– Но несколько человек видели его труп, почтеннейший. И уже шли приготовления к похоронам.

Катон пропустил это утверждение мимо ушей.

– Когда будет разбит лагерь для ночлега, обойдешь костры. Легионеры сегодня сражались прекрасно. Пусть они узнают тебя – хвали их, говори, что еще не видел такой храбрости.

– Слушаю, почтеннейший. Как долго мне этим заниматься?

Катон вспомнил о своей вилле и подавил гнев.

– Хорошо, Деций. Ты займись моим шатром, а я поговорю с легионерами.

– Слушаю, почтеннейший. Благодарю тебя.

Сны Галеада были темными и пронизанными болью.

Проснувшись в холоде рассвета, он уставился на золу погасшего костра. Ему приснилось, как Викторин и его двенадцать легионеров въехали в лес, были окружены готами, которыми командовал предатель Агвайн, и на его глазах старый полководец погиб, как и жил, – с холодным достоинством и без колебаний.

Задрожав, он разжег костер. Британии от его сведений большого толку не будет. Вражеские флотилии вот-вот отплывут, король мертв, ничто не может противостоять силе Вотана. И все-таки ненависти он не чувствовал – ничего, кроме страшного бремени скорби, парализующей его дух.

Рядом лежал его меч, и он уставился на него со страхом. Что, недоумевал он, внушает людям желание владеть таким оружием, что толкает их пускать его в ход против таких же людей, как они, – рубить, колоть, убивать?

И ради чего? Что это дает? Лишь редкому воину удается разбогатеть. Большинство же возвращаются в те же бедные хижины и селения, где они выросли, и многие доживают жизнь без руки или ноги или же с уродливыми шрамами – вечным мрачным напоминанием о днях войны.

Рядом с ним на землю спорхнул воробей и принялся склевывать крошки овсяной лепешки, которую он съел накануне. К первому воробышку присоединился второй.

Галеад замер, глядя, как пичужки прыгают возле меча в ножнах.

– Что они говорят тебе? – спросил какой-то голос.

Галеад посмотрел через костер и увидел, что там сидит человек в плаще сочного багряного цвета. Золотистая, тщательно завитая борода, темно-синие глаза.

– Они ничего мне не говорят, – ответил он вполголоса. – Но это мирные создания, и при виде них у меня на душе становится легче.

– А клевали бы они столь же беззаботно рядом с Урсом, принцем, жаждавшим разбогатеть?

– Если бы и да, он их не заметил бы. Кто ты?

– Не враг.

– Это я уже понял.

– Конечно. Твои дарования обретают все большую силу, и ты становишься выше грязных дел этого мира.

– Я спросил, кто ты?

– Меня зовут Пендаррик.

Галеад вздрогнул, словно это имя отозвалось эхом внутри него, в каких-то дальних закоулках памяти.

– Я как будто знаю тебя.

– Нет, хотя я пользуюсь и другими именами. Но мы идем одними тропами, ты и я. Ты сейчас там, где некогда стоял и я, и все мои деяния казались такими же весомыми, как утренний туман. И такими же незыблемыми.

– И какое решение ты принял?

– Никакого. Последовал велению сердца и обрел душевный покой.

Галеад улыбнулся.

– Где, в каком краю здесь могу я найти душевный мир? А если я попытаюсь, не будет ли это верхом себялюбия? Моим друзьям угрожает вторжение страшного врага, и мое место рядом с ними.

– Душевный мир не пребывает в каком-то царстве, городе, селении или даже в убогой хижине, – сказал Пендаррик. – Впрочем, ты сам это знаешь. Что ты сделаешь?

– Найду способ вернуться в Британию. Выступлю против силы Вотана.

– Обретешь ли ты удовлетворение, уничтожив его?

Галеад взвесил этот вопрос.

– Нет, – сказал он наконец. – Однако злу надо противостоять.

– Мечом?

Галеад с отвращением посмотрел на меч у своих ног.

– А есть другой способ?

– Если есть, ты его найдешь. За свою долгую жизнь я открыл одну чудесную истину: те, кто ищет с чистым сердцем, обычно обретают то, что ищут.

– Мне очень помогло бы, если бы я узнал, чего ищу!

– Ты говорил о противостоянии злу, а это, в сущности, вопрос равновесия. Однако чаши весов не просто ходят вверх и вниз. Большое количество зла не обязательно требует для уравновешивания такого же количества добра.

– Но как же так? – спросил Галеад.

– Разъяренный медведь остается смертельно опасным и когда в него вонзится десяток стрел… но чуточку яда на одном наконечнике – и он упадет мертвым.

Порой словно бы бессмысленное маленькое происшествие дает толчок событиям, которые завершаются либо великими страданиями, либо великой радостью.

– Ты хочешь сказать, что есть способ низвергнуть Вотана без помощи меча?

– Я хочу сказать, что все не так просто. Но интересный вопрос для философа, не правда ли? Вотан питается ненавистью и смертью, а ты ищешь противостоять ему мечом и щитом. На войне сражающийся не может не возненавидеть врага. А в таком случае разве ты не даешь Вотану даже больше того, чего желает он?

– А если мы не станем сражаться с ним?

– Тогда он одержит победу и принесет еще больше смерти и отчаяния в ваши края и еще многие другие.

– Твоя загадка слишком уж мудра для меня, Пендаррик. Если мы выступим против него, то проиграем.

Если не выступим, мы проиграем. Твоя философия – философия отчаяния.

– Только если ты не видишь подлинного врага.

– Есть ли что-либо хуже Вотана?

– Всегда есть, Галеад.

– Ты говоришь, как мудрец. И я чувствую, в тебе есть сила. Ты обратишь ее против Вотана?

– Это я сейчас и делаю. Иначе зачем бы мне быть здесь?

– Ты дашь мне оружие против него?

– Нет.

– Так для чего же ты явился сюда?

– Да, правда, для чего? – ответил Пендаррик.

Его образ растаял, и Галеад вновь остался один. Воробышки все еще деловито клевали возле меча, и рыцарь повернулся, чтобы лучше их видеть. Но при этом движении они испуганно упорхнули. Он встал, прицепил меч к поясу, присыпал костер землей и оседлал коня.

До берега оставалось всего восемь миль напрямик через лес, и он надеялся найти там корабль, который отвезет его в Британию. Он поехал по узкой тропе между деревьями, погрузившись в размышления, но слушая птичий щебет и радуясь солнечным лучам, которые кое-где пронизывали густую листву. После встречи с Пендарриком он почувствовал себя спокойнее, хотя скорбь не исчезла.

Ближе к полудню он увидел тележку со сломанным колесом. Рядом стояли две женщины и пожилой мужчина. На телеге громоздились их скромные пожитки – узлы с одеждой, сундучки и колченогое кресло. Мужчина низко ему поклонился, а женщины испуганно прижались друг к другу, увидев, что Галеад спешился.

– Не могу ли я чем-нибудь помочь?

– Если на то будет твоя доброта, – ответил мужчина с улыбкой. Волосы у него были длинными и совсем седыми, хотя в расчесанной надвое бороде проглядывали более темные пряди. Одна женщина была в годах, вторая – юной и миловидной, с каштановыми волосами, отливающими золотом. Под глазом у нее лиловел синяк, рассеченная губа распухла. Галеад встал на колени возле тележки и увидел, что колесо разболталось и сорвалось с чеки.

Он помог разгрузить тележку, а потом приподнял ее, чтобы водворить колесо на место. Обухом топора он вбил чеку в ее гнедо, а затем помог вновь водворить скарб в тележку.

– Не знаю, как тебя благодарить, – сказал мужчина. – Не разделишь ли ты с нами полуденную трапезу?

Галеад кивнул и сел на траву, пока молодая женщина разводила костер. Старшая доставала из узлов котелок и миски.

– Нам нечем тебя угостить, – сказал старик, садясь рядом с Галеадом. – Только овсянка, но подсоленная.

Зато сытная. Да и всякая еда есть благо.

– Мне достаточно. Меня зовут Галеад.

– А я Катерикс. А это моя жена Эла и дочка Пиларас.

– С твоей дочерью, кажется, случилась какая-то беда.

– Да. Удача мне не улыбнулась. Молю Господа, чтобы дальше наш путь был благополучен.

– Откуда у нее эти ушибы на лице?

Катерикс отвел глаза.

– Три дня назад нас ограбили трое разбойников.