— Мариночка, я тоже рад видеть тебя, моя сладкая, — я прижал ее к себе и начал целовать ее щечки.

У меня побежали слезы, и я их не стеснялся. Ведь Марина — это мой самый родной человек, моя дочь. Пусть мы с ней теперь вот так, но в душе она моя дочь, у нее мой характер. Мы вновь обнялись и уже ревели все втроем. Уже прошли минут пять, а мы стояли и шмыгали носами. Наконец-то мы успокоились.

— Алинка, дай я посмотрю на тебя. Какая ты красивая стала! Ой, девчонки, как я по вам соскучилась, — она принялась поочередно нас целовать. — Ну, рассказывайте, как вы, что нового?

— Мы-то нормально, а вот как ты? Вы же сейчас должны быть в тайге, — спросил я и взъерошил ее ежик на голове. — Марин, а где твои роскошные волосы? — она была подстрижена под мальчика.

— Вот нету, подстриглась. Не успеваю. Подъем в пять, сразу марш-бросок, ни минуты свободной.

— А ты как хотела? — засмеялся я. — А каким ветром сюда?

— Был самолет, прилетели. Верней я. Днем получим патроны, амуницию и обратно.

— Жалко, так бы увольнение выпросили.

— Девочки, а вы как тут оказались? Это же школа.

— Школа там, — я махнул рукой в сторону выезда. — А это база, если не знала, то знай. Перед отправкой на боевые мы собирались тут. Бывало, неделями ждали отправки. Мариночка, дай я на тебя посмотрю. — я нежно взял ее ладонями за щеки и рассматривал ее лицо. Она по-детски шмыгнула носом. — Красавица ты моя!

— Лысая, — надула она губки. — Я вообще не хотела, чтобы вы меня видели так. Мне сказали, что меня хочет видеть какой-то генерал, я совсем не думала, что вы здесь.

— А если бы знала, что, не пошла бы?

— Нет, я бы побежала. Вера, как Алинка себя ведет, слушается? — улыбнулась Марина.

— Ой, Маринка, она меняется на глазах. Кстати, можешь ее поздравить, сегодня ее первый раз в жизни осмотрел гинеколог.

— Правда? Поздравляю. И как?

Вера засмеялась.

— Марин, ты бы видела ее лицо, когда она вышла: растерянная, испуганная, губки трясутся, глазки бегают… — они весело засмеялись.

— Девчонки мои родные! Как я хочу к вам! Как я соскучилась по вам. Надоело все! — она сидела посредине и обняла нас за плечи, прижав к себе.

— Представь, Марина, я сегодня с автомата стреляла, — похвасталась Вера.

— Ой, Верка, классно, согласись? Тебе понравилось?

— Еще бы, я даже уже попадать начала.

— А я уже давно в десятку бью, мне хотят оптику дать.

Они начали наперебой хвастаться своими достижениями. Вот интересно, они друг друга слышат?

«Ужас, ужас!.. Какой ужас! — я встал, прошел к столу и налил водки. — Послушать только, о чем говорят? И это девушки — про стрельбу из автомата!»

— Алинка, а ты что ушла? Расскажи что-нибудь, — обратилась ко мне Марина.

— Марин, знаешь, я не знаю, о чем рассказывать, из автомата я сегодня не стрелял. Боялся, что блузка станет черной. Только с пистолета, — я звонко рассмеялся.

Если это записать: Вера стреляла с автомата, Марине хотят дать оптику, а я так вообще: с утра подстрелил троих, вечером троих поломал, а в завершении одному чуть голову не отрезал. Вот так и живем. Семейка маньяков… Я закатывался от смеха, сквозь смех пытался что-то сказать.

Вера вдруг поняла и произнесла: «Можно писать сочинение как я провел день.» И тоже захохотала, а Марина просто заразилась нашим смехом. Так продолжалось минут пять.

— Все, девчонки, я больше не могу, сейчас обоссусь, — произнес я и побежал в туалет. А у них это вызвало новую волну смеха. От смеха, видимо, расслабились все мышцы, и в том числе тазовые, и моча начала вытекать самопроизвольно. У мужчин такого не бывает, поэтому для меня это было открытием. Кое-как спустив юбку, я плюхнулся на унитаз и сразу же услышал звонкую струю, она оглушала, мне казалось, что ее в гараже слышно. Я услышал, как в туалет влетели девочки, а унитаза два.

— Алинка, давай быстрей! — закричала Марина. — Я обоссусь!

Это тоже надо было видеть: я выхожу с опущенной юбкой, а Марина уже стоит ждет с опущенными штанами. Одев юбку и оправившись, я посмотрел в зеркало.

— Ужас, — произнес я. — На кого я похож!

— Мы все на панд, наверное, похожи, — услышал я голос Марины.

Через минуту мы стояли рядом и удивленно смотрели в зеркало.

— Три такие миленькие панды, — произнес я. Мы опять прыснули смехом.

Мы умылись и, все еще продолжая смеяться, вышли из туалета. А вскоре мы опять плакали все втроем, потом снова смеялись и снова плакали. Мы просидели так до утра, о чем-то говорили, что-то обсуждали, меня это так захватило, что я ни разу не подошел к столу. Да и пить одному не хотелось: Вера не хотела, Марине — нельзя. О чем только не говорили, но больше о тряпках и косметике. Вера показывала какую-то помаду и тушь-карандаши, что она купила. Когда она перевернула и высыпала содержимое своей сумки, я ужаснулся — чего там только не было! Но больше я ужаснулся, когда она сказала:

— А Алинке, смотри, какую классную тушь купила, — и схватила мою сумку и тоже высыпала на диван. В перемешку с тюбиками, флакончиками, ключами, тампонами вывалился пистолет, глушитель, несколько полных обойм и одна пустая. Она, не обращая внимания, отодвинула все в сторону и взяла тушь, — смотри, понюхай. А духи какие я ей купила. Она ведь сама ничего не покупает.

— А это откуда? — спросил я, показывая упаковку тампонов.

— Забочусь о тебе, а что не так? Пусть лежат.

Я вскоре увлекся, верней, они меня втянули в этот разговор, и вскоре я уже принимал активное участие. И как не странно, мне это не показалось скучным. Конечно, был бы кто из мужиков, я бы предпочел его общество, но они все куда-то делись, оставив нас втроем. Но все равно, как бы там не было, я не могу сказать, что было весело, но скучно — точно не было. Иногда даже долго смеялись.

А утром мы опять плакали. Марине нужно было уезжать, да и нам тоже тут делать больше нечего… Поплакали, попрощались, Марина залезла в кузов крытого «Урала», а мы — на заднее сиденье «форд эскорта». Марина нам еще помахала рукой, когда мы их обгоняли. Ехали молча, Бес спал, Вера тоже начала кимарить. А я в очередной раз пытался разобраться в себе.

Нас подвезли прямо к машине, Бес дождался, пока мы выедем, и только тогда они уехали. В свой двор мы заехали все же с опаской. Осмотрелись. Ничего нигде, все тихо. Поднялись на этаж — тоже все тихо.

Дома Вера сразу завалилась на диван досыпать, а я включил воду в ванной и прошел на кухню, включил чайник. Затем пошел в комнату, разделся догола и, накинув халатик, вернулся в кухню, заварил крепкий чай и пошел мыться. Мыслей не было вообще никаких и думать совсем не хотелось. Помывшись и попив чаю, я собрал все белье и, разбудив Веру, помог ей раздеться и укрыл ее. Затем пошел закинул все стирать.

Я не хотел спать, у меня была бодрость. Постояв на кухне, я осмотрелся: что бы сделать? Придумал и пошел за пылесосом. Затем ходил еще с тряпкой — вытирал везде пыль, которой накопилось с палец. Сделав всю работу по дому, я снова встал в кухне и осмотрелся. Спать все равно не хотелось. Пошел и достал белье из машинки. Вскоре я опять стоял в кухне. Мне нужно было что-то делать. Решил пойти перебрать вещи и собрать в дорогу.

На одной из полок лежали мои старые вещи. Я достал, положил на кровать и сел рядом. Трусы, майки, футболки, носки. Я понимал, что все это мое, я помнил каждую вещь. Но оно показалось всё таким чужим, далеким от меня. Подумав, я взял пакет, сложил все туда и вынес к мусоропроводу. Все, теперь все. Нет больше той жизни, и ничто не должно напоминать о ней.

Правда, был еще альбом. Я достал и его. Разглядывая фото, я пытался понять, какая жизнь мне больше нравится. Та проще, а эта — ярче и красивее, даже в этих сложностях есть свои плюсы. Вздохнув, я отнес альбом. Увидев маникюрный набор, посмотрел на сломанные ногти. И решил заняться ими. За этим занятием я и не заметил как уснул. Мне даже ничего и не снилось.