– Извините, – раздалось за спиной.

Я обернулась. Высокая, выше меня на полголовы, дама держала в когтистых холеных пальцах длинную черную сигарету и, очаровательно скалясь, говорила:

– Забыла зажигалку. Вы не выручите меня огнем? Я могу ответить на твои вопросы.

– Что? – короткие волосы над шеей встали дыбом. Голос знакомый.

– Позвольте воспользоваться вашей зажигалкой.

– Да, конечно, – я протянула огниво. Дама дернула бровями, но зажигалку взяла. Волна непонятного раздражения подступала к горлу.

– Спасибо.

– Не за что, – я изо всех сил старалась не показать, что завожусь. Ослышалась, конечно, я ослышалась!

Дама смотрела мне в глаза, и зрачки ее то расширялись, делая глаза черными, то сужались до размеров булавочной головки, и тогда взгляд становился белым и пугающе пустым.

– Простите, вы что-то сказали? – я тоже не отрывала от нее взгляда.

– Нет-нет, ничего. Благодарю.

Я отвернулась и стала смотреть в окно. По тамбуру поплыл непонятный запах. Трава какая-то, дерево и масло, не табачный дым.

– Я могу ответить на твои вопросы, – снова раздалось у меня за спиной. Но я не спешила обернуться. В окне ясно отражалось то, что стояло у меня за спиной. И женщину оно напоминало весьма отдаленно.

– Имя, – проговорила я каким-то хриплым, не своим, голосом.

– Что? – изумилось существо и отражение замерцало алыми искрами.

Раздражение отхлынуло. Непонятная наглость придала сил, и я повторила очень медленно и очень спокойно:

– Назови свое имя, – пальцы покалывало горячим, перед глазами замаячила серебристая сеть, заломило затылок.

– Лийя, – сдавленно ответило существо.

Вот теперь я обернусь и посмотрю ей в глаза.

– Так вот, Лийя, мне не нужны твои ответы на мои вопросы. Мне нужны мои ответы. Разницу чувствуешь?

– Ты слишком много…

– Неправильный ответ. Что тебе нужно? – Теперь я узнала ее. Женщина из моего сна.

– Не лезь в эти игры.

– Это совет или угроза?

– Пока совет.

– А если мое слово таки что-то значит?

– Ты даже имени своего не знаешь! – взвизгнула Лийя. – Что может значить твое слово?!

– Лапочка, – я сладко улыбнулась, – то, что ты не можешь узнать мое имя, не значит, что его не знаю я.

Ее зрачки полыхнули красным. Злится мадам, ох, как злится! Но почему-то ничего не может сделать.

– До встречи, – надменно бросила вернувшаяся в человечий образ, дама.

– А разве я позволяла тебе уйти, Лийя? – скромно спросила я у фигуры, начавшей таять.

– Попробуй меня оста… – и задохнулась. Потому что я попробовала. Той самой серебряной сетью, что плавала у меня перед глазами. – Отпусти-и-и-и…

– «Хамить не надо по телефону, врать не надо по телефону», – скучно процитировала я.

– Пппо какккому телефону?

– А вот классику читать надо. Образованность повышать. Иди, Лийя, пока ты свободна. – И она исчезла.

Господь всемогущий, великое Небо! Что же я сделала? Кто-нибудь может мне объяснить?

Пусто было в тамбуре. По вискам ручьями лил пот.

Поезд неторопливо подполз к перрону, громко выдохнул и остановился. Помятые со сна пассажиры оживленно толпились в проходе, преувеличенно громко разговаривая хрипловатыми голосами, выглядывали в окна, надеясь увидеть встречающих. Дождавшись, когда вагон опустеет, я вышла в тамбур. В дверь пахнуло осенью. Последние пассажиры втягивались в двери вокзала. Проводники скрылись в вагонах. Перрон обезлюдел. Где-то хлопотливо свистнул маневровый паровоз и все стихло. За спиной раздался негромкий отчетливый стук. Крупный ворон придерживал лапой сушку и методично бил в нее черным блестящим клювом. Заметив, что за ним наблюдают, он перестал трудиться, окинул внимательным оранжево-желтым глазом перрон, закинул голову к спине, издал громкое «Каааррррр!» и строевым шагом пошел прямо на меня, забыв про сушку. Я слегка попятилась, а ворон, промаршировав мимо, направился прямиком к вокзалу. Пешком. Над составом бесшумно пролетела маленькая рыжевато-серая сова. Нестерпимо хотелось проснуться. Вместо этого я достала сигарету и щелкнула зажигалкой. Звук получился неожиданно громким, почудилось эхо. Стоп, достаточно! Так я себя накручу до того, что от собственной тени буду отпрыгивать. Хватит топтать перрон, пора идти. Все время хотелось встряхнуться, как мокрой собаке…

В лицо мягко толкнула волна теплого воздуха. Двери вокзала распахнулись. Я сощурилась под потолок, разыскивая указатель метро. Сильно пахло хвоей. Елки у них тут растут что ли? Оглянувшись, я наконец-то осознала, что вокруг нет никого. То есть вообще никого. Пустой вокзал. За спиной остался пустой перрон, у которого стоял пустой поезд с веселыми ярко-синими вагонами. Минуточку! Вагон, из которого я вышла, был зеленым…

– Мрррраааум… чхи!

Вжав голову в плечи, я медленно обернулась. Фуууу… кот. Здоровый, конечно, со среднего пуделя, ненормально, прямо-таки апельсиново-рыжий, но – кот. Стоит себе напротив и смотрит куда-то мимо меня. Кот еще раз басовито мявкнул, повернулся, продемонстрировал короткий рысий хвост и, повиливая задиком, неторопливо продефилировал за какой-то ларек. И где ж тут искать телефон? И как звонить? Карточки нет. Я двинулась за котом. Ого! На прилавке газетного киоска стоял старый дисковый телефонный аппарат. Раритет. В трубке раздавался непрерывный гудок. Я медленно набирала 31219… гудок, щелчок и – тишина. А затем оглушительный бой курантов. После восьмого «баммммм!» в трубке раздался голос:

– Капа. Хорошо, что ты позвонила. Как добралась?

– Нормально. Кодя в поезде появился.

– Молодец. Это он правильно решил. У тебя есть вопросы?

– Да. Что могут марвины?

– Ого, – усмехнулась я на том конце линии. – А откуда ты про марвинов знаешь? Кодя рассказал?

– Нет. Я разговаривала с одним из них. У них тоже пропал ребенок?

– Вот как. Да, тоже пропал ребенок. Тут не все понятно. Если получится, я попробую с тобой связаться еще раз. Но не уверена. Да, вот еще что про марвинов. Они могут многое. Практически – все. Ты поняла меня?

– Да. Как ты смогла к ним пройти?

– Это не имеет значения. Тебе придется найти свой путь.

– Почему? Ты же говоришь, что мы – один человек. Ты прошла. А если у меня не получится?

– Тогда ни я, ни ты, ни все «мы», ни вместе, ни порознь не стоим и клочка овчины из Кодиной кацавейки. Ты не можешь повторить то, что сделала я. Да и смысла это повторение иметь не будет. Меня не встречал Кодя, не было ночного звонка. В моем случае все было иначе. Я – не первая из нас здесь. Но ты – последняя.

– Как это?

– Вот так. Первая никуда не поехала. Вторая села в поезд с практически отключенным мозгом, чисто на рефлексах, – «я-там» невесело хмыкнула, «я-тут» поежилась, – виток к витку, одна за другой, слой за слоем. Трансформаторная катушка своего рода. И ты – последняя.

– Что я должна делать?

– Не знаю, Капа. Каждая проходила своим путем. У «нас» еще ни разу не получилось, «мы» не смогли помочь. Те, что приходили до меня, погибли. – Меня передернуло. – Я смогла понять, что случилось с дверью в полость. Ах, да. Ты же знаешь, что…

– Знаю. Так что с дверью?

«Я-там» помолчала несколько секунд и очень тихо сказала:

– Кровь на пороге. Больше ничего не могу сказать.

– Зашибись просто! Ну хоть что-нибудь еще? Прошу тебя…

– Кап, а ты дописала… ну, книгу… нашу?

– Что? А, «мумуар»? Нет, не дописала. Да при чем тут это? Хоть что-нибудь еще скажи!

– Через десять минут отправляется электричка. Кодя доставит тебя до места. А дальше – слушай себя. И вот еще что. Запомни: если ты поверила кому-то, человеку или не человеку, верь до конца. Запомни это.

– Хорошо. Но с доверием у меня… у нас – проблемно.

– Придется вспомнить, как это – доверять. Если поверишь – иди до конца.

– Я запомню.

– Хорошо. Все. Тебе пора. И…

– Что?

– Если у тебя получится, мы вернемся… Все «мы» вернемся. И то, о чем ты думаешь – возможно. Все. Иди.