Артур тоже ожил, предавшись всеобщему порыву. Со вчерашнего вечера, после своего провала, он не сказал ни слова, а сейчас баритоном напевает во весь голос «Синеглазую плутовку», старую веселую песенку, повествующую о том, как престарелая проститутка соблазнила молодого гвардейца и правдами-неправдами заставляла его жениться на себе.

…Спит мужчина сладким сном,

Больше не гвардеец он.

Есть у него и крыша, и кров,

Сыт и рад его живот,

Хоть подруга и стара

Знает толк в стряпне она!

На высокой ноте закончил он петь, засовывая себе палец в правое ухо и старательно вымывая его глубины от залежей скопившейся серы.

Дождь потихоньку прекращался, и на смену стремительным порывам больших капель, пришло унылое постукивание, словно последние всхлипы замирающего сердца. Тук-тук-тук… Тише… Тук-тук-тук-тук, все слабее звучит со всех сторон. Порывистый ветер гонит суровые громогласные и рассыпающие в разные стороны молнии тучи дальше на запад. Небо немного просветлело, хотя все еще и остается хмурым.

У некоторых в волосах виднеется недомытая мыльная пена. Глаза смотрели вслед уплывающим облакам, прощаясь с ними. Вода, собравшаяся в мисках, разливалась теперь по флягам. Некоторые гвардейцы жадно спорят между собой о том, кому воды досталось больше и где чья миска. Душевный подъем остыл, и серое настоящее вновь ворвалось в наши жизни.

– Парни, а где мое мыло? – тихо спросил Винсент у нас. Мы переглянулись. На дне окопа, в черной воде плавает крошечный, почти полностью стертый белый осколок.

Мокрые лохмотья развешиваются на палки, кидаются на редкие кусты и колючки. Замерзая и стуча зубами, некоторые пытаются разжечь костер, но, естественно, у них ничего не получается.

– Черт! – вслед ругательству разлетался по сторонам тонкий хворост, собранный с большим усердием.

Уже никто и не рад прохладе.

– Слышите? – кто-то громко спросил.

– Нет. А что?

– Ш-ш-ш… Слушайте.

Далеко в небе сначала совсем тихо, а потом громче и громче прозвучало жужжание.

– Что это? – испугано задал вопрос еще кто-то, но ответа не последовало.

Ж-ж-ж… Все ближе и ближе.

Я затаил дыхание, сощурил глаза и выжидающие смотрю в небо. Что это? Самолеты? Но чьи? Наши? Или…

Около тридцати огромных машин вырвались из-за плотного покрывала туч. Неистово громыхают мощные моторы, несясь нам навстречу. Чьи же вы?

– Ложись! – басисто закричал неизвестный голос. – Самолеты!

В одном порыве мы ныряем на дно траншей, закрывая голову руками. Вода впиталась землей и сейчас здесь только вязкая грязь, заходившая под ногти, просачивающаяся сквозь пальцы и пачкающая чистые тела. Зачем мы только мылись?

ГЛАВА 5

Мы ждем.

Длинная секундная стрелка на часах у Артура рывками огибает очередной поворот вокруг своей оси, сдвигая с места минутную. Тягучее время тихими щелчками механизма проступает сквозь потрескавшееся стекло, закрывающее циферблат. Цифра за цифрой, минута за минутой, но ничего так и не происходит, настоящее застыло, остановилось, а часы, не зная об этом, продолжают все так же неустанно стучать: тик-так, тик-так, тик-так…

Сердце колотится, отдаваясь бешеным пульсом в висках. Обхватываю голову крепче, так, что на шее остаются красные вмятины от больших пальцев, и наваливаюсь правым боком на стену окопа, зарываясь острым плечом во влажную холодную землю, неосознанно ища хоть какую-то опору. Дышу нервно, прерывисто выпуская спертый, горячий воздух через раздутые ноздри. Гулкое ожидание, наполненное грохотом летящих самолетов, бегает по артериям, венам, крохотным сосудам и капиллярам, выступает на коже острыми мурашками.

Если они откроют огонь или начнут сбрасывать бомбы, мы не жильцы, ошметки голых тел разлетятся по сторонам, смешиваясь с грязью, нашей одеждой и мусором. Так зачем же мы прячемся? Зачем забились на дно, словно черви, закрывая головы руками? Нужно встать и встретить свою смерть гордо, если так уж суждено. Но страх не дает подняться, я снова боюсь, цепляясь за тоненькую ниточку, ведущую к выживанию.

Жужжание приближается к нам, оно уже прямо над головой разрезает воздушное пространство, оставляя за собой белые ленты. Хочется поднять лицо вверх и смело посмотреть в глаза всей опасности, но не могу, я их зажмуриваю, готовясь к самой страшной участи. Ноги вязнут все глубже в землю, пальцы впиваются ногтями в волосы и кожу, сердце стучит, часы тикают.

Сколько мы уже так сидим? Сколько кругов нарезала еще секундная стрелка? Или, может, она и вовсе остановилась?

– Они улетают! – громко шепчет кто-то рядом со мной.

Прислушиваюсь, и, действительно, гул медленно отдаляется вдаль.

– Улетают? Улетают? – звучат со всех сторон удивленные вопросы, и, немного оживившись, все поднимают головы вверх, с интересом вглядываясь в такое же хмурое, оборванное от пролетевших только что самолетов небо, под куполом которого медленно спускаются на белых парашютах, шатаясь со стороны в сторону сотни больших контейнеров. Страх сменился удивлением, ужас непониманием, растерянность интересом.

– Это…? – только и смог выдавить я, широко открывая глаза от изумления.

– Провизия, – закончил за меня Артур, и на его тонких губах засверкала улыбка. – Это провизия. О нас не забыли.

Провизия? Ну, наконец-то. Давно уже ходили слухи о том, что ее должны доставить, но это было еще на старых позициях, во время же похода никто и не заикался об этом.

Один из контейнеров приземляется почти возле нас, мостом накрывая одну из широких траншей, а сверху на него легким покрывалом ложится белое полотно парашюта.

– Все остаются на своих местах! Никому не двигаться! – наперебой с грохотом съезжающихся со всех сторон грузовиков кричат громкоговорители, установленные на их крышах. – Внимание, все остаются на своих местах! – Идет по кругу запись, а машины все ревут и ревут, выгребая мокрую землю колесами и борясь с углублениями окопов и ямами.

Через несколько часов, после того как контейнеры перевезли к переднему флангу, на эти места снова опустилась тишина, только вот окопов не осталось совсем, они оказались до основания разрушены глубокими колеями широких колес.

Снова поползли разговоры и споры, побуждая всевозможные слухи и распространяя их. А тем для обсуждений было действительно много: провизия, продолжение похода, объединение групп, и буквально каждый хотел донести свою точку зрения до остальных.

Мне же всегда было глубоко плевать на все это, что будет, то будет, все равно скоро об этом узнаем, нам не дадут засиживаться на одном месте, это уж точно. Не люблю глупые споры и громкие выкрики ни о чем. Пустые разговоры намного хуже пустого молчания.

Вопреки нашим ожиданиям, ужин ничем почти не изменился, все те же энергетические концентрированные добавки и ЖНП, только к ним в придачу раздали еще по два куска несвежего хлеба. Также мы получили по пачке сигарет «Единство» в одни руки, а Артур смог каким-то образом выдурить даже две.

Снова темнело, очередной день проваливался в пучину прошлого, готовясь стать лишь воспоминанием. Но на этом события не заканчивались, после ужина, когда мы только закуривали по свежей сигарете, к нам подошел высокий смуглолицый пышнобородый мужчина, одетый в необычайно вычурную и чистую лейтенантскую форму.

– Сто двадцать шестая группа? – задал он вопрос, сощурив узкие, глубоко посаженные глаза и всматриваясь в номера наших нашивок.

– Да, – настороженно ответил Артур. – Лейтенант…

– Ами, лейтенант Юсуф Ами, – его черная борода трепещет при каждом сказанном слове, закрывая при этом половину лица.

– Лейтенант Ами, – вежливо закончил Артур.

– Мне нужны сто двадцать пятая, сто двадцать шестая, сто двадцать седьмая, сто двадцать восьмая и сто двадцать девятая группы, – громко закричал вновь пришедший лейтенант и стал ждать, пока названные группы подойдут.