В силу вышеуказанных причин любой писатель в здравом уме постарается избежать более или менее правдивого ответа на вопрос: «Чем вы занимаетесь?» Далее вас неизбежно спросят: «Издаетесь?», сопровождая вопрос угрюмо-недоверчивым взглядом, и, что бы вы ни ответили, вам все равно не поверят. Ситуация щекотливая, но и вполовину не такая неловкая, как когда вы, к примеру, пришли на вечеринку, отправились в туристический поход, покупаете в магазине капусту и вдруг обнаруживаете, что вас пытаются подвергнуть допросу с пристрастием.

Гость на вечеринке: Как вы считаете, в каком направлении развивается европейская проза?

Автор: Вы не будете есть эти сосиски?

Гость: Стандарты правописания опускаются все ниже и ниже, не так ли?

Автор: Кажется, вон там на блюде лежат пирожки.

Гость: Современные романы — полное дерьмо, вы согласны? Нет, не ваши, конечно. То есть ваших книг я, признаться, не читал, но все остальное — сплошная дрянь. Вы так не думаете?

Автор: Мне пора принять таблетки.

Гораздо лучше соврать, что вы — скрывающийся от правосудия преступник или проводите реабилитацию ос. Несмотря на то, что писательство — чистое и непыльное занятие, что оно позволяет взрослым вести себя по-детски и благодаря этому часто выходить сухими из воды, несмотря на то, что это ремесло иногда приносит деньги, очень и очень немногие — по крайней мере вслух — будут настаивать на своей принадлежности к писательской братии.

Мне было под тридцать. В печати вышло несколько моих рассказов, но своего первого романа я еще не написал. Девушки у меня тоже не было. Однажды в квартире, которую я делил с фотографом-датчанином, зазвонил телефон. Я снял трубку.

— Вы — Карло Геблер? — Со мной говорила молодая ирландка, голос очень приятный, с придыханием.

— Да, это я.

— Я читала ваши рассказы, — сообщила она и добавила, что ее зовут Оливия.

Как только она назвала свое имя, в моем воображении возник ее образ. Кельтская Шарлотта Рэмплинг[110], высокая, стройная, как лоза, нежная и одинокая, как я.

Оливия пояснила, что звонит по поручению лондонского филиала Общества выпускников ирландского университета. Ее недавно назначили секретарем.

— Мы собираемся каждый месяц, — сказала она и упомянула центр ирландской культуры, расположенный в северной части Лондона. — Мы всегда кого-нибудь приглашаем, обычно спортсменов или бизнесменов. Но я хочу расширить круг интересов, поэтому, может быть, вы согласитесь прочесть нам один из своих рассказов?

Конечно, Оливия, ради тебя — все, что угодно. Но чтобы не выказывать чрезмерного энтузиазма, я попросил рассказать о вечере поподробнее.

— Сперва мы решим некоторые организационные вопросы, а затем вы почитаете, скажем, в течение получаса. Потом все повалят в бар. Разумеется, мы вам заплатим. — Оливия назвала скромную сумму.

Мы обо всем договорились. Записав в ежедневнике место, день и час, я попрощался и положил трубку.

Прошло некоторое время, и, наконец, наступил вечер моего (как я считал по своему легкомыслию) свидания с Оливией. Я долго выбирал, что надеть. Предположив, что все мужчины на вечере будут стажерами «Прайс-Уотерхаус»[111] в строгих костюмах, я остановился на привычно-неформальном кожаном пиджаке и красном галстуке. Это произведет на нее впечатление.

Я вышел на улицу и сел в машину — в то время у меня был старенький «моррис-оксфорд» 1962 года с закрытым кузовом. Чтобы меня не увидели за рулем этого рыдвана, я припарковался, не доезжая до центра, и четверть мили прошел пешком. Здание оказалось уродливым монстром эпохи шестидесятых, в окнах красовались плакаты с эмблемой трилистника. В баре по стенам были развешаны ирландские дубинки и страшно воняло прокисшим «Гиннессом», но мне было все равно. Я жаждал встречи с мисс О. Однако, шагая по заблеванному ковру, я, к своему ужасу, увидел, что ко мне приближается девушка с толстыми коленками и коротко стриженным волосами, и росту в ней меньше полутора метров. Не может быть!

— Вы — Карло? — произнесла она бархатистым голосом. О да, это была Оливия.

Я раскрыл рот, но слова застряли у меня в глотке. В этот момент моя фантазия лихорадочно переводила стрелки на другой путь. Вместо гибкой и стройной женщины моей мечты Оливия оказалась точной копией Одри Хепберн. Нравится ли она мне, спросил я себя. Ответ пришел тотчас же — еще бы!

— Да, — просиял я.

Именно в эту секунду я заметил, что позади нее маячит молодой человек, длинный нескладный очкарик. Ее парень, сразу же догадался я, — фигура, которая все предыдущие недели явно не присутствовала в моих грезах об этом вечере.

— Это Деклан, — сказала Оливия, обнимая анемичный объект своей любви, — а еще он председатель нашего общества.

Я пожал руку соперника.

Остаток вечера прошел как в тумане. Я пропустил бокал пива и немного поболтал с Оливией и Декланом. Помещение постепенно заполнилось. Пришло человек пятьдесят, в основном крепкие западноирландские мужчины и женщины. Среди них был и казначей общества — страшилище со впалыми щеками по имени Кит. Когда нас знакомили, я заметил, что Кит упорно отворачивался от Оливии с Декланом и, едва пожав мне руку, поспешно удалился.

— Мой бывший, — шепнула Оливия.

Конечно, бывший дружок еще меньше входил в мои мечтания о встрече с Оливией, чем ее нынешний приятель.

— А, понятно, — мрачно пробормотал я.

Мы перешли в зал с названием «Лимерик-холл». Я забрался на самый задний ряд. Остальные расселись впереди спиной ко мне. Члены комитета — Оливия, Деклан и еще два-три человека заняли места за председательским столом напротив. Оливия сказала, что сперва они решат некоторые вопросы, а потом она предоставит слово мне. Я принялся перелистывать рукопись рассказа, который подготовил для чтения — одну историю, произошедшую в Западной Ирландии в дни моего детства.

Собрание началось. Деклан что-то сказал. В ответ Кит отпустил язвительное замечание. Зал загудел. Деклан потребовал тишины и добавил: «Это касается только нас». До меня постепенно дошел смысл происходящего: судя по всему, Оливия лишь недавно переключила свое благосклонное внимание с Кита на Деклана. Оба соперника страстно желали разделаться друг с другом, и кое-кто в зале разделял их чувства.

Обстановка накалялась, выражения становились все более резкими. Я хотел улизнуть, но Оливия поймала мой взгляд и знаками показала, что пытка уже близится к завершению. Я рванулся к двери, однако Оливия выбежала из-за стола и остановила меня. В конце концов, когда, казалось, прошла целая вечность (а на самом деле всего час) отвратительных разбирательств, я не выдержал и встал. Я предчувствовал — и нисколько не ошибся, — что слушать меня никто не хочет. Внутри у меня все сжалось от страха. Вместо того чтобы выйти и встать перед публикой, я выпалил первое предложение в затылки сидящим впереди людям.

Рассудив, что раз уж начал, то надо продолжать, я вспомнил совет моего преподавателя по риторике. Когда читаешь вслух, нужно найти в зале конкретного слушателя и читать именно ему. Увлечь одного человека — значит увлечь весь зал. Выбрать своего слушателя из членов комитета, сидящих ко мне лицом, для меня не составило труда. Я обратил взгляд на Оливию и продолжил читать. Она не подвела. В ее влажных глазах светился неподдельный интерес. Моя взяла, обрадовался я. Мне удалось завладеть вниманием публики. Я сумел заставить их слушать.

Гордыня, как известно, предшествует падению. Я уловил, что настроение в зале изменилось. Что-то происходило. Сначала я не мог понять, что и где, но вскоре узрел: Кит тихонько передвинул свой стул в такое место, откуда соперник не мог его видеть, и показывал сатирическую пантомиму, изображая половой акт между миниатюрной Оливией и долговязым Декланом. Пантомима разыгрывалась с помощью непристойных жестов.