Кормак улыбнулся.

– В следующий раз я не забуду.

– В следующий раз тебе будет легче, малый.

– Отчего бы?

– В следующий раз с тобой рядом будет Хаммерханд. И вот тогда ты кое-чему научишься-

После долгих недель пути Кулейн лак Фераг добрался до разрушенного Круга Камней под Сорвиодунумом. На заре под полыхающим алыми и золотыми красками неба он подошел к алтарному камню в центре и положил на него свой серебряный посох. Взошло солнце и облило монолиты золотом своих лучей. Посох засиял, как будто внутри него вспыхнуло пламя.

Кулейн закрыл глаза и прошептал три Слова Силы.

Воздух вокруг него затрещал, по его плащу и тунике пробежал голубой огонь. Затем небо потемнело, и на него обрушилась пустота – огромная всеобъемлющая чернота, которая поглотила его душу.

Он очнулся, испытывая тошноту, не в силах собраться с мыслями.

– Ты глупец, Кулейн, – произнес чей-то голос, и он повернул голову. В глазах у него помутилось, к горлу подступила тошнота. – Никому не следует пытаться пройти врата без Сипстрасси.

– Все еще поучаешь, Пендаррик? – пробурчал он, принудив себя сесть. Под ним было мягкое ложе, шелковые простыни. В лиловом небе за сводчатым окном сияло солнце. Глаза у него прояснились, и он посмотрел на широкоплечего человека, сидящего возле ложа.

– Теперь я поучаю изредка, – сказал царь Атлантиды, и широкая усмешка расплылась над золотистой, квадратно подстриженной бородой. – Самые предприимчивые из моих подданных подыскали себе разные занятия за Туманами, а те, кто остался, более интересуются учеными изысканиями.

– Я пришел к тебе за помощью.

– Я и не сомневался, – сказал царь. – Когда ты покончишь со своими играми в старом мире?

– Это не игры. Для меня.

– Ну, хотя бы одна приятная новость. Как мальчик?

– Мальчик? Который?

– Утер, мальчик с Мечом.

Кулейн улыбнулся.

– У этого мальчика теперь седина в бороде. Его прозвали Кровавым королем, но правит он мудро.

– Я так и предполагал. А девочка? Лейта?

– Ты смеешься надо мной, Пендаррик?

Лицо царя посуровело, синие глаза подернулись инеем.

– Я ни над кем не смеюсь, Кулейн, даже над бесшабашными искателями приключений вроде тебя и Мэдлина, которые погубили целый мир. Какое у меня право насмехаться? Я царь, утопивший Атлантиду. Я помню свое прошлое и никого не осуждаю. Почему ты так сказал?

– Ты все это время не следил за старым миром?

– Зачем? Горойен была последней опасностью, но ты разделался с ней и ее немертвым сыном. Не сомневаюсь, что Мэдлин все еще затевает интриги с королями и князьями, но маловероятно, что он способен погубить мир. А ты? При всей своей бесшабашности ты человек чести.

– Молек вернулся, – сказал Кулейн.

– Вздор! Ты обезглавил его в Вавилоне, его тело пожрал огонь.

– Он вернулся.

– Мэдлин согласен с тобой в этом?

– Я не видел Мэдлина уже шестнадцать лет. Но поверь мне. Дьявол вернулся.

– Прогуляемся по саду… если к тебе вернулись силы. Кое о чем следует разговаривать при солнечном свете.

Кулейн осторожно поднялся с ложа, но еле устоял на ногах от головокружения. Он глубоко вздохнул и справился с собой.

– Ты будешь испытывать слабость день-два. Твое тело подверглось страшнейшему напряжению в миг переброски, и ты попал сюда почти мертвым.

– Я думал, в Лансе хватит Силы.

– Возможно, ее хватило бы для более молодого человека. Почему, Кулейн, ты рвешься стать стариком? Умереть – какой в этом смысл?

– Я хочу быть просто человеком, Пендаррик: ощущать, как меняются времена года, как проходят годы, чувствовать себя частью мира, в котором живу. С меня довольно бессмертия. Как ты сказал, я способствовал гибели мира. Боги, богини, демоны, легенды – все это слагалось в будущие насилия и дисгармонии. Я хочу состариться. Я хочу умереть.

– Последнее, во всяком случае, правда, – сказал царь и направился с Кулейном к боковой двери. Миновав короткий коридор, они вышли в сад. Молодой служитель принес им поднос с вином и фруктами, и царь опустился на полукруглую скамью у клумбы с розами.

Кулейн сел рядом.

– Так расскажи мне про Молека.

Кулейн рассказал ему о своем видении в монастыре и о молнии, опалившей ему руку. Он подробно рассказал о поразительной быстроте, с какой пришел к власти король, называющий себя Вотаном, о завоевании Бельгики, Рэции, Паннонии и Галлии. Потом Кулейн умолк и, отхлебнув вина, уставился на зеленые склоны за садами, за городом.

– Ты ничего не сказал про Утера… и о его супруге, – заметил Пендаррик.

Кулейн глубоко вздохнул.

– Я предал его. Я стал любовником его жены.

– Он убил ее?

– Нет. Убил бы, но мы бежали в Галлию, и там она умерла.

– Кулейн… из всех, кого я знаю, тебя я никак не заподозрил бы в том, что ты способен предать друга.

– Я не оправдываюсь.

– Еще бы! Так значит, Молек вернулся. Так чего ты хочешь от меня?

– Как и прежде. Войска, чтобы покончить с ним.

– У меня нет войска, Кулейн. А было бы, я не стал бы содействовать войне.

– Ты, конечно, знаешь, что он ищет убить тебя? Что он нападет на Британию и использует Великие Врата под Сорвиодунумом, чтобы вторгнуться в Фераг?

– Конечно, я знаю! – вспылил царь. – Но о войне говорить не будем. Что ты намерен делать?

– Я найду его и… вступлю с ним в бой.

– С какой целью? Прежний Кулейн мог бы его победить… победил его. Но ты не прежний Кулейн.

Сколько тебе в людском летосчислении? Сорок? Пятьдесят?

– Несколько больше, – сухо ответил Кулейн.

– Так не ищи его, Кулейн. Вернись в свой монастырь. Изучай великие тайны. Проживи свои дни, свои сменяющиеся времена года.

– Не могу, – ответил Кулейн просто.

Некоторое время они сидели в молчании, потом Пендаррик положил руку на плечо Кулейна.

– Больше нам не придется беседовать, мой друг, а потому разреши сказать тебе – я уважаю тебя, всегда уважал. Ты человек высокого достоинства. Я ни разу не слышал, чтобы ты винил других за свои ошибки, проклинал судьбу или Источник за свои беды. Это редкое… и бесценное качество. Я надеюсь, что ты обретешь мир, Кулейн.

– Мир… смерть… быть может, они одно и то же, – прошептал Кулейн.

Утер проснулся глубокой ночью. Его руки судорожно царапали пустоту, кошмар продолжал преследовать его, прилипал к нему вместе с промокшими от пота простынями. В его сне темные провалы появились в стенах замка, извергая чудовищ с кривыми когтями, с клыками, с которых стекала кровь, смердящих отчаянием и смертью. Он судорожно вздохнул и подошел к окну. Парапет был пуст.

– Старики и дети боятся темноты, – прошептал Кровавый король и заставил себя усмехнуться.

Ветер шуршал у стен замка, и на мгновение Утеру почудилось, что кто-то свистящим шепотом называет его по имени. Он вздрогнул. Возьми себя в руки, Утер.

И тут звук повторился – так тихо, что он зажмурил глаза и наклонил голову к окну. Да, вот…

– Утер… Утер… Утер…

Он вынудил себя поверить, что это ночной обман, и вернулся к кровати. Оглянувшись на окно, он увидел парящую за ним мерцающую фигуру.

Едва он распознал в ней человека, рука Утера метнулась к Мечу у кровати, выхватила его, и лезвие сверкнуло в воздухе. Он прыгнул к окну – и окаменел. Фигура осталась на месте, но она была прозрачной и висела в лунном свете, точно клочок дыма.

– Они близко, – прошептала фигура.

И исчезла.

Растерявшись, не зная, что делать, Утер бросил Меч на кровать и отошел к столу у дальней стены, где стояли несколько кубков и кувшин вина. Он протянул руку к кувшину и вдруг споткнулся. Голова у него закружилась, он упал на колени и только тогда заметил, что пол его покоя застилает туман. У него потемнело в глазах, последним отчаянным усилием он поднялся на ноги и, полушатаясь, полупадая, добрел до кровати. Его рука нашарила рукоять Меча, сомкнулась на ней в тот миг, когда его уже почти поглотила тьма. Меч Силы засветился, будто фонарь, и туман отступил, уползая назад в стены и под пол.