Военные специалисты стояли перед проблемой — как повысить эффективность действия наземной артиллерии и танковых подразделений во фронтовых условиях, используя радиолокаторы.

Как всегда строгий, подтянутый, Аксель Иванович Берг открыл совещание. Вопрос обсуждался один — кому поручить новую разработку, аналогов которой тогда в мировой практике не было. Берг предельно лаконично обосновал необходимость создания такой станции. Все были «за», потому что знали по опыту войны, какую важную роль сыграли танковые войска, понимали и значение противотанковой обороны, особенно если она получит радиолокационную поддержку. Расплетин с интересом слушал и выступления военных инженеров, и крупных специалистов в области радиолокации. Неоднократно выступал Н. Н. Алексеев, доказывал необходимость воплотить идею в жизнь.

Как помнит читатель, об этой работе Расплетин узнал еще до поездки в Германию. Понимая, какое значение она имеет для военного заказчика, Александр Андреевич пытался уяснить, как можно решить эту задачу. В результате Расплетин пришел к мысли, что предложенную проблему можно будет решить, если участок разведки осматривать узким сканирующим лучом РЛ, работающего на очень короткой длине волны с использованием очень коротких зондирующих импульсов, а на выходе приемного устройства применить электронно-лучевой индикатор с разверткой типа телевизионной. Таким образом, в основу следует положить телевизионное сканирование радиолокационного луча в пространстве и телевизионную индикацию.

Эту идею Расплетин высказал своему заместителю Г. Я. Гуськову и получил одобрение. На совещании Расплетин напряженно слушал, надеясь на аналогичные ему предложения. Но, увы, их не последовало: творческая мысль конструкторов словно зашла в тупик. То и дело слышалось: «Идея нужная, но конкретно… как решить задачу?!» Тогда Расплетин обратился к сидящему рядом Г. Я. Гуськову: «Возьмемся?» Тот согласно кивнул, и Расплетин попросил слова. Он рассказал о своем предложении. После обсуждения идея Александра Андреевича была одобрена, руководство ВНИИ-108 приняло решение об открытии ОКР, получившей шифр «РТ».

Принятое решение содержало изрядную долю риска, так как объекты локации — танки, самоходные установки, автомобили, живая сила — находились под прикрытием затеняющих факторов в виде деревьев, кустарника, складок местности, составлявших естественную пассивную помеху для РЛС. Это была совершенно новая задача, до тех пор не имевшая аналогов в мире. Расплетин со свойственным ему опытом телевизионщика предложил решить эту задачу путем резкого увеличения разрешающей способности станции как по углам, та и по дальности. Этим он отделил отметки полезных целей от помехового фона.

Расплетин взялся за эту работу — этому способствовали и его поездка в Германию, и те идеи, которые возникли у него в ходе обдумывания работы. Так в начале 1946 года лаборатория № 13 «спустилась с небес на землю».

Почему ОКР была названа РТ? Письменных свидетельств не осталось. Некоторые ветераны ВНИИ-108 считали, что Расплетин составил эту аббревиатуру из начальных букв слов «Радиолокация — Телевидение», другие — «Радиолокатор Танковый».

Головным исполнителем стал коллектив 13-й лаборатории, участвовали и смежные лаборатории: 11-я (источники питания), 12-я (антенная система), 22-я (передатчик). Главным конструктором станции «РТ» был назначен А. А. Расплетин, заместителями — Г. Я. Гуськов, Е. Н. Майзельс, Г. В. Кияковский, М. Т. Цукерман.

Летом 1946 года в лаборатории были произведены существенные штатные изменения. Из лаборатории ушли несколько сильных групп, на базе которых были организованы новые лаборатории.

В лаборатории остались в основном сотрудники, занятые на ОКР «РТ» и несколько человек, подбиравшие «хвосты» мелких незавершенных работ. Большая часть разработчиков ОКР «РТ» не имели практического опыта и многие были участниками Великой Отечественной войны. Прямо скажем, о радиолокации они знали понаслышке. Когда приходили «наниматься» к Расплетину, смущались своим техническим невежеством. Александр Андреевич, беседуя с новичком, большое внимание уделял не тому, что тот не знает, а тому, как мыслит, сможет ли в короткий срок решить инженерную задачу. И за доверие платили ему самоотверженностью. Как вспоминал один из таких молодых специалистов, «все бешено учились, в лаборатории была атмосфера единомышленников-энтузиастов».

Как правило, раз в неделю Расплетин подходил к исполнителю, садился рядом и смотрел, как тот выполняет задание. Если опытным взглядом определял, что товарищ к делу подходит творчески, «глубоко копает», вкладывает душу, то неназойливо старался ему что-то посоветовать. Но был суров, когда видел, что специалист и рад бы дело сделать, но нет у него инженерного потенциала, а проще говоря, творческой жилки. Расплетин не был поспешным в выводах. Но когда твердо убеждался, что инженер остановился, исчерпал себя, терял к нему доверие и интерес. Такой балласт обычно сам уходил из лаборатории.

Не было в расплетинской лаборатории начальственных разносов. Высшей мерой наказания была расплетинская фраза: «Не вижу мысли».

Для Расплетина было странным, когда сотрудник работал не в меру своих способностей. Официально рабочий день кончался в шесть часов вечера. Смолкали телефонные звонки, прекращались вызовы на совещания. Расплетин садился к стенду с аппаратурой и облегченно говорил: «Ну, поработаем». Каждый мог уйти домой, но такой мысли ни у кого не возникало. И не потому, что начальник лаборатории подумает, будто кто-то равнодушен к работе. Нет. Просто все ощущали причастность к большому серьезному делу и работали от души.

Один из тогдашних молодых специалистов вспоминал: «После шести часов вечера Александр Андреевич делал из нас инженеров».

В результате «естественного отбора» в лаборатории сложился очень сильный творческий коллектив.

Лаборатория состояла из высокочастотной группы (Г. Я. Гуськов, П. П. Михайлов, М. А. Дмитриева), дальномерной группы (Г. В. Кияковскии, К. П. Гаврилов, М. И. Попов), группы приемных устройств (В. Ф. Илюхин, И. М. Евтеев), разработчиков индикаторных устройств и НЧ техники (С. В. Хейн, Е. Е Разницын, Л. И. Буняк, А. И. Ширман) и мастерской (И. В. Кабанов).

О некоторых сотрудниках лаборатории А. А. Расплетина остались очень теплые воспоминания сотрудника лаборатории № 13 А. И. Ширмана, опубликованные в очерке «Первый государственный экзамен ЦНИИ-108» (60 лет ЦНИИРТИ. 1943–2003: Сборник. М.: ЦНИИРТИ, 2003. С. 98–106):

В 1946 г. Александр Андреевич был в самом зрелом возрасте — 38 лет. У него еще не было никаких степеней, званий и наград, но за его плечами был практический опыт, и он имел крепкую репутацию крупного и известного специалиста как в области разработки первых советских телевизоров до войны, так и некоторыми интересными работами для ВВС во время войны.

Александр Андреевич имел очень представительную внешность, уверенную, спокойную манеру общения, присущие подлинному «мэтру». Он пользовался незыблемым авторитетом у всех, начиная от руководства института до рабочих и лаборантов. Он исключительно работоспособен, почти никогда раньше 22 часов с работы не уходит. Упорен и настойчив, ничего не принимает на веру. В вопросах, ему мало известных, добивается полного понимания как теоретических, так и практических основ.

Имея в своем распоряжении, в основном, неопытный коллектив инженеров (в большинстве — демобилизованные участники войны), он сам разрабатывает идеологию будущей станции, ее структурную и функциональную схемы, технические требования к блокам и узлам.

Александр Андреевич никогда ни на кого не кричал и даже не повышал голоса. Если он был кем-нибудь недоволен, это сразу отражалось на его лице: как у многих рыжеволосых людей, оно становилось багрово-красным.

А самым большим наказанием у нас считалось, если он с провинившимся переходил с «ты» на «вы».