Арханчонок был дерзким, смелым и неугомонным. Он то летел верхом по лесу, рискуя сломать шею, то рубился от души на мечах с дозорными, то откровенно спал над книгами. А ночью, когда отражались в капельках росы звезды — несся по травам в белоснежной шкуре барса, и тогда Лису было особенно тяжело…

Арханчонка приказали оберегать. И Лис оберегал, с помощью послушных ему разбойников. От крестьян, что норовили достать оборотня стрелами. От охотников за нечистью, что временами забредали в эти края, от него самого…

Лис был вместе с арханчонком, когда тот превратился в первый раз, вместе с ним горевал над конем, которого паренек зарезал собственными руками. Он убирал с дороги оборотня опасные камни, он придумал, как заставить арханчонка не отвозить слугу в храм. По сути и делать не пришлось, хватило просто выслать навстречу Арману так похожего на Нару мальчишку… подсказать слегка мальчишке "правильный" выход, направить.

— Не убивай, но и не позволь понять, кто такой Нар, — приказал заказчик.

И Лис, как всегда послушался. И, обрадовавшись, что так легко получилось, расслабился, чуть было не опоздав, когда до арханчонка добрались собственные люди. А теперь, хотя и устал немеренно, лежал на траве и поддерживал оборотня собственной силой, не позволяя ему соскользнуть во спасительную тьму.

Когда парнем занялись дозорные, Лис выдохнул с облегчением. Приказал вампирице ускользнуть в темноту и позвал заказчика.

Тот пришел сразу, видимо, зова ждал, даже с нетерпением. Выслушал молча рассказ Лиса, опалил злостью, когда маг рассказал о ранении арханчонка и выдохнул с явным облегчением, когда услышал, что раненый будет жить.

— Поменял татуировки, это даже к лучшему, — сказал заказчик после короткой паузы. — И больше не оставляй отряд, больно они уж расходятся.

Лису это не понравилось. Он презирал грубых и глуповатых разбойников, в лагерь ходил только в случае крайней необходимости и после этих посещений чувствовал себя грязным. Но отказать заказчику, с которым был связан узами послушания, не был в силах.

Когда за правду готов по колено в крови встать —

это уже не правда, а повод.

(Венедикт Немов)

На ярмарку Рэми ехал впервые. До этого его оставляли в замке и, пока Брэна не было, Рэми себе места не находил. Обычно он бегал за старшим другом как привязанный, выполнял его поручения, помогал ухаживать за больными животными, старался научиться у него как можно большему. И чувствовал, что Брэну такая привязанность не в тягость, а даже нравится. Лишь временами, особенно в последнее время, когда приходила Мия, Брэн с улыбкой отсылал Рэми к управляющему. Или к дозорным. Или на кухню, помочь кухаркам, например, нанести воды из колодца или собрать яйца в курятнике.

Рэми не обижался, скорее наоборот. Он был достаточно взрослым, чтобы понимать — у каждого мужчины должна быть своя женщина. Лучше, если хорошая женщина. А Мия была хорошей, милой и ласковой. И красивой странной непонятной красотой. Вот встретишь ее во дворе и не заметишь, разве что волосы рыжим на солнце мелькнут, а рыжих в замке мало.

Но рядом с Брэном Мия цвела будто. По бледным обычно щекам растекался милый румянец, взгляд становился живым и каким-то мечтательным, губ касалась мягкая улыбка. И тогда Мия становилась такой красивой, что краше ее во всей во всей округе не было.

Только полюбоваться Брэн не давал, со смехом выставлял Рэми за дверь и, временами, оглядываясь, Рэми видел, как обнимал его друг девушку за талию, шептал что-то на ухо, и тогда глаза ее сверкали счастливыми слезами, тонкие пальцы зарывались в волосы Брэна, а губы прижимались к его губам. И Рэми вдруг становилось почему-то тоскливо, будто понимал — лишний он тут, в этом маленьком мирке для двоих.

Но время бежало за работой быстро, и Мия находила его в замке, обнимала за плечи, целовала со смехом в щеку и называла «маленьким братишкой».

Вот и провожать на ярмарку пришла. Поцеловала Брэна в губы, наказав беречь Рэми, и самого волчонка обняла, сунула ему в руки сверток с едой и прошептала на ухо благословение.

А потом была долгая дорога по весеннему лесу, скрытому в мареве моросящего дождя. И дико интересные рассказы сидящего рядом с Брэном деревенского. Рэми кутался в плащ, свернувшись калачиком в крытой повозке, и слушал… и лес слушал, и рассказчика, и тихое жалобное поскрипывание повозки, и перестук капель дождя по натянутому брезенту. А еще думал о сестренке, что так хотела поехать с ними на ярмарку. Брэн даже согласился взять, но в последние дни Лия так сильно кашляла, что мать ее не отпустила. Лия долго плакала, провожая в дорогу, и Рэми обещал ей привезти яркие ленты, сладости, новое платье, самалийские сапожки и даже браслет удачи из храма судьбы.

Храм судьбы, тяжелый и приземистый, сложенный из сероватого после дождя мрамора, стоял на плоском холме, и от него звездочкой убегали в разные стороны дороги. И объехать его, не попросив у богов удачи, осмеливались немногие.

Рэми и его спутники оставили телегу на небольшой песчаной площадке перед храмом, сунули мальчику-прислужнику монетку, чтобы тот присмотрел за повозкой, и все вместе направились поклониться богам: площадка была местом, где не воровали никогда. Боги ревниво охраняли свой покой и тех, кто его нарушал, наказывали нещадно.

У широких ступенек Рэми бросил в глиняную чашку монетку и наклонился к расстеленному прямо на земле покрывалу, чтобы выбрать украшение для Лии. Нужный, «свой», браслетик нашелся сразу. Будто поманил отраженным солнечным светом, согрев пальцы мягким теплом.

Рэми сжал в ладони нанизанные на кожаную нить янтарные камушки и побежал по ступенькам, к уже входившим в двери храма спутникам. Волчонку все было интересно: и статуи богов по обе стороны лестницы, и расписанные рунами высокие стрельчатые ворота, и люди, что выходили из храма. Но посмотреть на все это не дали, пришлось догонять остальных и, влетев в настежь распахнутые двери, Рэми ошеломленно замер.

Солнце, которого так мало было утром, теперь выглянуло из-за туч и разлило вокруг желтоватое марево. Белый песок, тонким слоем покрывавший храмовую площадь, блестел и резал глаза, статуя Радона отбрасывала длинную тень, и солнце, казалось, примостилось за спиной бога, сделав его взгляд более живым и внимательным.

Рэми шагнул вперед, и колени его подкосились, ударив в белоснежный, такой нереально чистый песок. Синие глаза божества пронзали насквозь, бусинки браслета поблескивали на раскрытой ладони. Блестели капельки дождя на листьях увивавшего арки плюща, и едва слышно скрипел песок под чужими ногами.

— Не отнимай покровительства у меня и моей семьи, — шептал Рэми, как бы продираясь молитвой через внезапно загустевший воздух.

Едва слышно шелестели синие одежды жрецов, легким стуком падали в корзины мелкие монеты, на мягких крыльях летели к ногам Радона бесшумные молитвы и все казалось каким-то нереальным, расплывалось и ускользало, растворяясь в ярком, льющимся с небес солнечном свете.

Рэми бросил монетку в оказавшуюся рядом корзину, и жрец сотворил в воздухе благословляющее заклинание, коснулся тонкими пальцами браслета удачи и сказал с ласковой чарующей улыбкой:

— Велика судьба твоя, мальчик. Велика ноша, которую боги взвалили на твои плечи. Но велика и их милость.

Рэми удивленно моргнул, набрался было смелости, чтобы попросить объясниться, но мир будто вспыхнул светом и красками, а жрец куда-то исчез. Рядом молча шевелил губами Брэн, чуть поодаль стояли на коленях остальные их спутники, и все было обычным, не чарующим, как пару мгновений назад. И желание молиться куда-то пропало.

Когда они спустились к повозке, солнце вновь спряталось за тучи. И дальнейшая дорога оказалась длинной и скучной. Моросил мелкий дождик, покрывал брезент повозки паутиной капель. Сквозь щель в открытом пологе проскальзывал весенний лес, пока лишь слегка припушенный молодой зеленью. Проплывали мимо яркие пятна подснежников, желтые звездочки мать-и-мачехи, скидывала на дорогу котики отцветавшая лоза.