Арман двинул ногой, высвобождая ее их цепких пальцев мальчишки. Он не понимал. Но хотел разобраться. Действительно хотел.
— Недостоин? — переспросил он.
— Я даже жить не достоин, — прохрипел этот идиот, опустив на ковер руки.
Как странно он это сказал… не с обидой, нет. Будто и сам так думал. Мало того, не переживал, а спокойно ждал… смерти? Боги, как же знакомо это чувство!
— Кто сказал? — вспыхнул Арман. — Сеен, Эдлай, кто-то из дозора, скажи, кто?
Спокойный ответ убил:
— Вы.
Арман замер. Еще не веря своим ушам, не осмеливаясь поверить, он опустил взгляд на кончики своих сапог и едва слышно прошептал:
— Как… как тебя зовут?
Столь же тихий ответ казался тревожным продолжением тронувшего свечи сквозняка:
— Вирес.
Арман не помнил, что было дальше. В душе разорвалось разочарование, и, сам не понимая, что делает, Арман из-за всей силы пнул Виреса ногой в плечо. Все так же коленопреклоненный мальчик упал на спину и, тотчас поднявшись, вновь застыл на коленях перед Арманом. Проклятье! Этот идиот даже не думал сопротивляться или оправдываться! Просто стоял вот так, неподвижный, с опущенной головой и слушал:
— Ты понимаешь, что натворил! — кричал Арман, до боли сжимая кулаки. — Думаешь, если сильный, то тебе все можно? Там люди были. Лю-ю-ю-юди! Тебе больно? Ты мать потерял? А они? Им не больно? Тварь бесстыжая! Видеть тебя не желаю! Ты как грязь… противно! Сдох бы — всем было бы легче!
А Вирес все молчал. Все так же стоял на коленях, опустив голову так низко, что лица уже было и не рассмотреть. Ну хоть бы слово сказал… хоть бы попытался объяснить… хотя бы взмолился о прощении! Нет же! Невыносимо!
Арман сильнее сжал кулаки. Поняв, что сейчас не выдержит, изобьет этого придурка до полусмерти и сам потом жалеть будет, он обошел все так же неподвижного Виреса и направился к двери, но остановился, ошеломленный, едва успев схватиться за резную ручку.
Татуировки на запястьях нагрелись так, что кожу рвануло болью. За спиной раздался протяжный стон. Еще не веря своим ушам, Арман медленно обернулся и передернулся, вжавшись в створку двери: он не понимал, что происходит. Вирес сложился пополам, охватив ладонями голову. Глаза его были широко раскрыты и бессмысленны, с уголка рта медленно стекала по подбородку красная дорожка. Пальцы скрючились и так сильно тянули волосы, что казалось, кожа сейчас не выдержит, слезет с черепа вместе со скальпом. И этот стон. Мучительный, протяжный, на одной ноте.
— Ты чего? — выдохнул Арман. — Я несильно… несильно тебя ударил... Правда?
Вирес застонал так, что Арман стрелой выбежал из собственной комнаты и, налетев на кого-то в коридоре, дико заорал:
— Я не хотел! Я не думал!
«Успокойся», — мягким одеялом окутала его знакомая до боли сила Даара. Татуировки перестали жечь запястья. Арман расслабился, и стоны, доносящиеся через раскрытую настежь дверь, вдруг прекратились. Стало тихо. Совсем тихо.
Очнулся Арман в кресле у ярко пылающего камина. Кто-то снял с него сапоги, укутал ноги пледом, всунул в руки чашу с пряно пахнущим вином. Маленькая спальня вокруг утопала в полумраке, за окном клубилась тьма, неясный свет луны с трудом продирался через тяжелые черные тучи.
— Мне еще рано… вино, — прохрипел Арман.
— Пей! — приказал опекун. — Сегодня можно.
Сегодня? Арман пригубил ударившего в голову вина, лениво подумав, что это первый раз, когда он пробует хмельное. Раньше он об этом даже мечтал, теперь было как-то все равно.
— Как он?
— Какая разница? — ответил Эдлай. — Ты же хотел его убить…
— Не так…
— А как? — холодно поинтересовался опекун. — Подписать приказ и забыть? Пусть другие руки пачкают?
Арман сглотнул. Опекун прав и не прав одновременно. Вирес должен умереть, а Арман… не палач. Он долго смотрел в ярко-красное, густое вино, не осмеливаясь поднять на опекуна взгляда, а потом вдруг спросил:
— Почему он так? Я несильно… несильно ударил.
— Твоя мачеха никогда тебе не говорила? — удивился Эдлай. — Ты глава его рода. Он принадлежит тебе. Твой гнев причиняет ему боль. Ты не только решаешь его судьбу, ты можешь убить его одним словом.
Это неправильно… совсем неправильно. И та слабость, что разливается по сердцу — неправильно. Арман принял решение. Вирес убил тех людей и теперь умрет сам. Так должно быть. Надо только найти силы…
И все же как жаль… высший маг. И умрет… Арман судорожно сжал зубы, вдруг ярко себе представив, как может выглядеть эта смерть… как тогда… Широко раскрытые глаза… дорожка крови по подбородку, скрюченные пальцы…
Чаша задрожала в ладонях, расплескивая на плед алые капли. Эдлай опустился перед Арманом на корточки и, забрав все еще полную чашу, поставил ее на пол рядом с креслом.
— Я знаю, — прошептал он. — Тебе еще сложно убивать… это правильно, так и должно быть. Потому что ты человек.
— Если он умрет, ты… — прохрипел Арман. — Ты разозлишься на меня?
Сеен точно разозлится. И Гэрри тоже. Но гнев Сеена и Гэрри Арман как-нибудь переживет, а вот чтобы Эдлай злился, почему-то не хотелось.
— Я не Сеен, — будто прочитал его мысли Эдлай. — Сеен — политик. Он думает о Кассии, о повелителе. Я — твой опекун. Я думаю о тебе, о твоем роде. Я поддержу любое твое решение. Повелитель должен будет смириться. Даже он. Вирес полностью в твоей власти.
— Я…
— Подумай, мой мальчик, чего ты на самом деле хочешь. Что ты на самом деле чувствуешь. И хочешь ли ты, чтобы Вирес жил или чтобы он умер?
Арман не знал, чего он хотел… он знал, как будет правильно. Твердо знал. К сожалению.
— Посмотри на меня.
Арман медленно поднял взгляд. Какие теплые у Эдлая, оказывается, глаза, мудрые. Понимающие.
— Ты не можешь себе позволить быть слабым, мой мальчик. Твоя слабость — это чужие загубленные судьбы.
Арман сглотнул.
— Твоя любовь к брату, твое желание его вернуть или пойти вслед за ним — вот твоя слабость. Давай честно, мой мальчик. И с собой честно, и с другими. Если бы ты не валялся тогда в кровати, мечтая умереть, ты смог бы остановить Виреса гораздо раньше. Одним словом. Даже такой сильный маг, как Вирес, не может воспротивиться главе своего рода. Но ты… был занят, и идти вместо тебя пришлось повелителю. Деммид и его телохранитель были ранены по твоей вине.
— Тогда почему ты не дал мне…
— … умереть? — продолжил за него Эдлай. — Это не выход. Если не ты, то кто? Твой род один из самых сильных в Кассии, в нем слишком много влиятельных семей, которые не хотят подчиняться одна другой. Выбрав главу из одной семьи, мы рискуем тем, что эта семья уничтожит все остальные… Твой отец… чужестранец, для многих выродок, убил на дуэли бывшего главу рода и занял его место. Это было лучшим выходом тогда, это осталось лучшим выходом и теперь. Не принадлежа ни к одной семье, ты, несмотря на свой возраст, остаешься лучшим главой для северного рода.
— Но моего отца ненавидели…
— Ненавидели, но боялись, — усмехнулся Эдлай. — Когда твой отец умер, твоя мачеха взяла на себя власть. Она мудрая женщина. Много лет умудрялась сохранять видимость мира между семьями, позволив им делать то, что они хотят… Но отсутствие контроля и ощущение безнаказанности людей губит. Помнишь, как открыли дар твоего брата?
— Ему было пять… когда в замок пришли жрецы… но…
— Когда жрецы пришли в замок Виреса, его мать их оттуда выгнала. Жрецы написали письмо твоей мачехе, Астрид отписалась, что с ней поговорит… и забыла… поговорить. Если бы дар Виреса раскрыли раньше…
— Ничего этого бы не было, — выдохнул Арман.
— Умный мальчик. И теперь ты видишь, что слабость и мягкость тех, в чьих руках власть, губит. Твоя слабость — это твоя скорбь, Арман. Ты думаешь, что она дает тебе силы жить, но это не так. Почему ты пожалел Виреса? Потому что увидел в нем свое отражение, человека, потерявшего недавно кого-то очень близкого. Почему ты на него разозлился? Потому что те люди тоже потеряли близких. Эмоции, Арман. Сплошные эмоции, ни капли здравого смысла. Жалость к одним, жалость к другому, в итоге стремление угодить всем… а так не бывает. Ты должен выбрать. А чтобы выбрать, ты должен быть сильным. Уже сейчас.
