?! Дэвид положил ей руку на грудь, но она не шевельнулась. Тогда он подчеркнуто медленно высвободил аппетитный холмик из открытого бюстгальтера ее мини-бикини, наклонил голову и жадно припал к мгновенно затвердевшему соску.

— О-о-о, беби, да, — выдохнула она, поводя плечом, так, что лифчик окончательно соскользнул и другая грудь оголилась. Женщина беззастенчиво прижалась к нему, пока их пальцы возились с плавками.

Глория оказалась проворнее и, когда наконец он раздел ее, уже была готова к бою. Дэвид бесцеремонно толкнул ее на лежак. Сейчас ему было все равно, что они лежат под открытым небом, где каждый может на них наткнуться. Его пальцы раздвинули влажные складки, скользнули внутрь, но Дэвид не стал продолжать любовную игру. Приподнявшись, он вонзился в Глорию и ощутил, как она поглощает его, всасывает, жадно вбирает в себя.

Солнце переливалось в белокурых волосах Глории, играя в золотистом пушке, покрывающем ее тело, — неопровержимом доказательстве того, что его обладательница — натуральная блондинка. Она свисала с лежака, откинув голову, закрыв глаза от нестерпимого солнечного сияния.

— Вот так, любовничек, вот так… глубже!

Она скрестила ноги у него за спиной и, вонзив ногти ему в ягодицы, притягивала Дэвида к разгоряченному телу, обволакивая жаром плоти. Неутомимая золотоволосая сучка, извивающаяся, стонущая от неистового желания самка. Как все они, как Ив, только Ив хуже их всех, лживая подлая тварь! О чем или о ком они думают, эти мокро щелки, когда их трахают?

Глаза Глории были по-прежнему закрыты, но с губ срывались стоны и слова, все больше и больше возбуждавшие Дэвида. Глория знала, как завести мужчину, доставить ему удовольствие бешеной скачки на своем бьющемся распластанном теле. Дэвид подвел ладонь под ее ягодицы и сунул палец ей в зад, наслаждаясь воплем удовольствия и мгновенным рывком, которым Глория встретила очередной толчок.

«Ну что ж, сучка, — думал он, — ладно, хватай, пока можно, получай свое, да побыстрее, черт тебя возьми, побыстрее, потому что я вот-вот всажу в тебя все, что накопилось за это время!»