Жерл не любил такое вот морозное, застывшее время перед рассветом. Тогда больше всего донимала бессонница, лезли в голову глупые мысли, и хотелось… Он бросил повод подбежавшему прислужке, спрыгнул с коня и направился к дверям господского дома. Удавиться хотелось. Может, больше, чем той ночью, когда он был пьян. От стыда, от беспомощности, отравленной стрелой врезавшейся в память.

Двери распахнулись навстречу, дохнуло в лицо упругое, ласковое тепло. Скинув на руки слуги тяжелый плащ, Жерл прошел через холл, свернул в небольшой, тихий коридор и, остановившись у дверей, осторожно постучал.

— Войди.

Внутри было гораздо теплее. В камине потрескивал огонь, отбрасывая на стены таинственные тени, неярко горел светильник на просторном письменном столе с резными ножками, а за столом сидел погруженный в чтение светловолосый воспитанник Эдлая, такой непривычно маленький в кресле опекуна.

— Ты меня звал? — спросил Жерл у стоявшего за креслом Эдлая.

Друг и соратник вопроса, казалось, и не заметил, лишь склонился над воспитанником, перевернул пару страниц и сказал, ткнув пером в желтоватую книгу:

— Прочитай это. Когда прочитаешь, обсудим.

— И тогда я смогу идти на тренировочный двор? — холодно спросил Арман.

— И тогда ты сможешь идти на тренировочный двор, — так же ровно ответил Эдлай. — Но под присмотром Жерла.

— Ты! — вскипел Жерл и сразу же успокоился, когда Эдлай прижал палец к губам, продолжая склоняться над воспитанником:

— Никуда не уходи, пока я не вернусь.

— Куда и зачем мне уходить? — подернул плечами Арман и вновь углубился в книгу.

Жерл тихонько присвистнул. В кресле точно мальчик? Статуя ледяная, а не мальчик. Ни шаловливости, свойственной детям, ни веселого блеска в глазах, ни даже желания сесть в кресле поудобнее, лишь идеально ровная, выпрямленная спина, застывшее лицо и послушно вцепившийся в книгу взгляд.

Ритуал ли испортил Армана, или он с самого начала был таким — Жерл не знал, да и разбираться, по правде, не хотел. Лишь бросил на мальчика последний равнодушный взгляд и направился за Эдлаем к боковой двери, ведущей в библиотеку.

— Присмотри за ним, — уже в дверях приказал Эдлай стоявшему на страже дозорному. — Если с ним что случится, головой ответишь.

Дозорный кивнул и вновь замер у входной двери. Арман же ухода опекуна, казалось, даже не заметил, все так же увлеченный книгой. И все же необычна эта неподвижность и эта холодность. Если только… Жерл отвернулся. Если только Арман не притворяется. Но это невозможно, чтобы одиннадцатилетний мальчишка так хорошо держал себя в руках. Просто невозможно.

Арман перевернул страницу, вновь уставившись в книгу. Дернулся в камине огонь, отразилось его пламя от кожаных браслетов главы рода на запястьях Армана, отблески затанцевали по стенам, и в кабинете воцарилась тяжелая, неприятная тишина. Даже огонь был живее, чем этот мальчик.

— Иди за мной, — Эдлай толкнул замершего Жерла в библиотеку и закрыл за ним низкую дверь.

Библиотека в замке была маленькой и тесной — читать тут, по сути, некому. Потому и остались от прежнего владельца лишь два высоких, до потолка, полупустых стеллажа да небольшой письменный стол у окна. Темнота здесь казалась особой, осязаемой, пропитанной запахом бумаги.

Когда-то Жерл любил такую темноту. Когда-то пробирался тайком в библиотеку, собранную мачехой, чтобы подобно вору выкрасть на бессонную ночь книгу. Потом возвращался в спальню и, стараясь не разбудить чутко спавшего брата, ложился на живот прямо на пол, между шкафом и кроватью, и целую ночь жадно вчитывался в неясном свете свечи в густо исписанные странницы. Где-то вдалеке сопел младший братишка, страницы шелестели под пальцами, свеча медленно догорала, а утром Жерла никак не могли добудиться, и учителя вновь были недовольны его сонливостью. И продолжалось бы это, наверное, бесконечно, только нельзя все время витать в мире книг, однажды приходится испить горечи настоящей жизни.

Случилось это, когда Жерлу едва исполнилось четырнадцать.

Матери он не помнил, в его жизни, казалось, всегда была нежная, ласковая мачеха и сводный братишка, что был младше на три года. Отец все время пропадал в замке, возвращался редко, всегда едва живой, со шлейфом хмельного, поднимался на второй этаж, заваливался в спальню, и на утро мачеха была гораздо бледнее, чем обычно, и скрывала синяки под высоким, затейливо вышитым воротом верхней туники. Жерл кусал до крови губы, обещал себе, что когда повзрослеет, когда закончит школу и станет дозорным, получит свой дом, обязательно, видят боги, обязательно заберет к себе и мачеху, и брата, а отца близко к обоим не подпустит.

Но Жерл не успел — в один день мачеха и сводный брат исчезли. Отец сказал, что отправил их в деревню. Жерл не поверил, но и сделать ничего не мог.

Дозорный закрыл глаза, на миг обессилев. Он был молод и глуп. Он доверился первому попавшемуся незнакомцу, предложившему помощь. Он нашел брата и узнал, что мачехи больше нет. Он получил огромную силу, больше чем у высшего мага, а вместе с ней — тварь внутри. А тварь нужно было кормить, регулярно, человеческой кровью, лучше кровью мага. Не покормишь — будет жрать тебя до тех пор, пока не сдашься и не пойдешь убивать, не насытишь тварь, а вместе с ней и ее настоящего хозяина. Демона.

Но это прошлое. Больное, безобразное, а все же прошлое. Сейчас он должен взять себя в руки и вернуться к уже и без того заждавшемуся Эдлаю.

— Зачем звал? — спросил Жерл, поняв, что молчание в библиотеке опасно затянулось, а друг не спешит его прерывать. Просто стоит и изучает внимательным взглядом, будто хочет выведать, о чем Жерл думает.

Обойдется! Хоть Эдлай и друг, а опускать перед ним щиты и открывать душу Жерл не собирался. Ни перед кем не опускал и перед старым другом не будет!

— В последнее время о тебе много рассказывают… — медленно, чеканя каждое слово, ответил Эдлай, присаживаясь на краю письменного стола. — Вижу, что слухи о твоей смерти сильно преувеличены. Надеюсь, что слухи о том, что ты пытался удавиться — тоже.

Жерл вздохнул. И надо же было именно вчера твари вновь зашевелиться. После уничтожения демона она будто исчезла, как и исчезла сила высшего мага. О последней Жерл не жалел, он был все же больше воином, а не магом. Убивать не хотел. Оттого, когда тварь проснулась, и испугался, как никогда в этой жизни не пугался. Оттого и напился. Оттого и вешаться пошел — уж лучше сразу в петлю, чем снова пачкать руки в крови. А в чьей крови он бы выпачкал руки, и так понятно… как и понятно, почему обрадовалась и подняла голову тварь — рядом был беззащитный, очень сильный маг, великолепная жертва, что помогла бы ей воскреснуть. Рэми.

— О чем еще говорят… слухи? — спросил Жерл, не на шутку испугавшись, что старый друг знает больше, чем следовало.

Если Эдлай проведает об этой занозе в заднице, о большеоком мальчике, хлопот не избежать. И хлопот гораздо больших, чем те, о которых рассказал Жерл Брэну. Прознай повелитель, что Рэми жив, мальчика, скорее всего, убьют. Отдать высшего мага, да еще и целителя судеб в руки избивающего его дяди — это получить вскорости безумца, которого остановить не удастся никому. Разнесет к теням смерти и Кассию, и Виссавию, и все, до чего доберется.

Тот же Вирес тому отличный пример, только ведь Вирес далеко не целитель судеб. И отдал бы Жерл волчонка Эдлаю, и забыл бы, да только вот беда… Рид от смерти спасла, да и сам мальчик тварь утихомирил в одно мгновение, тоже, можно сказать, спас. После этого хрен отдашь…

— Хочешь мне о чем-то рассказать? — разорвал наконец-то молчание Эдлай.

— Нет, — поспешно, наверное, слишком поспешно, ответил Жерл. — Скажи, зачем позвал или позволь удалиться. Гости в замке, сам понимаешь, некогда мне с тобой лясы точить.

— А упиваться есть когда? — резко спросил Эдлай.

— Ты укорять меня позвал?

— Дурь из твоей башки выбить! — не на шутку разозлился дозорный. — Ради богов! Обезумел? Удавиться решил?