— Я знаю, я даже знаю, что ты собирался к ней вернуться. Алин, а скажи, чем ты сейчас будешь заниматься? У нас говорили, что будут создавать какие-то спец подразделения для особого назначения. Ты будешь в таком подразделении?

Я посмотрела на нее. Вот, блин, а считается секретной информацией!

— Кто тебе такое сказал? Первый раз слышу, — сказала я и отвернулась к куче белья.

— Ну, не ври! Я ведь вижу, что ты знаешь. Ты не умел и не умеешь мне врать. Я тебя еще с детства вычислила, и сейчас ты ведешь себя точно так же, когда говоришь неправду.

— Да ты что? Следопыт…

— А я могу туда попасть?

Я отставила утюг и посмотрела ей в глаза.

— Марина, я не знаю, откуда ты это знаешь.

— У нас в батальоне слухи ходят.

— Это, наверное, всего-навсего слухи.

Она замолчала и села на диван:

— Ты не доверяешь мне? — спросила она серьезно.

— Доверяю как себе. Не задумываясь, доверю свою спину.

— Ну, а в чем проблема? Доверь!

Я подошла и села рядом, обняла ее за плечо:

— Дочка, что за капризы? — я спросила так, как это было раньше.

— Я не люблю, когда ты от меня что-то скрываешь.

— Детский сад какой-то. Есть вещи, которые я не могу сказать даже тебе.

— Знаешь что, папочка, рано или поздно нам это станет известно. Я сейчас знаю, что там будут только офицеры, отставники и действующие, имеющие опыт. А то, что и ты попадаешь туда, нетрудно догадаться. Ты командовал такой группой. Так что можно предположить, что тебя опять поставят на эту должность. А раз так, то ты можешь и меня…

— Так, во-первых, я никогда не смотрел на дружеские отношения. Если вижу, что ты готова лучше других — «да», если нет — значит «нет». Для меня все равны, потому что любой — это чей-то ребенок. И моя задача вернуть его матери живым. Будь я сейчас командиром группы, я бы действовал точно так же. И то, что ты мне дочь, это бы не играло никакой роли. Для меня ты прежде всего боец. А боец должен быть готов.

— Ты думаешь, я не готова?

— Я знаю, что не готова. И я тоже не готова. Но у меня есть опыт, а он иногда многого стоит. К тому же, я простой стрелок-снайпер, как и ты. Если когда-нибудь мне и поручат сформировать подразделение, я тебя уверяю, наши родственные связи тебе не помогут. Не потому, что я боюсь за тебя, а все будет зависеть от твоей подготовки. Все понятно? Вопросы есть? Нет. Вперед, в отпуск собираться.

Марина посмотрела на меня, молча встала и вышла из комнаты. Пока я гладила белье, Марина молчала, даже в комнату не заходила. Но когда я уже складывала белье, она появилась в дверях:

— Пойдем ужинать, — спокойно сказала она.

Я не могла понять, обиделась она или нет. Она всегда так вела себя, когда обижалась и была неправа.

— А может, мне вообще уволиться? — спросила она, ковыряясь вилкой в салате.

— Тогда я была бы спокойна, — серьезно сказала я.

— Ты хочешь сказать, что боишься за меня?

— Дурочка ты, Марик, — я встала, подошла к ней сзади и обняла ее, прижавшись щекой к ее волосам. — Когда ты не звонишь, или твой телефон отключен, я знаю, что ты в командировке. И у меня болит сердце. И постоянное волнение. Ведь все же ты мне в первую очередь — дочь. Ты — часть меня того, прежнего. Того, который сейчас сидит внутри этого тела.

— Мама тоже так говорит, что у нее болит сердце.

— Значит, у тебя теперь две мамы, — я сильнее прижалась к ней.

Она высвободилась, встала и, посмотрев мне в глаза, неожиданно заплакала, уткнувшись мне в шею. Я не стала ее успокаивать, а просто дала выплакаться. Она в первую очередь женщина, а значит ей надо иногда плакать.

Марина уехала в четыре утра, я проводила ее, но уснуть больше не смогла. Весь день я ходила как потерянная, у меня все валилось из рук. Я уже скучала по Марине. Никуда идти не хотелось, но вечером нужно было ехать к Андрею. Судя по тому, что погода была дождливая, дача отменялась.

Ближе к обеду позвонил Александр. Разговаривали мы долго и ни о чем. Спас меня Андрей, как раз позвонил по второй линии. Попросил приехать к шести часам. Я приняла душ, синяк на щеке пришлось замазывать толстым слоем крема, а румяна практически скрыли его. Если с косметикой я уже была на «ты», то, вот, с прическами не могла обращаться. Поэтому ничего не стала мудрить, а просто оставила их распущенными. «Надо будет челку подстричь, уже в глаза лезет. Постоянно приходится смахивать». Я заметила, что волосы уже порядком отросли. Быстро.

Подумав, я решила одеть черное платье, а поверх серый плащ, до колена. Обув ботильоны и завязав пояс на плаще, я посмотрела в зеркало, пытаясь найти изъяны. Вроде ничего, пойдет. Забросив на плечо ремешок сумочки, вышла из квартиры.