— Эви? — заботливо спрашивает Рид.

— Рид, не знаю, что со мной происходит, но точно могу сказать к тебе, что, если она еще хоть раз прикоснется к тебе, она уйдет отсюда с торчащей из нее вилкой, — все еще не глядя на него, объясняю я

— Действительно? — слышу, как он спрашивает меня, и его голос звучит удивленно.

Взглянув на него, как подрагивают уголки его губ, хотя он и пытается ее сдержать. Он самодовольный! — понимаю я.

— Что смешного? — тихо спрашиваю его я, полностью переключая на него свое внимания. — Через пятнадцать минут, когда она придет и снова положит на тебя руки, скорее всего, это перестанет быть проблемой. Я должна уйти, пока не навредила ей, — говорю я, начиная вставать из-за стола.

— Эви, пожалуйста, сядь, — быстро говорит Рид. — Я буду осторожен и прослежу, чтобы она не прикасалась ко мне.

Глядя на него, я осторожно сажусь. Я чувствую себя агрессивной, словно могу наброситься на кого-нибудь в любой момент. Чувствую себя такой отчужденной, я должна сделать еще один глоток вина, чтобы попытаться успокоиться.

— Что со мной происходит? — спрашиваю я Рида, чтобы понять, знает ли он что-то об этом. — Я чувствую раздражение, словно я хочу что-то сломать.

Рид пожимает плечами, но в уголках его губ по-прежнему проскальзывает улыбка, чтобы это не было, он вполне этим доволен.

— Ты Серафим, — беспечно говорит он.

— И? — возражаю я.

— И это заставляет тебя защищать свои территории, — ухмыляясь, говорит он мне, — когда речь заходит о твоей любви.

— Моей любви? — сконфуженно спрашиваю я.

— Это инстинкт, необходимость защищать то, что принадлежит тебе, — нежно говорит он, наблюдая за мной.

В мое сознание закрадывается страх, когда я начинаю понимать то, о чем он мне говорит.

— Ты хочешь сказать, что это просто была моя реакция на кого-то, кто вторгся на мою территорию? — спрашиваю я, чувствуя, как мои щеки заливает румянец.

— Нет, я говорю, что это гораздо большее, чем то, что ты сказала, — с сияющей улыбкой говорит он.

— На сколько большее? — спрашиваю я, делая еще один глоток вина.

— На много, много большее, — отвечает он, не в состоянии больше сдерживать свое самодовольство. — Я говорю, что ты любишь меня.

— Ой — я уже говорила тебе это, — говорю я, рассеяно глядя на него.

— Да, ты делала это, когда я был в человеческой форме, и я поверил, что ты любишь меня, но ты никогда не говорила мне, что любишь, когда я в своей истинной форме, — отвечает он.

— Так ты говоришь, я люблю тебя в твоей истинной форме? — недоверчиво спрашиваю я, наблюдая за ним через стол.

Судя по тому, как небрежно он сидит в своем кресле и поигрывает своим вином в бокале, он очень доволен сложившийся ситуацией.

— Это один из способов, — отвечает он. — Ты меня заклеймила, как свою любовь, и в Раю твой рык — достаточное предупреждение для других ангелов, что делиться ты не намерена.

— Серьезно? — спрашиваю я.

— Чрезвычайно серьезно, — отвечает он. — И поскольку ты — Серафим, то, если другой Серафим бросит тебе вызов, для них я — твой.

— Но у тебя есть, что сказать по этому поводу. Я права? Я имею ввиду, я ведь не могу заставить тебя. Правильно? Ты же можешь сам все решать? — спрашиваю я, переваривая новую информацию.

— Эви, с тех пор как я встретил тебя, я уже ничего я уже не могу сам все решать. Но, теоретически, да, если я не отвечу тебе взаимностью, я не могу быть твоей любовью, — отвечает он, снова взяв мою руку и переплетая наши пальцы.

— Кто-то может бросить мне вызов, претендуя на тебя? — спрашиваю я, начиная паниковать при мысли что из-за других ангелов, я могу потерять Рида.

— Да, но последние слово за мной, так что тебе не стоит волноваться об этом, любимая, — его тон был успокаивающим. — И борьба Серафима за Война — это редкость, — говорит Рид.

— Я буду бороться за тебя, — не раздумывая отвечаю я, потому что, также, как и дыхание, это было моим инстинктом. Он мой, и я буду желать его.

— Я знаю, несколько мгновений назад ты красноречиво это продемонстрировала, — снова с той чувственной тьмой в глазах, отвечает он.

— Рид, думаю, у меня культурный шок. Все, что ты сказал, звучит так примитивно… нет, так первобытно, — говорю я.

— Да, это старо… по своей простоте — это животный инстинкт, — отвечает он.

— Мы можем поговорить о чем-нибудь другом? — вздыхая, спрашиваю я, избегая смотреть ему в глаза.

— Почему? — спрашивает Рид.

— Потому что я рычала на официантку, Рид. Там, откуда я родом, это считается плохим тоном, а некоторые люди вообще считают это подозрительным. Иногда отстойно быть наполовину ангелом, — делая еще один глоток вина, говорю я, глаза Рида расширяются, и он улыбается от моего комментария.

— Эви, зачем ты так говоришь, — смеется он.

— Потому что ангелы способны на логическое мышление и рациональные мысли, но о у них ограниченные эмоции и очень высокое инстинктивное влечение, — я даже не останавливаюсь чтобы сделать вздох, и продолжаю, — и потом, у вас эта кастовая система, которая мне совсем не нравится. Я имею ввиду звания и подразделения, — издеваюсь я.

— Что может быть не так в систематизированной работе и в организованных путях решения проблем? — спрашивает Рид.

— В теории — ничего, но, когда ты сказал, что Серафимы не борются за Войнов — мне разонравилась твоя божественная система. Я не вижу никаких оснований на то, чтобы кто-то вроде меня, не захотел бороться за кого-то вроде тебя, — гневно отвечаю я. Думаю, я потрясла его. Несколько мгновений он не говорил ни слова. — Нет, ты этого не сделаешь. В действительности ты не можешь этого видеть, или можешь? — спрашиваю я.

— Для тебя, мы все одинаковые. Булочка не Жнец — она ангел. Зефир не Воин — он ангел. Единственное различие, которое ты видишь — это хорошее и плохое. Брауни — хорошая. Альфред — плохой.

— Ты прав только на счет одной части, — говорю я.

— Что это за часть? — озадачено спрашивает он.

— Мой ангел, — отвечаю я. — Это ты, и мое рычание, тебе это доказало.

— Ты самое опасное существо, которое я когда-либо встречал, — потягивая свое вино, говорит он, может быть, он даже доволен моими словами, может быть — это ему даже льстит.

— Ты говоришь так, будто я хищник, а ты жертва, — закатывая глаза, говорю я.

— Если ты меня извинишь на минутку, официантка возвращается, и я не хочу, чтобы ты меня от нее защищала, — говорит Рид, так резко вставая из-за стола, что я вздрагиваю.

Пока Кейти подносит нашу еду, он отходит подальше от стола. Разочарованно посмотрев на пустое кресло Рида, Кейти ставит еду и равнодушно говорит:

— Наслаждайтесь.

После того, как Кейти отходит, вижу, как Рид возвращается за стол. Я не могу налюбоваться тем, как грациозно он двигается, как кот в джунглях, но я не единственная, кто восхищается им, попивая вино, осматриваюсь вокруг. Несколько женщин разного возраста наблюдают, как он проходит мимо их столиков, следя за его передвижением. Некоторые даже перестают разговаривать, теряя ход мыслей. Ни у одной женщины нет от него иммунитета.

Когда Рид снова садится за стол, я беру вилку и начинаю спокойно есть свой ужин, оценивая его.

— Эви, что происходит? — некоторое время разглядывая мня, спрашивает он.

— Ничего, — уклончиво говорю я.

— Ты выглядишь расстроенной, — говорит он в то время, как я ковыряюсь в еде.

Я пожимаю плечами и продолжаю есть.

— Пожалуйста, расскажи мне, — просит Рид, на меня так убедительно действует его сексуальный голос, что я подчиняюсь, и говорю:

— Это просто все из-за того, что я поняла некоторые вещи и теперь вижу, что обречена, — переставая есть, говорю я, смотря на Рида, словно предупреждая угрозу. Я быстро продолжаю, — Я поняла, что любить кого-то, это большой риск. Есть шанс, что рано или поздно что-нибудь произойдет, чем потом все это закончится. — Когда я вижу, как он хмурится, то жалею о том, что сказала. — Рид, я должна была защитить себя от тебя, но я этого не сделала, и теперь ты живешь здесь, внутри меня, — показывая на свое сердце, говорю я. — Я никогда не смогу убежать от любви к тебе. Твое имя написано на моем сердце. И если с тобой что-то лучиться, как случилось с моим дядей, я не смогу скрыть это от него, и оно разрушит меня.