– Так как же Антиса появилась на остановке?

– Для драконов нет границ. Что мир, что межмирье – все едино. Им не нужны переводчики. Границы миров для драконов не более чем тень. А у тебя, судя по всему, проявилась Серафимина способность – слышать и звать драконов. Антиса где-то рядом была, услышала и пришла посмотреть, кто зов помнит, звать смеет. Вот так.

– Понятно. Интересно, я уже сошла с ума? Или это только начало?..

– О чем ты?

– Не-не… это я так, думаю. Если б сутки назад кто сказал, что мне по наследству досталась способность лечить драконов… хе-хе… даа-а-а…

– Все быстро меняется, Дара. И времени мало. Очень мало.

– Кажется, я начинаю это понимать, Тарас Прокопьевич. Спасибо вам, – я попыталась улыбнуться. Медведь аккуратно приобнял меня за плечо и сказал:

– Не дрейфь, деточка!

– Угу, – я достала сигарету из кармана куртки. Кодя как раз набивал трубку.

– Еще спросить чего хочешь?

– Да. – Меж лопаток сквозануло, но я все ж выговорила. – А драконы кричат на выдохе или на вдохе?

Тарас Прокопьевич оторопело уставился на меня, а потом пожал плечами. Ответил Кодя.

– На вдохе, Дара, на вдохе, ты правильно угадала.

Мы молча курили. Кот спал, распластавшись на животе Тараса Прокопьевича. А дилижанс въехал в лес. Высокие многоохватные дерева смыкались над дорогой тенистой аркой. Верещали птицы. Два крупных енота топтались на обочине, ждали, пока проедет повозка. Запах нагретой солнцем зелени действовал, как успокоительное. Сорока села на оконный проем дилижанса и ехала с нами несколько минут, покачивая хвостом и внимательно оглядывая пассажиров. Дорога становилась шире, лес светлел. Показался добротный деревянный навес – остановка. Около нее мы и притормозили. Молчаливые гномы подхватили обшитые холстиной чемоданчики, покивали нам на прощанье и вышли. «Дамы! Время!» – и мы снова тронулись в путь.

Кодя перестал сердиться и даже угостил меня чашкой отменного кофе.

Мы проехали через маленький гномий поселок. Почти игрушечные дома, огородики. Гномы приставляли к бровям ладони, смотрели на проезжающий экипаж, а потом о чем-то оживленно переговаривались, бросив огородные дела.

«Птицы рисуют дороги в небе, рыбы рисуют дороги в море. Кто рассказал бы мне, кто поведал – выплетен путь мой каким изгоем» – навязчиво кружились в голове полузабытые строки. А с другой стороны… Да, боюсь. Да, не представляю, с какой стороны вникать в эту жизнь, в этот мир. Но тихое робкое ощущение: я – дома. Это не возвращение в детство. Это как возвращение в сон, ставший реальностью. (А драконы действительно кричат на вдохе!) Пальцы начало покалывать, перед глазами струились серебряные ячейки тонкой сети. Кто-то впереди.

Лошади в упряжке испуганно заржали и встали. Возница с кем-то тихо говорил. Потом повысил голос:

– Да подвезу, подвезу. Не сомневайся. Прыгай.

И в оконный проем черной тенью влетел большой волк. Рори! Именно его я видела на вокзале. Кодя протянул к нему руки. Рори подошел и почти рухнул у наших ног.

– Ты ранен? – спросил Кодя.

Волк отрицательно покачал головой и очень тихо сказал:

– Устал, сил нету, – и мгновенно заснул.

– Сетью накрой его, а? Через часок он оклемается. А то совсем квелый.

Похоже, я скоро перестану удивляться. Сеть послушно уплотнилась, заискрилась в местах переплетения. Легко, как простыней, я накрыла ею Рори. Волк дрыгнул лапой и вздохнул во сне.

Кодя улыбнулся.

– А знаешь, пожалуй, у тебя получится…

– Кодь, ты извини меня? Но Антисе я…

– Да понял я, понял. Ты права. Делай так, как сердце говорит. И никого не слушай. Даже меня.

– Откуда ж он такой измученный? – кивнула я на волка.

– Похоже, что слишком много дорог он пробежал сегодня…

Через час Рори проснулся. Зевнул, потянулся лапами во все стороны.

– Есть хочешь? – спросил его Кодя. Волк кивнул и искоса посмотрел на меня. Гном принялся шаманить, отвернувшись от общества, а Рори подошел ко мне и старательно выговорил:

– Р-рад знакомству. Спасибо.

Я не удержалась и провела пальцами по волчьей голове. Кажется, Рори удивился.

Волк проглотил кусок мяса, облизнулся и, ухватив гнома за полу кацавейки, ушел с ним в дальний угол дилижанса. Они молча смотрели друг другу в глаза. Никодим иногда вздергивал брови, волк по-собачьи склонял голову набок. Создавалось ощущение оживленной беседы. Только молчаливой.

Тарас Прокопьевич разбудил Митрофана и сказал:

– Приехали. Песчаные Выселки.

Мы вышли из дилижанса. Пахло морем и соснами. Чистенький поселок дворов на пятнадцать. Пять домов были большими, человеческими. Остальные – аккуратные гномьи жилища. Моря не видно, но слышно. Дальний шум прибоя, плеск и влажный терпкий воздух. Прямо за крайним большим домом начинался бор. Смуглые сосны розовели в закатном солнце.

Нас встречали. На шее у Тараса Прокопьевича уже висел медвежонок, болтал лапами и, тараща глаза, что-то нашептывал ему на ухо. А от поселка к остановке шли двое. Высокая зеленокожая женщина с длинными волосами цвета осенней листвы и…

– Кодя, кто это?

Гном проследил за моим взглядом и сказал:

– Лесовичку ты узнала. А второй – кронг. Ну, человек по-вашему. Почти человек.

– Странная походка у него. И плечи странные.

– Потом поймешь, – отмахнулся Кодя и громко поздоровался с подошедшей парой.

Лесовичка была немолода, но удивительно красива: высокая, тонкая, странные светло-желтые глаза. Высокие скулы. Она легко стукнула правым кулаком чуть ниже левой ключицы и негромко сказала:

– Мое имя Клена, приветствую тебя, Дара, приветствую тебя, Никодим, – и, опустив веки, склонила голову.

– И тебе по добру, Кленушка, – ответил Кодя, и тоже стукнул себя в грудь. – Знакомься, Дара, это Кара, он старший в поселении кронгов.

Кара протянул узкую ладонь:

– Привет, Дара. Мы ждали тебя. Привет, Ашотыч.

Вложив свою ладонь в руку кронга, я удивилась ее ощутимой хрупкости. Но Кара не выглядел слабым, скорее – наоборот. Заметив мое удивление, он вопросительно посмотрел на гнома:

– Ты не рассказывал о нас?

– Не-а, – беспечно хмыкнул тот. – Сама разберется, ага.

Кронг только покачал головой. А Клена сказала:

– Дара, комната на маяке готова. Там где кончается лес, около моря. Мы подумали, что ты не откажешься жить там, где жили твои предшественницы. Да?

– Конечно, – поспешила я заверить ее. – Спасибо.

Мы шли через поселок. Медвежонок все пытался куда-то увести Тараса Прокопьевича, а тот все шикал на него и призывал к порядку. Кодя разговаривал с кронгом и лесовичкой, и я прибилась к медведям. Мелкий тут же стал серьезен и чинно зашагал рядом, стараясь попадать шаг в шаг с Тарасом Прокопьевичем.

– А почему Кара так странно двигается?

Медведь покосился на меня:

– А ты еще не поняла?

– Не-а, – я поправила очки на носу и внимательней присмотрелась к неритмичной, подпрыгивающей походке кронга.

– Он привык летать, – негромко ответил Тарас Прокопьевич.

– Летать? Ни фига себе… Ой, извините. А крылья?

– Ты обратила внимание на странную форму и размер плеч?

– Ну да…

– Ладно, слушай, – вздохнул медведь. – Физически кронги схожи с людьми. Но у них полые кости, как у птиц, маленький вес, хотя они не страдают худобой; повышенная прочность и эластичность связок и сухожилий. Крылья растут из лопаток, и когда кронг не летает, он складывает их особым образом по спине и ягодицам, а верхний край крыла укладывается на плечо. Понимаешь?

Я только кивала, стараясь не таращиться на Кару.

– Ну вот и все. Хотя… Фима…

– Что?

– Серафима была кронгом. Других людей у нас и не было.

Я остановилась и уставилась на медведя.

– Как это? Но вы ж сами говорили, что ее спасли драконы, она не улетела. И потом… Как же она в нашем мире? С крыльями?

– Фима была на седьмом месяце беременности. Она физически не смогла бы взлететь. А что касается вашего мира… Тут все интересно. Кронги иногда уходят в другие миры. Редко, но случается. Но крылатыми они бывают только в Пристанях. Когда кронг попадает в ваш мир, крылья перестают его слушаться и постепенно отмирают. Кости становятся более плотными. Кронг вочеловечивается, если можно так сказать. Но что особенно интересно: при возвращении в Пристани через некоторое время, иногда очень непродолжительное, крылья начинают расти вновь. И кости меняются. Вот так.