Ближе к полуночи, когда все мужчины заснули под своими одеялами, парень бесшумно встал, сжимая в руке обоюдоострый нож, и прокрался туда, где спал Шэнноу. Позади него возникла темная фигура, и на его затылок опустилась рукоятка пистолета. Он упал, даже не застонав. Вожак убрал пистолет в кобуру и отнес парня на его одеяло.

В двадцати шагах от них Шэнноу улыбнулся и тоже убрал пистолет в кобуру. Вожак подошел к нему.

– Я знаю, ты не спишь, – сказал он. – Кто ты, во имя ада?

Шэнноу приподнялся и сел.

– Голова у мальчика сильно разболится. Надеюсь, у него достанет ума сказать тебе «спасибо»?

– Звать меня Ли Паттерсон, – ответил вожак и протянул ему правую руку. Шэнноу улыбнулся, но руки не взял.

– Йон Шэнноу.

– Господи Боже всемогущий! Ты охотишься на нас?

– Нет. Я еду на юг.

Ли ухмыльнулся:

– Хочешь поглядеть на статуи в небе, а? На Меч Божий, а, Шэнноу?

– Ты их видел?

– Нетушки. Они же в Диких Землях. Там нет селений, и человеку нечем поживиться. Но я видел одного, который клялся, что стоял прямо под ними, и сказал еще, что сразу уверовал. А мне уверовать, ну, ни к чему. Но ты точно на нас не охотишься?

– Даю слово. А почему ты спас мальчика?

– У человека, Шэнноу, лишних сыновей не бывает. У меня их трое было. Одного убили, когда я ферму потерял. Другого подстрелили после того, как мы… начали ездить. Ранен он был в ногу, рана загноилась, и пришлось мне ногу эту отрезать. Ты только подумай, Шэнноу, – отрезать ногу собственному сыну, понимаешь? А он все равно помер, потому как я слишком с этим тянул. Нелегкая это жизнь, что так, то так.

– А что с твоей женой?

– Померла. Этот край не для женщин, он их сжигает. А у тебя есть женщина, Шэнноу?

– Нет. У меня нет никого.

– Думается, потому ты и такой опасный.

– Может быть, – согласился Шэнноу.

Ли встал, потянулся, потом посмотрел на него сверху вниз.

– А ты Иерусалим отыскал, Шэнноу?

– Пока нет.

– Отыщешь, так задай Ему вопрос, а? Спроси ты Его, какой, к дьяволу, во всем этом смысл?

Нои-Хазизатра выбежал из Храма по широкой лестнице и скрылся среди толп, заполнявших городские улицы. Его смелость угасла, и он, весь дрожа, пробирался между людьми, в надежде затеряться среди их множеств.

– Ты жрец? – спросил мужчина, вцепляясь ему в рукав.

– Нет! – отрезал Нои. – Отвяжись от меня.

– Так на тебе же одеяние! – не отступал тот.

– Отвяжись! – рявкнул Нои, вырываясь. Вновь поглощенный толпой, он свернул в переулок и быстро зашагал к Купеческой улице. Там купил длинный плащ с капюшоном и натянул капюшон на свои длинные волосы.

На перекрестке он зашел в трактир, сел за столик у восточного окна и уставился на улицу снаружи, наконец-то в полной мере осознав всю чудовищность содеянного им. Теперь он изменник и еретик. И нигде в Империи ему не укрыться от гнева царя. И Кинжалы, конечно, уже разыскивают его.

«Почему ты? – спросила Пашад накануне вечером. – Почему твой Бог не может найти кого-нибудь другого? Почему ты должен погубить твою жизнь?» «Не знаю, Пашад, Что я могу сказать?» «Ты можешь отказаться от этой глупости. Мы переедем в Балакрис, забудем про всю эту чепуху». «Это не чепуха. Без Бога я – ничто. И злу, чинимому царем, должно положить предел».

«Если твой Владыка Хронос так могуч, почему он не сразит царя перуном? Зачем ему понадобился корабельный мастер?»

Нои пожал плечами.

«Не мне задавать вопросы Ему. Все, что мое, – Его. Весь мир – Его. Я был учеником во Храме всю мою жизнь, и таким плохим, что не стал жрецом. И я нарушал многие Его законы. Но я не могу отказаться, если Он призывает меня. Что я буду за человек? Ну-ка, ответь мне!» «Ты будешь живым человеком», – сказала она. «Без Бога жизни нет!» – Он увидел отчаяние в ее темных глазах, увидел, как оно родилось в сверкающих слезах, которые заструились по ее щекам.

«А как же я и дети? Жена изменника разделяет его кару. Об этом ты подумал? Ты хочешь увидеть, как твои дети сгорают в пламени?»

«Нет!» – Это был вопль безмерной муки. «Тебе нужно уехать отсюда, любимый. Нужно! Сегодня я говорила с Бали. Он сказал, что у него для тебя есть кое-что. И чтобы ты пришел к нему завтра вечером».

Они проговорили больше двух часов, строили планы, а потом Нои закрылся в своей тесной молельне и простоял там на коленях до утренней зари. Он взывал к Богу освободить его, но когда по небу разлилось розовое сияние, он твердо знал, что должен сделать… Пойти в Храм и обличить царя. И вот он все исполнил… и его ждет смерть.

– Ты изволишь поесть или выпить, высочайший? – спросил трактирщик.

– Что-что? А-а! Вина. Лучшее, какое у тебя есть.

– Слушаюсь, высочайший. – Трактирщик поклонился и отошел. Нои не заметил этого, как не заметил и его возвращения, как не заметил поставленные на стол перед ним кувшин и чашу. Трактирщик кашлянул. Нои подскочил, потом порылся в кошеле и бросил ему на ладонь большую серебряную монету. Трактирщик отсчитал сдачу и положил на стол. Нои даже не посмотрел на деньги и машинально налил себе вина. Оно было с юго-запада, густое и веселящее сердце. Он осушил чашу и вновь ее наполнил.

За окном прошли два Кинжала, прохожие расступались, толкали друг друга, лишь бы избежать прикосновения к рептилиям. Нои отвел глаза и выпил еще вина.

Напротив него за стол сел новый посетитель. – Узнаешь будущее наперед, наверняка разбогатеешь, – сказал он, раскладывая перед собой ряды камешков.

– У меня нет нужды гадать о будущем, – ответил Нои. Тем не менее гадальщик взял из сдачи две маленькие серебряные монетки и смешал камешки.

– Выбери три, – сказал он.

Нои хотел было прогнать его, но тут в трактир вошли два Кинжала, и он судорожно сглотнул.

– Что ты сказал? – спросил он, поворачиваясь к гадальщику.

– Выбери три камня, – повторил тот, и Нои нагнулся над камешками так, что капюшон совсем съехал ему на лицо. – Теперь дай мне руку! – приказал гадальщик.

Пальцы у него оказались длинными и тонкими. И холодными, как лезвие ножа. Несколько секунд он разглядывал ладонь Нои.

– Ты сильный человек, но это видно и без моего особого дара, – объявил он с усмешкой. Он был молод, с орлиным Профилем и глубоко посаженными карими глазами. – И ты сильно встревожен.

– Нисколько, – прошептал Нои.

– Странно! – внезапно сказал гадальщик. – Я вижу дорогу, но ведет она не по воде и не по суше. Вижу человека с молнией в руке и смертью в темных пальцах. Я вижу воду… она прибывает…

Нои отдернул руку.

– Деньги оставь себе, – прошипел он, поглядел в глаза гадальщика и увидел в них страх. – Какая же это дорога, если ведет она не по воде и не по суше? – заметил он, выдавливая на губы улыбку. – Что ты за гадальщик?

– Хороший, – сказал тот вполголоса. – А ты можешь успокоиться: они ушли.

– Кто? – спросил Нои, не решаясь поднять глаза.

– Рептилии. Тебе угрожает страшная опасность, друг мой. Тебя преследует Смерть.

– Смерть преследует всех нас. И никому не дано ускользать от нее вечно.

– Справедливо. Не знаю, куда ты отправляешься, и не хочу знать. Но я вижу неизвестный край и серого всадника. Его руки держат великую силу. Он повелитель грома. Он гибель миров. Не знаю, друг он или враг, но ты связан с ним. Остерегайся.

– Остерегаться поздно, – сказал Нои. – Не выпьешь ли со мной?

– Твое общество, мне кажется, слишком для меня опасно. Оставайся с Богом!

Бет Мак-Адам спрыгнула с фургона, пнула сломавшееся колесо и отвела душу в длинном красочном ругательстве. Ее сын и дочка сидели, свесив ноги за опущенный задний бортик, и молча давились от смеха.

– Чего от тебя и ждать было? – буркнула Бет. Деревянный обод проломился, и железный слетел с него. Она снова пнула колесо. Сэмюэль сунул кулак в рот, но звонкий смех вырвался-таки наружу. Бет свирепо обогнула фургон, но мальчик уже перебрался за наваленный там скарб, и она не сумела до него дотянуться.