Ночь дарит необыкновенную прохладу и даже холод, который во время знойного дня казался чем-то мифическим и невозможным. Песок постепенно остывает, напитываясь понижающейся температурой. Из носовых отверстий спящих тел вырываются струйки пара, а головы инстинктивно прячутся в поднятые воротники, словно в черепашьи панцири. Некоторые достают из рюкзаков скрученные одеяла и, сонные, укрываются ими. Другие, особо стойкие к холоду, спят так.

Сопение, будто подстраиваясь, сливается в одну симфонию спокойствия и отдыха. Одно дыхание на всех. Единое тело с сотнями тысяч рук, ног, голов, безмятежно повалившееся на землю и занявшее огромные территории. Мифический зверь, соединенный общей целью и приказом.

Только там, в тылу и с правого и левого флангов, стоят дозорные и операторы систем защиты. Бодрствующие, готовые ко всему, они нервно вглядываются в экраны датчиков и радаров, оберегая покой и сон своих собратьев. Дежуря по очереди, они сидят в полной готовности перед многотонными цилиндрами системы защиты, надеясь, что ее не придется включать. Но риск есть, и довольно большой. Говорят, мы уже близко от врага, нужно быть готовыми ко всему.

Неслышной поступью, протирая глаза после короткого сна, один из операторов сменяет своего товарища, давая и ему шанс немного отдохнуть. Он осторожно садится за блок системы защиты, кладет худые руки на пульт управления, всматриваясь в датчики радаров. Тело гудит от усталости, так же, как и у всех остальных, у тех, кто спит за его спиной, у тех, кого он обязан оберегать и в случае обстрела включить систему защиты. Но голова у него чиста, мыслей нет, чувств тоже, он как робот выполняет свой долг, не сводя ни на секунду глаз, не убирая рук, держа их в полной готовности и очень сильно надеясь, что и эта ночь пройдет спокойно и гладко.

ГЛАВА 3

Во фронтовом штабе Восточно-Южного направления после напряженных дискуссий был принят приказ, который получил лейтенант каждой группы и был обязан с воодушевлением прочитать перед своими подчиненными:

«Гвардейцы, внимание! Враг почти повержен и побежден. Наши меткие орудия разбили его до основания, но часть уцелевших войск понадеялась спрятаться в глубине континента, желая укрыться за спинами своих граждан. Такого мы допустить не можем, нам не нужны жертвы среди мирного населения. И в связи с этим мы делаем мучительное для нас объявление: начиная с сегодняшнего дня весь отдых и сон отменяется, а для того, чтоб вы могли передвигаться вперед, не принося вреда своему телу, дневная доза энергетических концентратов повышается в два раза. Мы должны достигнуть врага в кратчайшие сроки, одержать окончательную и бесповоротную победу и присоединить континент Австралия к общему единому миру, имя которому Единая Земля, ибо в Единстве сила, в националистичности – смерть. Слава Единству!»

– Границы долой! – одним тысячеголосым эхом ответили мы на призыв командования и, воодушевившись напутствием самого фронтового штаба, двинулись в путь.

Сила слов воздействовала невообразимо, и мы были готовы закрыть глаза на все лишения, на препятствия и трудности, двигаться день и ночь ради самой важной и великой цели. Словно гончие псы, окрыленные своей смелостью, верой и упрямством, наделенные властью вершить правосудие во имя Единства, отправились вслед врагу, неся внутри священную идею. Мы были готовы грызть, кусать, резать, стрелять, за победу, за мир!

Но одного энтузиазма и пафосных приказов было мало. Всего через сутки мы заметили, что повышение пайка никак не убрало все проблемы и мало придавало нам сил, большее количество энергии не возобновляемо тратилось и выводило из тела оставшиеся килограммы через пот. Слабые, полностью изнеможенные, исхудалые за пару дней до такой степени, что глаза выпучивались из орбит, а кожа свисала на лице, обтягивая синеющие впадины, мы продолжали идти и шли, шли, шли, пока не падали замертво в сухой песок лицом вперед. Но никто не обращал внимания на умерших. Некоторые их переступали, другие шли прямо по телам.

В одной нашей группе только за эти дни умерло еще восемь человек, а остальные были почти что в предсмертном состоянии. Тяжелые ботинки свободно болтались на исхудалых ногах, натирая кожу до крови, до гниющих ран, и приходилось затягивать шнурки все туже и туже. Мы уже не разговаривали между собой, не смотрели вперед и напоминали живые трупы, ходячих мертвецов, растерявших идею по пути, похоронив ее крошечные крупицы в безднах песка.

Пустыня убивала, медленно, упрямо, систематически уничтожала, не давая ни малейшей надежды на скорое спасение. Было глупо предполагать, что мы способны ее победить и пройти живыми сквозь этот горячий сухой ад. Но все же дошли, потеряв еще треть человеческих жизней, все запасы еды и воды, оставив за собой целые поля, засаженные разлагающимися трупами. Хочется верить, что это того стояло, что это было не напрасно.

Ровно девять дней мы потратили на этот переход. Девять дней мучений, лишений, голода и тягот, убийственной жары. Девять дней, за которые большую часть гвардии покосила власть неумолимой природы. Она справлялась с нами более успешно, нежели враг, поливающий нас огнем денно и нощно из своих мощных орудий. Но на девятый день мы, наконец, уперлись в пустые вражеские окопы, или, вернее, в то, что от них осталось, и от штабного командования поступил приказ разбить лагерь. Они там, наверху, вдруг испугались, что мы все перемрем, и дали несколько дней отдыха. Тот путь, то время, которое мы сэкономили этим отчаянным марш-броском, было навеки потеряно.

– Кто со мной? – спросил Артур, готовясь пойти в небольшую разведку и осмотреться, после того как мы немного отоспались и поели. В его глазах вдруг забрезжил любопытствующий огонек предпринимателя, воскресший после длинной спячки.

– Я пойду, – вызвался Дин.

– И я хочу, – поднялся с земли и я.

– Больше никто? – Артур вопросительно посмотрел на сидящие остатки нашей группы. Десяток голов лениво покачали ему в ответ из стороны в сторону, отказываясь от предложения. – Ну, хорошо, пошли, парни.

Узкие траншеи, разгромленные глубокими воронками от наших снарядов, заплетались в длинные лабиринты и катакомбы, точно в такие же, в каких жили в свое время мы. Если бы не чужая символика на мусоре, валяющихся вещах, стенах блиндажей, так и вовсе можно было поверить, что мы пришли назад. Так же, как и девять дней назад, гвардейцы сидели на дне траншей, упирая ноги в противоположные стены и пряча в тени свои обгорелые отовсюду краснеющие физиономии.

– Посмотрим, что здесь, – Артур взялся разбирать мусор, доски и камни, бережно и уж очень аккуратно загромождающие вход в очередной блиндаж. – Такого бы взрыв не сделал. Может, они что-то здесь оставили. Провиант какой?

Перед глазами всплыло чудное видение: длинная, сырая полость блиндажа и бесконечные ряды полок вдоль стен с едой, консервами, банками, тушенкой и всем, что только можно пожелать. Фантазия сделала свою роботу, нарисовав нам привлекательные картины, а теперь в дело вступили руки, которые наплевав на боль и усталость, начали выполнять работу, сулившую пропитание.

– Ведь неспроста же его завалили. Неспроста… – бесконечно повторял Артур, работая руками, а мы самоотверженно ему помогали, доверяя чуйке друга. Он-то ошибаться не должен, у него опыт в таких делах. – Неспроста…

Солнце немного повернулось, выплывая из тени, и обдало нас своими знойными лучами. Здесь оно светило не так ужасно, как в пустыне, но после прохладной тени и небольшого отдыха нам было сложно вновь привыкнуть к жаре, и пот опять полился из открытых пор.

– Еще немного, – подбадривал нас Артур, хватаясь за очередной камень своими высохшими пальцами и отбрасывая его в сторону. – Давайте.

Вход в блиндаж потихоньку вырисовывался, избавляясь от заслона из мусора. Теперь уже и мы с Дином поверили в правдивость Артуровых слов. Определенно его забросали неслучайно. Но для чего? Что хотели спрятать? Если там действительно склад с провизией, то почему не забрали ее с собой? Может, их осталось настолько мало, что тянуть тяжелые обозы просто не показалось возможным. Тогда почему его не взорвали, чтоб нам ничего не досталось, а бережно закидали, имитируя взрыв?