– Доброе утречко, фрей. Хороший денек для такой работы! Тут тебе и солнце, и ветерок обдувает… Бет подняла пистолет, и ухмылка исчезла.

– Какого дьявола вы делаете на моей земле? – спросила она, взводя курок.

– Погодите, госпожа! – сказал он, поднимая руки. – Менхир Скейс поручил нам помочь вам для начала, ну, деревья повалить на бревна и всякое такое. Мы уже и воду поразведали, и какой тут наклон.

– Я никакой помощи не просила, – заявила она, продолжая целиться.

– Про это мне ничего не известно. Мы ездим для менхира Скейса. Он скажет: «прыгай!» – и мы вопросов не задаем, а прыгаем.

Бет опустила пистолет и убрала его в кобуру.

– А почему вы выбрали для хижины это место?

– Ну, – ответил он, снова расплываясь в улыбке, – тут и спереди и сзади далеко видать. И вода рядом, а к вечеру солнце будет светить в большую комнату.

– Ты хорошо выбрал. А как тебя называть?

– Называют-то меня Быком, хотя по-настоящему я Ишмаил Ковач.

– Бык так Бык, – сказала она. – Работайте, а я схожу за фургоном.

Первая дрожь сотрясла город на рассвете. Всего лишь долгие вибрации, от которых брякала посуда на полках, так что многие даже не проснулись, а другие поднимались с постели, протирая глаза и прикидывая, не начинается ли гроза.

Дрожь повторилась в полдень – Шрина уже работала в лаборатории. Вибрации были значительно сильнее: с полок попадали книги. Выскочив на балкон, она увидела, что улицу заполнили мечущиеся люди. Вблизи главной площади опрокинулась двенадцатифутовая статуя, но никто не пострадал. Земля перестала содрогаться.

В лабораторию, прихрамывая, вошел Ошир.

– Небольшое развлечение, – сказал он еще более невнятно, чем прежде.

– Да, – сказала Шрина. – Такие землетрясения случались и раньше?

– Было одно двенадцать лет назад, – ответил он. – Легкое. Хотя кое у кого из фермеров погиб скот, а потом многие коровы принесли мертвых телят. Как продвигается твоя работа?

– Я добьюсь своего, – ответила она, отводя глаза. Он скорчился на мозаичном полу и поглядел на нее снизу вверх.

– Я все думаю, правильно ли мы подошли к решению задачи, – сказал он.

– Но выбора ведь нет. Если я сумею установить, что именно вызывает регрессирование генетической структуры, это, возможно, подскажет способ остановить его.

– Именно об этом я и говорю, Шрина. Ты сосредоточиваешься на одном условии задачи и не видишь картины в целом. Я проглядел истории тех, кто подвергся Перемене до меня. Только мужчины и только моложе двадцати пяти лет.

– Я знаю. Но чем это может помочь?

– Потерпи. Почти все они собирались вступить в брак. Этого ты ведь не знала?

– Нет, – согласилась она. – Но чем это важно? Он улыбнулся, но она не заметила улыбки на его раздутом львином лице.

– По нашему обычаю жених удаляется со своей избранницей в южные горы, чтобы поклясться ей в любви под Мечом Единого. Так делают все.

– Но ведь туда отправляются и женщины, а с ними не происходит ничего.

– Да, – сказал он. – Над этим-то я и раздумывал. Я не понимаю твоей науки, Шрина, но я знаю, как решать задачи. Сначала установить суть отклонения и потом спросить не о том, в чем заключается проблема, а о том, чего она не затрагивает. Если все Меняющиеся совершают паломничество к Мечу, но на женщин оно не влияет, так что мужчины делают другого? Что делал Шэр-ран, пока вы были там?

– Ничего сверх того, что делала и я, – ответила она. – Мы ели, пили, мы спали, мы занимались любовью. Мы вернулись домой.

– Но разве он не поднялся на Пик Хаоса и не нырнул оттуда в воду с двухсотфутовой высоты?

– Да. Насколько я понимаю, обычай требует, чтобы мужчина омылся в Золотом озере. Перед произнесением клятвы. Но ведь это делают все мужчины, а перемена начинается не у всех.

– Верно, – согласился он. – Однако некоторые мужчины просто совершают омовение в наиболее доступной бухте озера. Другие ныряют с невысоких обрывов. Но только самые отчаянные взбираются на Пик Хаоса, чтобы нырнуть оттуда.

– Я все еще не понимаю. Куда ты клонишь?

– Пятеро из последних шести, подвергнувшихся Перемене, взобрались на Пик. Одиннадцать других, просто искупавшихся в бухте, ей не подверглись. Вот оно – отклонение. Самый большой процент подвергающихся Перемене составляют те, кто взбирался на Пик.

– А как же ты? Ты не влюблен. Ты ни с кем не отправлялся к Мечу.

– Нет, Шрина. Я отправился один. Я поднялся на Пик и нырнул; Ошир взмыл в воздух и принес клятву.

– Кому?

– Любви. Я собирался попросить… одну женщину пойти туда со мной, но не знал, достанет ли у меня мужества нырнуть. И пошел один. А две недели спустя началась Перемена.

Шрина опустилась на стул, не спуская взгляда с человеко-зверя.

– Какой дурой я была! – прошептала она. – Ты можешь еще раз пойти к Мечу со мной?

– Я могу не дотянуть до конца пути человеком, – сказал он. – Громобой, с которым ты пришла к нам, еще у тебя?

– Да, – ответила она и, открыв ящик стола, достала адский пистолет.

– Лучше возьми его с собой, Шрина.

– Я никогда не смогу убить тебя, Ошир. Никогда!

– А я верю, что никогда не причиню тебе вреда. Но ни ты, ни я наверное этого не знаем, ведь правда?

Шэнноу натянул сапоги и надел пояс с кобурами. Он все еще чувствовал себя слабее, чем ему хотелось бы, но силы к нему почти вернулись. Бет Мак-Адам поглощала все его мысли с того часа, когда она разделила с ним постель. Шэнноу сел у окна и оживил в памяти радость того дня. Он не винил ее за то, что с тех пор она его избегала. Что он мог предложить? Какая женщина захотела бы связать свою судьбу с человеком его славы? Пока он выздоравливал, у него было много времени для раздумий. Его жизнь потрачена зря? Что он сделал такого, что осталось бы жить после него? Да, он убивал убийц и, следовательно мог бы указать, что тем самым спасены жизни их будущих невинных жертв. Но у него не было ни сына, ни дочери, чтобы продолжить его род, и нигде в этом полудиком мире его не принимали надолго.

Иерусалимец. Убийца. Сокрушитель. «Где же любовь, Шэнноу?» – спросил он себя. Медленно спустившись по лестнице, он кивнул в ответ на приветственный жест Мейсона и вышел на солнечный свет. С ясного неба лились яркие лучи, и легкий ветер поднимал пыль с сухой дороги.

Шэнноу перешел через улицу и вошел в мастерскую оружейника. Грувса за прилавком не оказалось, он прошел в заднее помещение и увидел, что оружейник склонился над рабочим столом.

Грувс поднял голову и улыбнулся;

– Ну, задали вы мне задачку, менхир Иерусалимец. Эти патроны ведь не кругового воспламенения!

– Да. Центрального воспламенения.

– Тяжелый заряд! Таким надо стрелять точно в цель, не то случайная пуля пробьет стену дома и убьет старичка, дремлющего в кресле.

– Обычно я попадаю в цель, – сказал Шэнноу. – А мой заказ готов?

– А небо синего цвета? Конечно готов. Еще я сделал пятьсот штук для менхира Скейса по тем же образцам. – Прибыли адские пистолеты, но без патронов.

Шэнноу уплатил, оружейнику и вышел из мастерской. Острый камешек под подошвой напомнил ему, как истерлись его сапоги. В городской лавке напротив он купил новую пару сапог из мягкой кожи, две белые шерстяные рубахи и запас черного пороха.

Пока продавец складывал его покупки, внезапно пол заходил ходуном, и снаружи донеслись крики, Шэнноу ухватился за прилавок, чтобы устоять на ногах, а всюду вокруг него с полок сыпались товары – сковороды, кастрюли, ножи, мешки с мукой.

Столь же внезапно все прекратилось. Шэнноу снова вышел на солнечный свет.

– Нет, вы посмотрите! – завопил прохожий, указывая на небо. Солнце сияло прямо над головой, но ниже к югу на несколько секунд засияло второе солнце и тут же исчезло.

– Ты когда-нибудь видел такое, Шэнноу? – спросил, подходя, Клем Стейнер.

– Никогда.

– А что это было, как по-твоему?