Сказал и увидел, как зло глянул на него молодой внук Кури, но смолчал, чувствовал за собой вину перед войском.

«Прав Уржа, — подумал про себя Тимарь, когда князья безропотно разъехались к своим полкам. — Впереди пойдут самые смелые. И они принесут победу и добычу своему кагану. А мёртвого врага всегда можно оплакать…» — и Тимарь не без удовольствия представил в эту минуту у своих ног окровавленное тело красивого молодого князя.

Потом он приказал позвать грека Торника и, когда тот, встревоженный таким нежданным вызовом, явился и согнулся в поклоне, сказал спокойным, вкрадчивым голосом:

— Прошу тебя, мой многоопытный советник, проследи, чтобы князья изготовили для штурма Белого города всё, как в войске пресветлого властелина могущественной Византии.

Иоанн Торник облегчённо вздохнул: зря тревожился, идя к кагану, просьба несущественная. Склонился в глубоком по клоне, подумал с невольным беспокойством:

«Вот и я уже взят в услужение этим жестоким печенегом, стал его подручным. И пожалуй, первым ответчиком, если что выйдет не так, как задумано нами вместе. Увы, император не простит мне, если уведомится как-то, что это я навёл печенегов на Русь. А посему свидетелей и доглядчиков за спиной мне держать никак нельзя. Придётся избавиться от них руками кагана. Пока же надо довершить начатое. Если падёт теперь Тимарь, обвинённый в неспособности водить войско, кто знает, как поступят со мной другие князья? Лишить могут не только приобретённого в Киеве скарба, но и живота».

Потому и ответил на просьбу кагана с видимой охотой и готовностью услужить по мере сил:

— С великой радостью посодействую князьям в приготовлении к штурму крепости, о пресветлый каган. Надеюсь, что и князья приложат старание, исполняя волю пресветлого повелителя.

Каган молча кивнул головой, поймал языком правый ус и уставился тяжёлым взором в красный ковёр. Молодой княжич Араслан насупленно взирал из-под тонких чёрных бровей на Торника, который замешкался выйти из шатра.

«Волчонком смотрит княжич, недоверие в глазах, — растерянно подумал Иоанн, а мысли вновь вернулись к своим заботам. — Если что-то сорвётся там, в Константинополе, и жестокий Василий достанет меня, скажу так: «Опоздал я к Тимарю с твоим словом, божественный император, уже в походе застал печенежское войско. Не принял Тимарь слов о мире с Русью: трудно двум барсам делить место охоты в одном суходоле — таковы были слова печенежского кагана!» Ишь как зыркает глазищами молодой наследник! Мне с ним, видимо, общего помысла не сыскать… Анбал куда как приветливее» — так думал Торник, когда неспешно — не будет ли от кагана ещё каких слов? — с многочисленными поклонами покидал Белый Шатёр.

— Только бы удалось там, у Харитона, — шептал Иоанн, взбираясь в тёплое, прогретое солнцем седло. — Я же своё исполнил: печенеги на земле русов.

Нежданным гостем ударил ранним утром звон сторожевого колокола. Кричащей воробьиной стаей с тучной нивы поднялись белгородцы из землянок, изб, теремов, хлынули к стенам, копьями ощетинились.

— И я с вами, — только и успел прокричать старейшина Воик вслед сыну и внуку. Вольга прихватил сулицу и выбежал во двор — Василька звать.

— Василько, куда ты? — Павлина метнулась к старшему сыну и ухватилась за помятое платно, удерживая. — Убить ведь могут!

— Что из того, мати! — ответил Василько, краснея от нетерпения. — Мне ли прятаться теперь от стрел, а назавтра от осрамы[89]!

— Идите, — сказала мать Виста Вольге и Васильку, а потом к Павлине повернулась: — Не держи отроков, не малые уже. Сегодня всем, видимо, дело будет, и нам тоже.

В степи вокруг Белгорода нарастал и ширился шум поднимавшегося на сечу войска. Без роздыху взбежали Вольга и Василько на помост, отыскали среди воев и ратников кузнеца Михайлу и ратая Антипа. Рядом же был Янко, чуть поодаль бондарь Сайга поигрывал тетивой, проверял: хорошо ли натянута? С правой руки отца Михайлы в шеломе безмерной величины возвышался хромоногий Могута. В руках у него не меч — меч висел у пояса, — Могута держал огромную дубину, да рядом ещё одна лежала, про запас. Лицо у закупа спокойное, будто и не на сечу вышел, а в поле — зерно из колосьев выколачивать.

Над затаившимся в тревожном ожидании Белгородом в безветрии вставало солнце. Оно вышло из-за приднепровских гор, тёплыми лучами старалось разгладить на суровых лицах людей глубокие морщины. Но хмурились и прикрывались ладонями русичи — слепило солнце и мешало высмотреть цель для приготовленной стрелы.

Вольга приподнялся над частоколом: чёрный и широкий — на всю степь — накатывался на Белгород печенежский вал. Поодаль стояли конные, своего часа дожидаясь. А у подножия холма, на котором возвышался белый шатёр кагана, гарцевали на сытых конях печенежские князья.

— Встреча-ай! — разнеслась над помостом команда воеводы Радка, а следом ударили со стены косым секущим дождём русские стрелы. Белгородцы радостно кричали, когда чья-то стрела заставляла врага спотыкаться на бегу и исчезать в сухом и пыльном разнотравии. Но вот следом за пешими выехали перед стены сотни печенежских лучников и луки натянули…

— Укройсь! — успел крикнуть воевода Радко. Русичи присели, а над головами прошуршали оперением вражьи стрелы и унеслись за спины, на крыши изб и в бурьян на землянках. Там жёны да малые дети соберут их и принесут на стены, дружинникам в колчаны вложат — в том и будет их помощь в сече с находниками.

На стрелы печенегов русичи ответили стрелами же. Да не все. Кто-то вскрикнул и навзничь упал, а кто за лицо схватился: не успел вовремя присесть за стену. Рядом с Могутой старый дружинник, скривив от нестерпимой боли лицо, осторожно вытаскивал из левого плеча стрелу с чёрным пером на конце. Вольга от непривычки передёрнулся и глаза отвёл — древко стрелы красное, дымящееся кровью русича!

Снова белгородцы вскинули луки над частоколом. Вольга следом успел выглянуть и в общей массе конных перед стеной успел приметить усатого печенега: зажал тот ладонями глаз, стрелой выбитый, и понукал коня ногами, хотел выбраться из свалки. Да не выбрался — вторая стрела ударила его меж лопаток и избавила от горькой кривоглазой старости.

Мутным потоком весеннего половодья хлынули печенеги в глубокий ров, тут же заполнили его и потащили длинные лестницы вверх по круто срезанному от стены валу.

— Готовь смолу! — пронеслось над стеной, многократно повторяясь, приказание воеводы Радка. У больших котлов со смолой давно уже суетились жёнки. В огонь брошены охапки сухой травы, стружек, принесены вязанки сухого хвороста и положены рядом с котлами.

— Мати! Ты зачем здесь? — Вольга удивился, увидев совсем рядом мать Висту и Павлину. Длинными шестами они с трудом мешали разогреваемую смолу, обливаясь потом у жаркого огня костров. Чёрная тягучая масса дымилась, обволакивая стены и город едким дымом. Всегда такая ласковая, мать Виста ответила будто чужому:

— Смотри вперёд, сыне, враг там. А за спиной врага пока нет.

Вдоль частокола, постукивая посохом, неспешно шёл старейшина Воик, взывал к дружинникам и ратникам:

— Бейте находников, дети! Бейтесь насмерть, как завещал биться за землю нашу князь Святослав, говоря так: мёртвые сраму не имут!

А печенеги уже по откосому валу взбираются, подсаживают друг друга, копьями да мечами помогают себе, лестницы впереди себя толкают. Слышны крики военачальников, которые поторапливали нукеров быстрее взбираться вверх.

— Кидайте на них брёвна! — прокричал неподалёку воевода Радко.

Вольга даже присел от удивления и воскликнул, обращаясь к Васильку, который неотрывно наблюдал за штурмующими врагами, мало оберегаясь от свистящих над головой стрел: