— Вауу, алеас Ра'Аэль, цах аит Торафин, алеас Мас Лауним, а ас танале!

Маса выгнуло дугой, подвешивая в воздухе, а красно-чёрная вязь буквально взорвалась кровавыми брызгами, чтобы удариться в стену, очерченную квадратом, заметаться там ища выход и наконец достичь места пересечения треугольника и круга. Вместе с первыми рунами формул в круг просочилась боль. Нет, не так. БОЛЬ. Символ за символом вливался в круговерть по периметру, обозначенному на песке, точно в такт нарастала и боль во всём теле: стонущими мышцами, ноющими костями, горящей кожей, вырываемыми ногтями, выпадающим глазами, в зажатой стальными тисками грудной клетке, так что ни вдохнуть, ни выдохнуть. Нужно терпеть, держаться, нужно принять чужую жизнь, впитать её в себя, поглотить, сделать своей. Именно так наставлял меня Мас накануне, именно это я пытался сделать, превозмогая отключающую сознание боль. Терпеть, терпеть, терпеть, слушая, как рвётся собственная аура, как заполняется чем-то чужеродным, как ломается разум, перестраиваясь под новые условия, как исчезают былые ориентиры, заменяясь чем-то пока неведомым. Все что принадлежит Масу должно стать моим, но при этом нельзя потерять свой собственный стержень, нельзя забыть себя.

И я удерживал в памяти воспоминания: вспышка, тьма, ощущение присутствия чего-то безразмерного и подавляюще могущественного, Иллири, склоняющийся над моей кроваткой в первый же мой миг осознания себя в этом Мире, книги, паштет, снег, бескрайние просторы, старая няня, коса и бусины из молочного серебра, пар, пахлава и пряное розовое вино, бездонные изумруды, чай, зелёный бархат, тёплые губы… Даааа… Я не уловил момент, когда боль сменилась наслаждением и по телу прошла дрожь предвкушения. Предвкушения чего? Не знаю. Но теперь жизнь Маса вливалась в меня сладким мёдом, тягуче, нежно, обволакивая приятной неизбежностью, даря невыносимое блаженство, словно самый сильный в мире наркотик.

Стон сорвался с губ, нарушая тишину, приправленную лишь тихим шепотом волн. Даже море словно замерло, ожидая развязки, пока Мир рассмотрит нашу клятву и решит — принимать или нет. Долгое мгновение безвременья, зависло каплей дождя, нет, бесконечно прекрасной снежинкой и… Вдох. Да! Я снова могу дышать. Ещё один судорожный вдох-выдох, и я наконец открываю глаза. Бри стоит в стороне, вытирая ладонью проступившую на лице кровь. Мас тряпичной куклой валяется в мешанине изломанных линий, оставшихся от тщательно прорисованной фигуры. Но я точно знаю, что он жив, что вполне здоров и дееспособен и вот-вот придет в себя. Теперь я многое чувствую, и это многое порождает всё новые и новые вопросы. Например, почему он, живший в этом Мире десятки тысяч лет, вдруг решился на такое? Я его чувствую, но не знаю и не понимаю. Чувствую течение крови в его венах, чувствую шевеление волос от лёгкого бриза, покалывание песка на щеке и неудобно вывернутую ногу. Но совершенно не понимаю тихой радости, даже восторга, постепенно просыпающегося в нём, одновременно с сознанием.

— Получилось…

Да уж, получилось. Вот только что? О чём мы договорились с Миром? И с ним ли? Почему мне кажется, что странные слова, и знакомые и непонятные, перевод которых остался мне неведом, звучали чуждо, дико и непривычно для этого Мира? Почему притихло море и даже солнце замерло, не решаясь продолжить свой путь, пока ритуал не был завершён?

Почему-то только сейчас у меня возникли сомнения, и в том стоит ли проводить ритуал, и в том, что он тёмноэльфийский… Черт, этого просто не может быть. Я же даже с Владыкой не посоветовался, ринулся в непонятное и явно опасное с головой. Что это вообще было? Чем и как мне заморочили голову?

Словно отвечая на вопрос, в ухе что-то потянуло и заныло. Крэшшш. Серьга! Вернее, Мас слизнувший кровь — что было в его слюне?

— Мас! Что ты со мной сделал?!

Страх причудливым образом переплавился в ярость, которую уже не удается удержать, и она лавиной вливается в голос. И кажется, не только в голос, недаром даже Бри немного отступила, а Мас и вовсе пригнулся, вжимаясь в песок.

— Тана’ле… Прошу вас, не гневайтесь…

— Не гневаться?! Ты меня одурманил. Втянул в какой-то Безднов ритуал и просишь не злиться? Да я убить тебя готов!

— И я умру, если прикажите, только выслушайте сначала.

И столько смирения, и покорности в позе и голосе, что это немного отрезвляет. Вновь вспоминаю, что Мас совсем не тот, кем кажется, но при этом отчётливо понимаю, что теперь да, действительно, он полностью принадлежит мне и никогда и ни за что не предаст, не причинит вреда.

— Говори.

Мас поднимается на колени, но взгляд всё так же устремлён исключительно вниз, в песок. Солнечные лучи освещают его ярко, мощно, от чего волосы кажутся туманной дымкой, а кожа бликует то чёрными провалами, то почти белыми всполохами. И ещё он абсолютно гол — его одежда сгорела в красно-чёрном пламени ритуала, впрочем, как и моя. Но собственная нагота не особо беспокоит, мысли заняты разглядыванием и оценкой коленопреклонённой фигуры. Прекрасная скульптура на берегу моря… Совершенное тело в совершенной позе. Истинное эстетическое наслаждение. Это мои мысли? Крэшшш, ритуал явно что-то изменил во мне…

— Я жду.

Это мой голос? Χолодный и властный, принадлежащий тому, кто привык повелевать. И Мас подчиняется:

— Тана’ле, я не рассказал всего и воспользовался ситуацией, потому что иначе был риск вашего отказа. А я слишком долго вас искал.

— Искал?

— Да, я искал достойного господина, того, кому можно отдать свою жизнь, душу и разум.

Непонимающе хмурюсь:

— Разве ты не должен всё это отдать Ллос?

— Я предлагал, но Ллос отказала, сказав, что мне предстоит найти другого и что она не возьмет меня в тана’саах.

— Тана’саах?

— Раб Владетеля. Отдавший абсолютно всего себя из-за желания служить и поклоняться.

— Я не бог, чтобы мне поклоняться!

— Тана’ле, для меня вы бог, а теперь еще и признанный этим Миром.

Мас вскинул торжествующе блеснувшие глаза. Бездна! Крэшшшев фанатик. Они все двинутые???

— Мас, я не могу принять такое служение…

— Вы уже приняли, когда произнесли нужные слова.

— Но я не осознавал, что именно делаю!

— И всё же Мир посчитал клятву добровольной и скрепил её. Посмотрите на свою ладонь.

Почему-то только после его слов я обратил внимание на пульсацию в левой ладони. Ритмичную, размеренную, чёткую. Словно… Словно сердце билось. И именно оно было изображено на внутренней стороне ладони — стилизовано, в виде лаконичной, красно-чёрной руны, нo вполне узнаваемо. И ещё — оно действительно билось, пульсировало. Неужели это…

— Мас, что это?…

— Моё сердце, моя жизнь в ваших руках. Сожмите ладонь покрепче, и я почувствую, подумайте обо мне, и я услышу, произнесите моё имя, и я приду, где бы ни был. Я ваш тана’саах, а вы мой тана’ле.

— Тана’саах, тана’ле… Это ведь не тёмноэльфийский?

— Нет, тана’ле. Не дроу.

— Что это за язык?

— Язык вашей прародины. Это хаоский.

— Χаоский?!

Вот так новость, впрочем…

— Крэшшш… Ллос, верно?

Мас удивленно взглянул на меня, будто недоумевая откуда я смог это понять. Но ничего сложного не было — многое из символики поклонения Ллос перекликается с теми осколками знаний, что у нас есть о Хаосе, о Предвечной Силе. Да и некоторые, самые древние, легенды так прямо и говорят: «Боги этого Мира пришли из Хаоса». И если большинство учёных и богословов трактуют это как иносказание, мол, Боги никогда не рождались, но появились из великого Ничто, то почему бы не принять буквальный смысл? Есть же и другие легенды, ещё старше, о том, что наш Мир не единственный, что он создан по образу и подобию другого, настоящего Мира. Точно так же, как разумные созданы по образу и подобию своих Богов. Так что сложить два и два совсем не сложно — раз Ллос «настоящая», как выразилась Бри, то почему бы Хаосу не быть настоящим, а не просто метафорой?

— Да, тана’ле, Великая из Первозданного.

Я прав. Тогда многое сходится: