Ветер рвал занавески, холодил разгоряченные щеки. Возвращаться к кровати не хотелось. Чувствовать себя беспомощным — тем более. Хотелось просто вот так стоять и не шевелиться, не думать…

— Мой архан, — Вирес обернулся и непонимающе посмотрел на вошедшего слугу.

Стоит и ждет. Приказов, указаний, чего угодно… но что Вирес мог приказать? От него впервые требуют что-то решить, что-то сказать. Что? Ему всего двенадцать, и раньше за него решала мать!

С кровати донесся тихий стон, ветер вновь рванул занавески, и слова слуги получились едва слышными… бессмысленными…

— Мой архан, виссавийские целители не придут. Они ушли из Кассии… ваша мать…

— …умрет? — пытливо посмотрел в глаза слуги Вирес.

Слуга не ответил, но Виресу и не нужен был ответ.

— Убирайся! — тихо прошептал он, чувствуя, как падают в гелиотропную чашу частые капли. — Убирайся!

Пусть! Пусть уходят! Пусть все убираются! Он сам справится, со всем, наверное, справится…

Колени отказались держать, по щекам покатились слезы бессилия. С кровати вновь донесся стон, и именно он придал Виресу сил. Если он и дальше будет стоять и ничего не делать, то мама умрет. И он останется один… совсем один!

Вирес почти подбежал к кровати, резким жестом откинул одеяло, провел ладонями по ночной рубашке матери, разглаживая складки. Пахнет розами. Мама так любит этот запах. А еще травами и горечью лекарств. И виссавийцы не придут, и никто не придет, и никто не поможет… но Вирес сможет сам… сам… Правда, сможет?

Дар помог. Дар вел, дар лился светом с ладоней. И мир вдруг отдалился, свет свечей стал расплывчатым, нереальным. Остались в этом мире только двое… нет, одна. Она. Биение ее сердца, отзывающееся в ушах набатом, ее прерывистое дыхание, ее дрожащие губы. И собственный мягкий поток силы, укутывающий в синее одеяло магии. Помогло же! Помогло! И мама даже открыла глаза, улыбнулась ласково, подняла руку и погладила по щеке:

— Сынок… прости… — и откинулась на подушки.

И дар, столь близкий недавно, стал вдруг чужим, неподвластным. Мир вновь приблизился, заиграл россыпью звуков и запахов. Ветер кинул в окно пару листьев, сияние магии вдруг стало интенсивнее, ярче, а потом окрасилось огненными отблесками. Как пятна крови в гелиотропе.

Что-то не так! Горячо… боги, как же горячо! И кожа матери плавится, обнажая розовое с белыми прожилками, мясо, и волосы трещат от жара, и по шелку рубашки расползаются уродливые пропалины, а губы, губы все еще улыбаются ласково и нежно. А в душе огненным цветком расцветает страх. Почему вот так?

— Мама! — закричал он, и, когда в ответ раздался лишь протяжный стон, выбежал из комнаты.

Не сумел! Опоздал! Предал!

Капли закапали в чашу еще быстрее, уже не находя в ней места. Вирес несся по коридорам замка, и шлейфом за ним летел ненасытный огонь. Маг выбежал по винтовой лестнице на вершину башни и остановился, чувствуя, как бьет в лицо ветер. Огонь! Больше огня! Пусть сожрет и его, и замок, и лес! И боль его… Жри, сволочь!

Его душа похожа на разлетающуюся осколками чашу из гелиотропа...

Искренность в небольших дозах опасна;

в больших — смертоносна.

Оскар Уайльд

Конь несся гладко, слаженно, подчиняясь уверенной руке хозяина. Бушующий вокруг снег глушил звуки, забирался под ворот рубахи, в глаза, в нос. Руки мерзли даже в перчатках, пальцы до боли сжимали поводья. Ветер, будто издеваясь, сыпал снегом в лицо, норовил скинуть плотно натянутый на голову капюшон и влезть под теплый, отороченный мехом плащ. Темнота вокруг набухла снегом, и лишь тоненькая, переливающаяся нить магии, указывающая дорогу, дарила надежду, что они доберутся до замка живыми.

Из темноты донесся голодный, жалобный вой. Конь, встрепенувшись, стрелой устремился вперед, по спине пробежал холодок страха — волки этой зимой озверели от голода. Ухнул предупреждающе филин, ответило ему сонное карканье. Вылетел из-под копыт испуганный тетерев, огромный конь поднялся на дыбы, ударив по воздуху передними ногами.

Проклятый повелитель! С трудом удержавшись в седле, Эдлай вынудил Демона опуститься на четыре копыта и искренне порадовался, что оставил и хариба, и свиту в замке — сгинуть в белом хаосе раз плюнуть, а терять людей он не любил. Он бы и сам никуда не поехал, но против приказа не попрешь.

Повелитель, наверное, и не знал, что в такую погоду выезжать опасно — к его услугам высшая магия, запутанная и сложная сеть порталов. Эдлаю же приходилось переться в замок по старинке — верхом на измученном непогодой Демоне. Впрочем, всадник был измучен не меньше. В метель каждый миг вне крепких стен казался вечностью. Тем более в последнее время отдыхать было некогда.

Демон вновь захрипел, с трудом вбегая на гору, но темпа не сбавил. Почуял, хитрый зверь, близость жилища, теплого стойла и вкусного овса. Обрадовался не меньше хозяина, когда из бушующего снега выступили ажурные контуры стремящегося ввысь здания.

Эдлай скривился. А ведь внешне чуть светившийся изнутри замок казался хрупким и болезненно беспомощным. Но только внешне. Построенный на узле силы, он был окружен невидимым щитом, через который непрошенным хрен проберешься. Впрочем, сказать по правде, Эдлаю и прошенным не очень-то хотелось. Только выбора не было.

Почувствовав упругое сопротивление магического щита, Эдлай придержал рвущегося к теплу Демона. Теперь спешить нельзя. Всадник медленно, внятно произнес заклинание вызова, и казавшийся живым существом замок тотчас отозвался, мягкой лаской коснувшись сознания. Воздух вокруг стал вязким, тягучим, как бесцветное желе, время потекло неторопливо, хаотичная пляска снежинок замедлилась, превратившись в мягкий, грациозный танец. Откликнувшись на зов, захлестнули запястья болью проснувшиеся нити магических татуировок, зашептали горячо, безумно, представляя всадника магии замка.

На счастье, замок узнал Эдлая. Расплылось по груди мягкое тепло, дышать вмиг стало легче. Охранная сила, в последний раз коснувшись сознания, отхлынула, оставив на песке души пену облегчения.

Вороной конь, будто почуяв, что уже можно, сам шагнул под стрельчатую арку ворот, навстречу укутанному снегом покою. Стряхнув оцепенение, Эдлай бросил поводья подбежавшему мальчишке-прислужнику, внимательно посмотрев на Демона: огромному коню юный слуга пришелся по вкусу, агатовые глаза животного довольно затуманились. Зная, что конь отлично разбирается в людях (всем бы так), Эдлай со спокойной душой оставил Демона в руках восхищенного мальчишки и начал медленно подниматься по широкой лестнице, под сень крытой галереи второго этажа.

Будто почувствовав его приближение, серебристые двери с гербом речного рода — плывущей по реке русалкой, медленно отворились, выпустив наружу бушующий поток желтого света.

Эдлай, шагнув в тень зала, на миг застыл на пороге: он уже и забыл, что могут вытворить высшие маги в своем жилище. Далекие стены зала утопали в полумраке стелющемся между тонкими колоннами, по сводчатому потолку медленно двигалась нарисованная магией луна, углубляя тени и озаряя все вокруг мертвенным сиянием. Когда взойдет солнце, картина на куполе изменится, и мрамор на полу вместо серебряного света будет отражать золотой. Красиво. Но дорого и бесполезно. Как и все в этом замке.

Стряхнув с плаща налипший снег, Эдлай с надеждой перевел взгляд на арку портала, по обе стороны которой извергали огонь два огромных, с человеческий рост, факела. На его счастье арка пуста, значит, повелитель в замок еще не прибыл. А дозорный уже боялся, что опоздал... или надеялся. Он так не хотел этой встречи, столько лет ее избегал, а теперь? Как былому другу в глаза посмотреть и при этом в морду не дать?

— Рад, что ты нас навестил, — одернул чуть насмешливый голос за спиной.

Надо же, как Сеен умеет подкрадываться, аж шагов не слышно... а ведь Эдлай никому и никогда не позволял к нему подходить незаметно. Придворные...